Эвель, британский матрос, служивший под начальством Сюффрена, сказал ему однажды:
– Из тебя выйдет такой юнга, каких мало.
Каждый вечер, когда четверо мужчин собирались вместе за общим столом (Жак Клавалльян принял на себя все расходы своих товарищей), они намеками говорили о дорогом для всех проекте.
– Ну что же, капитан, – спросил Пиаррилль, другой матрос из Сен-Жан-де-Люза, – скоро ли наступит момент?
– Да, – отвечал Клавалльян, – я думаю, что послезавтра мы уедем отсюда без позволения англичан.
– А каким образом вы думаете это сделать? – спросил Эвель.
– Я вам расскажу это, когда мы будем гулять по набережной.
Час спустя трое мужчин и ребенок ходили по песчаному берегу, идущему вдоль опасного Малабарского побережья, и рассматривали лодки. Китайские сампаны – единственные суда, которые могли причаливать к этому берегу, так как он был недоступен для больших европейских судов.
– Вот мы и на набережной, – сказал Пиаррилль, приостанавливаясь. – Думаю, что вы можете говорить без всякого опасения. Англичане не назначают стражи на ночь, они знают, что барьера совершенно достаточно для охраны гавани и что акулы не позволят никому выйти целым из воды. Убежать отсюда, мне кажется, совершенно невозможно.
– Однако отсюда мы и хотим бежать, – сказал Жак.
– А! И каким образом, капитан? У нас нет крыльев, как у птиц. А для того чтобы украсть одну из этих сатанинских пирог, нужно хорошо знать ходы. Если бы у нас была маленькая шлюпка, какие делают у меня в стране, тогда мы могли бы рискнуть, несмотря на заграждение и акул.
– У нас будет шлюпка, Пиаррилль, и даже самая красивая, какая только есть на свете, какую можно только иметь в этой стране, – это шлюпка милорда Блэквуда, губернатора Мадраса.
– Вы смеетесь, капитан? Я знаю только парадное судно леди Блэквуд. Это действительно хорошая шлюпка, на которой безопасно можно пуститься в море.
– Она-то у нас и будет, товарищи, если только будет угодно Богу.
– Но чтобы воспользоваться этой шлюпкой, – возразил с сомнением Пиаррилль, – нужно ее взять. А вы не знаете, до какой степени губернатор бережет шлюпку своей жены. Сама же губернаторша ревнует эту шлюпку, как тигрица.
– Я всегда почтителен к дамам, – возразил Жак, – но самая благородная дама – это свобода. Вот почему я нисколько не колеблюсь и беру шлюпку миледи Блэквуд в пользу нашей свободы.
Оба мужчины захохотали, а Эвель сказал:
– Поэтому, капитан, я ваш. Да здравствует свобода!
– То есть ты не побоишься взять у губернаторши ее любимую шлюпку, матрос?
– Конечно нет, капитан. Если нам удастся выбраться отсюда и потом пересесть на английское судно, то мы передадим шлюпку какому-нибудь англичанину, чтобы тот отдал ее своей милой соотечественнице. Это будет только одолжением на несколько дней.
Эти рассуждения, переданные тихим голосом, были только смутным указанием плана, созревшего в голове молодого корсара. Но оба товарища недостаточно поняли из кратких слов его намерения, так что продолжали его расспрашивать.
– Но, капитан, – возразил один из них, Устариц, – недостаточно только желать иметь шлюпку, надо еще ее взять, а это будет нелегко.
– Я привел вас сюда, чтобы с вами поговорить. Пойдемте посмотрим, где находится шлюпка.
Сказав это, Жак де Клавалльян увлек своих друзей к небольшому кирпичному шале, в которое вели широкие ворота на петлях и на железных задвижках. Они были сделаны из такого твердого дерева, что нельзя было его разрубить даже топором.
В трех метрах от земли, на каждой стороне были сделаны небольшие отверстия для проветривания сарая.
Там-то на устроенных козлах покоилась элегантная шлюпка довольно замысловатой системы. Два человека могли удобно приподнять эту шлюпку и спустить ее на рельсы, которые продолжались за воротами здания и доходили почти до самого моря. Достаточно было толкнуть лодку на рельсы, чтобы она прокатилась до самого моря, где уже прилив подхватит ее на свои гребни.
Достигнув конца домика, трое мужчин опять обошли его кругом, осматривая и изучая его подробно.
– Этот англичанин, – прибавил Эвель, – догадался, что нам понадобится когда-нибудь его шлюпка. Он запер ее в шкаф, и я не вижу, как открыть замок.
– Но не снаружи, это верно, Эвель, а изнутри?
Это говорил Клавалльян. Бретонец с удивлением посмотрел на своего начальника.
– Изнутри, капитан? Но каким образом войти туда?
– Но разве приставные лестницы сделаны для собак?
– Хорошо! Но откуда взять эти лестницы? Конечно, их много в городе, но сипаи, наверно, найдут смешным, что мы прогуливаемся ночью с приставными лестницами на плечах.
– Эвель, ты совсем поглупел от сидения в тюрьме. Это тебя совершенно испортило, и ты сделался каким-то бестолковым.
Затем маркиз де Клавалльян позвал к себе Вильгельма, который до того времени не произносил ни слова, и, указывая на него товарищам, сказал:
– Вот этот мальчик пролезет в отверстие, которое нам не по росту, и сделает то, что будет необходимо.
Маркиз продолжал развивать свой план:
– Слушайте, вот что мы сделаем. Когда придет момент действовать, мы явимся сюда все вместе и подставим короткую лестницу мальчику. Он влезет по ней и отворит нам ворота, отодвинув задвижки.
– Но если задвижки заржавели? – перебил Эвель с недоверием.
– Твое предположение было бы основательно, если бы стерегли дом бретонцы, но тут не бретонцы, а англичане, и дело выходит совершенно другого рода. Ты хорошо понимаешь, что англичане очень осторожны и не оставляют свои запоры, не помазав маслом, в особенности те, которые лежат вблизи воды, так как в этой стране четыре месяца подряд идет дождь. Следовательно, опасаться нечего. Вильгельм положит свой маленький пальчик на задвижки, и они отопрутся очень легко.
На это, конечно, нечего было возражать. Эвель и Устариц склонили головы в знак своего согласия с последним аргументом и поняли, что для такого человека не существует ничего невозможного. Он все придумает, как устроить и как сделать лучше.
– Тогда, капитан, – заметил Пиаррилль, – когда мы отправляемся?
– Завтра при отливе, – ответил Жак, – следовательно, ровно в полночь.
Четыре товарища стали опять ходить по набережной, где их никто не видел. Жак объяснил им свой проект во всех его мельчайших подробностях.
На следующий день устраивалось празднество во дворце губернатора.
Леди Блэквуд давала вечер, на который пригласила не только всех своих соотечественников, но даже знатных иностранцев, живущих в Мадрасе. Жак де Клавалльян был в числе приглашенных.
Он рассчитывал непременно отправиться на вечер, так как знал, что гордая англичанка ценила его присутствие. Она придавала значение появлению маркиза в ее салоне, так как хотела показать его своим гостям, как показывают какую-нибудь редкость. Следовательно, ему необходимо было появиться в доме леди хотя бы для того, чтобы удовлетворить любопытство ее гостей, и потом, выбрав удобную минуту, скрыться, чтобы привести в исполнение свой смелый план.
На следующий день в назначенный час, когда Виль и другие матросы приготавливали съестные припасы, Жак надел свое парадное платье, опоясался шпагой, которую ему из вежливости оставили тюремщики, и явился в залу мадрасского губернаторства.
Его приняли очень хорошо. Все знатные мужчины и все изящные дамы, сохранившие традиции и привычки Европы, осыпали его самыми лестными комплиментами.
В своей лести англичане дошли даже до того, что стали ему говорить о его подвигах и о тех злых шутках, которые он сыграл с моряками и матросами его величества короля Георга.
Леди Блэквуд даже прибавила с прелестной улыбкой:
– Какое несчастье, маркиз, что мы не можем вернуть вам свободу, чтобы вы опять принялись за ваши славные подвиги… Увы! Война снова началась между обеими нациями. Но, с точки зрения нашей к вам симпатии, мы задерживаем вас с полной уверенностью, что вы, по крайней мере, останетесь в живых и мы вас сохраним от всех случайностей войны и защитим вас от самого себя.
