Первое: поддерживать интенсивным огнем пулеметов наступление пехоты при атаке.

Второе: быстро и метко поражать огневые точки противника.

Третье: уничтожить врага с наименьшей потерей человеческой силы своих войск.

Четвертое: при очищении территории быстрым продвижением пулеметов закрепить занятые пехотой позиции.

Пятое: бороться за стопроцентное сохранение боевого оружия.

Район высоты 201. Окоп».

Не было уже в живых многих, подписавших договор. Геройской смертью погибли командир и политрук первой роты. Но обе роты отлично выполнили договор, скрепленный кровью славных бойцов, отдавших свою жизнь за родину.

Только одного бойца первой роты не было ни в числе живых, ни в числе убитых.

Комиссар искал Гордеева, но Гордеев исчез. Гордеев пропал без вести.

«Неужели погиб?!» думал Соколин. Радость победы в этом первом боевом крещении была омрачена.

Гордеев очнулся ночью в тайге. Он лежал на сырой болотистой земле, а над ним в просветах меж высоких, обступивших его деревьев блестели звезды. Он долго не мог понять, где он и как попал сюда. Он вспомнил бой, маленького усатого японца. Комиссара. Тут воспоминания обрывались. Потом опять он видел себя на опушке тайги. Он лежал один. Где-то вдалеке слышался шум боя. Болела голова. Он был в полубреду. Он не знал исхода сражения. И сквозь суматошные бредовые мысли пробивалась одна: не попасть в плен; только не в плен.

Он встал, шатаясь, и побрел в тайгу, к своим. Он боялся, что демаскирует себя белым пятном; сорвал повязку с головы и закричал от боли. Весь в крови, шагал он сквозь лес. Он заплутался и не знал, куда идти. Всюду чудились ему японцы. Таежные шумы были тревожны и таинственны. Кровь все не унималась, — она застывала на лице, на одежде. Он попал в трясину, упал и больше не мог встать. Тут опять обрыв. Беспамятство. Бред.

И вот он лежит один в ночной тайге и смотрит на маленький черный кружок неба, на одинокие, беспрестанно вздрагивающие звезды.

Одинокие… Нет… Одинок он, Василий Гордеев. Это он, один, затерянный, умирает здесь, на самом краю своей страны. Ночь… Никого вокруг. Ни человека, ни зверя. Только деревья и звезды. Маленький кусок неба. Только одна, две, три звезды…

А небо большое. И звезд на нем мириады. Красивое небо! В прошлом году в полк приезжал профессор-астроном. Он привозил огромную трубу. Он им рассказывал о десятках солнц, объяснял жизнь звезд. И небо в трубу было таким ярким, таким великолепным! Гордеев с тех пор не мот забыть это золотое небо. И у него была мечта, у Гордеева. О ней он не говорил никому, даже капитану Соколину: после армии пойти учиться на астронома, как этот профессор. Профессор, заметив пытливость красноармейца, подарил ему книжку о звездном мире. Гордеев не расставался с ней. Он хранил ее в походном ранце между боевыми уставами. Он мечтал изучить жизнь таинственных миров и потом, как тот профессор, увлекательно и ярко рассказывать об этой жизни бойцам. А может быть, ему удастся открыть новую звезду. И на ней будут живые существа. И будет организована экспедиций на его, гордеевскую, звезду. И он… Как болит голова!.. Ничего нет вокруг… Третья звезда куда-то скрылась. Две звезды. Две маленькие звезды. Это все, что осталось Васе Гордееву в жизни.

Две звезды. Вот и они бледнеют и умирают. Умирают, как и он, Вася Гордеев, боец первой роты, батальонный хлебопек.

Может быть, когда родятся новые звезды, его уже не будет на свете. И никто даже не узнает, как погиб Гордеев… «И никто не узнает, где могилка моя…» Эту песню он пел в дни своего беспризорного детства. Вот последняя звезда прощается с ним. Не долго пожил он на земле!

Ему становится очень жалко себя, и крупные слезы катится по его щекам.

А друзья?.. Как он мог забыть о друзьях! Капитан Соколин! Их полет на одном парашюте. Дубов. Жизнь.. Только в последние годы он полюбил ее. Словно капитан Соколин дал ему посмотреть в трубу, как тот старик-профессор, и Вася Гордеев, как и на небе, увидел много солнц на земле. Рядом со своими друзьями он шагал по земле. И за них отдавал свою жизнь, как и они бы отдали за него. Он мало прожил, Вася Гордеев, очень мало. «Стоило ли жить, Вася? — спрашивал он себя, — И вспомнит ли кто о тебе? Да… Стоило». И ему ярко представились последние минуты боя. Комиссар Дубов, немолодой грузный человек, выносит его на руках с поля сражения. Как отец — отец, которого никогда не знал Гордеев. Если бы Вася мог, он отдал бы еще раз свою жизнь за него, за Дубова, за друзей, за товарищей, родных и близких, за старика-профессора, научившего его понимать небо, и за капитана Соколина, научившего его понимать землю.

Как тихо кругом!.. Или это ему кажется, что тихо, потому что он умирает… Но он не хочет умирать. Ему нельзя умереть… «Нельзя… Товарищ комиссар, прикажите, чтобы я не умер… Мама… Матушка… Я не хочу…» А хороши были последние хлебы! Кто теперь сумеет такие испечь в батальоне?.. Сам… Сам Гордеев сумеет испечь. Он будет жить… Почему именно он, Василий Гордеев, должен умереть здесь, в тайге?.. Нет… Нет… Нет…

Гордеев попытался подняться. Выбрался на кочку. Встал, покачиваясь и почти ничего не видя вокруг. Прислонился к сосне и всей грудью вобрал влажный предутренний воздух.

Много раз вставал Гордеев и опять падал. И снова шагал, спотыкаясь, вперед. Машинально он обрывал ягоды морошки и клюквы и глотал их. Он не хотел есть. Но жизненный инстинкт заставлял его глотать ягоды. Он знал, что ему нельзя умереть, что он должен жить, что ему еще предстоит большая, настоящая жизнь.

И когда он увидел на небе рождение новой звезды — понял, что смерть ушла.

Гордеев пришел на второй день. Его едва узнали. Голова была покрыта грязно-кровавой коркой. Глаза лихорадочно блестели.

Увидев своих, он тяжело вздохнул и упал.

…Через два дня в клубе Гордеев рассказывал, запинаясь и путая слова. Рассказ вышел короткий и бледный. И не было в нем ничего ни о звездах, ни о мыслях Гордеева в ту тревожную, бредовую ночь.

— Выбрался, — улыбается Гордеев широко и смущенно — А рана пустяковая оказалась. Царапина. А как товарищ комиссар?

Дубов подходит к нему, обнимает здоровой рукой и целует.

…В этот вечер красноармеец Василий Гордеев был принят в коммунистическую партию.

Полковник Седых не был на партийном собрании. Он сидел в штабе над картами. Он просматривал донесения и приказы. Он запер дверь на ключ и большими шагами из утла в угол мерял кабинет.

Сегодня ночью он должен принять окончательное решение. Пока эти «солдатские вожди» решают вопрос о хлебопеке, он, полковник Седых (капитан лейб-гвардии его императорского величества), должен решать судьбы мира.

Может быть, именно от него зависит, останется ли японский набег обычной авантюрой, стычкой, каких было уже немало и которые завершались отступлением и путаными дипломатическими переговорами.

Или… Полковник остановился и застыл у окна. Или… это начало его славы, начало новой войны. Войны, которая сметет «солдатское господство» и поставят всех на свои места. Всех. И его. Так обещали ему его новые политические друзья. Совсем недавно эти друзья раскрыли перед ним свои карты. Он убедился в их силе, и он поверил им. Игра была опасной. Полковник был трезвым человеком и не сразу согласился на нее. Он дол-го размышлял и рассчитывал. Решил не он. Решила его ненависть к «солдатским генералам», к «хлебопекам», к комиссарам — к Кондратовым, Гордеевым, Дубовым, Соколиным. Служить им он больше не мог. Он чувствовал, что рано или поздно он выдаст себя жестом, словом или взглядом. Надо было действовать, пока не поздно.

В эту ночь надо было принять окончательное решение.

Ветер за окном раскачивал верхушки высоких сосен. И здесь, в полку, и там, за тайгой, ждали его решения.

Полковник резко снял телефонную трубку.

— Капитана Соколина ко мне! — приказал он дежурному.