Близилась зима. Выпавший прошлой ночью снег так и не растаял, и теперь голые ветви деревьев были укрыты им, точно кружевной мантильей. Да и весь Торонто в то утро проснулся одетым в белые зимние одежды, хотя был еще только ноябрь.

Переходя площадь перед двумя изогнутыми «рогами» здания муниципалитета, Дейв Мартынюк старался двигаться как можно осторожнее, чтобы не упасть, и очень жалел, что не надел ботинки на толстой рифленой подошве. То и дело оскальзываясь, он пересек площадь и, подойдя ко входу в ресторан, с некоторым изумлением обнаружил, что остальные трое его уже ждут.

– Дейв! – тут же заметил зоркий Кевин Лэйн. – Да у тебя никак костюм новый? И когда же это ты им обзавелся?

– Всем привет, – с невозмутимым видом поздоровался Дейв и только тогда ответил настырному Кевину: – На прошлой неделе купил. Не могу же я весь год ходить в одном и том же вельветовом пиджаке, верно?

– Безусловно! – ухмыляясь, заверил его Кевин. Сам он был в джинсах и короткой дубленке. И, разумеется, в ботинках на толстой рифленой подошве! Закончив обязательную практику в юридической фирме, что Дейву еще только предстояло, Кевин теперь вступил в период не менее утомительной, но хотя бы не связанной с ношением официального костюма, шестимесячной практики перед вступлением в Коллегию Адвокатов. – И, между прочим, – продолжал он, – если это костюм-тройка, то мне придется совершенно переменить мнение о тебе.

Дейв молча расстегнул теплый плащ, под которым обнаружился потрясающий темно-синий пиджак.

– Ангелы господни, а также всемилостивые министры нашего дорогого правительства, спасите меня и помилуйте! – И Кевин осенил себя крестом – причем сделал это левой рукой, одновременно скрестив пальцы правой руки, чтобы отогнать зло. Пол Шафер рассмеялся.

– Вообще-то, – не унимался Кевин, – смотрится очень неплохо. Вот только интересно, а почему ты не купил свой размер?

– Ох, Кев, хватит! Дай ему передохнуть! – вмешалась Ким Форд. – Костюм на самом деле отличный и очень тебе идет, Дейв. А Кевину просто завидно.

– Ничуть, – возразил Кевин. – Я просто его слегка, чисто дружески поддразниваю. Кого же мне еще дружески поддразнивать, как не Дейва?

– Да ладно, – сказал Дейв. – Мне-то что. Пусть себе поддразнивает. Чисто дружески. – Но думал он совсем о другом: он вдруг вспомнил, какое лицо было у Кевина Лэйна прошлой весной, когда они снова оказались в одном из номеров отеля «Парк Плаза». И голос его, чересчур спокойный и ровный, готовый вот-вот сорваться, он тоже хорошо помнил, и как он глядел, как все они глядели на растерзанное безжизненное тело женщины, распростертое перед ними на полу.

«Я заставлю ответить того, кто в этом виновен, будь он хоть богом, хоть чертом! Жизни своей не пожалею!»

Если человек способен пообещать такое, думал Дейв, нужно быть с ним терпимым, даже если этот человек порой – и, к сожалению, чересчур часто – действует тебе на нервы. Он был готов проявить эту терпимость, потому что именно Кевин сказал в тот вечер то, что уже не в первый раз полностью соответствовало и его, Дейва, чувствам – той глухой ярости, что кипела у него в душе.

– Ну хорошо, – тихо сказала Ким Форд, и Дейв понял, что она прочитала его мысли и не обратила ни малейшего внимания на его ничего не значащие слова. Если бы это была не Ким, такое наверняка встревожило бы его, но это была Ким – юное лицо, седые волосы, браслет с зеленым камнем на запястье и кольцо с красным камнем на пальце; именно этот камень тогда, ослепительно вспыхнув, помог им всем вернуться домой. – Может, мы все-таки войдем? – предложила она. – Нам есть о чем поговорить.

Пол Шафер, Пуйл Дважды Рожденный, уже, оказывается, вошел внутрь, не дожидаясь их, и они двинулись за ним следом.

Сколько же оттенков, думал Кевин, у человеческой беспомощности?! Он вспомнил, как год назад мучился, глядя на Пола Шафера, упорно продолжавшего закручивать собственную душу в тугую пружину, хотя после гибели Рэчел Кинкейд прошло уже немало времени. Да, тяжело это было. Но Пол сумел выбраться. И сумел так далеко уйти по какому-то не ведомому остальным пути за те три ночи, что провел на Древе Жизни во Фьонаваре, что его стало не догнать, не понять, причем в самых порой простых жизненных вопросах. Впрочем, душу свою он исцелил, и Кевин считал, что это великий дар Фьонавара, что-то вроде компенсации за то, что сотворил с Дженнифер этот ужасный Бог по имени Ракот Могрим, Расплетающий Основу. Хотя «компенсация» – слово, вряд ли подходящее; да и не было, не могло быть никакой «компенсации» ни в этом мире, ни в каком бы то ни было ином – только надежда на возмездие, тонкий язычок пламени, горевший в душе, совсем слабый, едва теплившийся, несмотря на то, что тогда он поклялся непременно отомстить. Но кто они такие – любой из них – перед этим Богом? Даже Ким с ее ясновидением, даже Пол, даже Дейв, который так сильно изменился, пожив у этих дальри с Равнины, да еще и отыскав Рог Оуина в Пендаранском лесу…

И как только он, Кевин Лэйн, осмелился давать клятву об отмщении? Пустые патетические слова! Особенно когда сидишь в ресторане у Маккензи, лакомясь филе морского языка и слушая перезвон посуды и привычную болтовню за ленчем здешних завсегдатаев, в основном юристов.

– Ну что? – спросил вдруг Пол таким тоном, что все вокруг как бы тут же переменилось, и в упор посмотрел на Ким. – Ты что-нибудь видела?

– Прекрати! – рассердилась она. – Прекрати меня подгонять! Если я что-нибудь увижу, то уж тебе первому сообщу. Или, может, лучше в письменной форме?

– Не сердись, Ким, – вмешался Кевин. – Ты пойми, мы-то все себя чувствуем уж совсем по-идиотски, не зная о них ровным счетом ничего. Ты наша единственная связь с Фьонаваром.

– Ну, сейчас-то я никакой связи как раз и не чувствую, в том-то и дело. Есть одно место, которое мне нужно увидеть, но своими снами управлять я не умею. Я знаю только, что это где-то здесь, в нашем мире, и ничего не могу: ни куда-нибудь пойти, ни что-нибудь сделать, пока не найду это место. Вы думаете, это приятно? Или, может, вы считаете, что я с вами играю?