— Ой, так сильно пыталась, даже забыла с днем рожденья поздравить.
— А ты радостно поддержала это начинание. И потом я поздравляла, заодно с Новым годом. Сильно не смела докучать, знаешь ли. Ты свободный человек, я семейный, тебе уже неинтересно.
— Ты свою семейность окутала такой завесой секретности, что я просто не смела вторгаться на священную территорию. Так все скрывала, даже на свадьбу не позвала. Мне это очень напомнило Селедку, которая вообще пряталась от нас беременная, боялась, что мы ее сглазим.
— Нечего было скрывать, не было свадьбы. Отпросились с работы на час и расписались в ЗАГСе, даже не фотографировались. Даже свидетели для этой процедуры не понадобились, а то бы я тебя позвала. И я, кстати, говорила, что свадьбы не будет. Или ты в этом усмотрела конспирацию?
— Конспирацию я усмотрела, когда ты стала прятаться после этой росписи. Звонить перестала, зашла домой, когда меня точно не было, забрала у матери свой фотоаппарат и скрылась, забыла новый телефон оставить.
— Ну, мой рабочий телефон ты прекрасно знаешь. Про прятки — полная чушь. — Машка вдруг с разгону замолчала. Они сверлили друг друга горящими глазами, раскрасневшись и тяжело дыша. Танька поняла, что подруга сделала паузу, чтобы успокоиться, и тихонько засмеялась. Машка издала неприличный звук, словно выпуская пар, и тоже засмеялась. Потом вдруг опять стала очень серьезной и сказала тихим и немного печальным голосом:
— Знаешь, этот словесный футбол надо прекращать. Он глупый и бессмысленный, во всяком случае сейчас. Если бы наш разговор состоялся два с половиной года назад, я была бы счастлива. Я же переживала, думала, гадала: почему так получилось? Десять лет ни разу не поспорили, а тут из-за какой-то ерунды… Что это, накопленное раздражение, волшебная сила мелочей? Муж мой утверждал, что ты завидуешь, но я-то знала, что ты не из таких людей: не глупая, не мелочная, нет в тебе г…на. Проверено временем. Думала: ты меня обидела, я тебя обидела — надо встретиться, поговорить, пивка выпить или чего еще… Все прояснится, мы же не чужие. И все мысленно с тобой разговаривала: выясняла, объясняла…
Танька слушала, подавшись вперед. Все-таки стоило затевать дурацкий разговор, чтобы услышать это и крикнуть: и я тоже, я тоже так думала, я тоже мысленно выясняла, объясняла, я тоже очень хотела поговорить и чтобы все, как раньше… Она уже открыла было рот, но Машка продолжала:
— Я сделала пару попыток, не увидела с твоей стороны ответных шагов и стала остывать помаленьку. А чего, думаю, я добиваюсь? Может быть, тебе все равно, тебе надоело и неинтересно, просто мою рожу видеть не можешь. Забеременела, уже другие мысли, заботы. Когда родила, правда, кольнуло немножко. Подумала, что если бы ты родила, я бы все равно к тебе в роддом явилась, хоть и полгода твоего голоса не слышала. Вспомнила, что хотела именно тебя в крестные матери моим детям. И, ей-богу, позвала бы, если бы ты тогда хотя бы позвонила. Ты же знала от Алки, когда я рожаю, с ней-то ты контакт поддерживаешь. Ну да ладно. Так я и подумала: ну да ладно. А потом уже совсем другая жизнь пошла с ребенком, там уже не до мыслей, выспаться бы. Вот тогда встретились с тобой случайно, старшему уже около годика было. Я обрадовалась, честно. В гости приглашала, надеялась, что придешь. Ну нет так нет. От Алки доходили до меня какие-то отголоски, но я даже не интересовалась особо. Слышала, что деньги вбухала в квартиру. Сочувствую. Думаю, вернут, но не сразу. Судитесь хоть?
— Судимся, — вяло ответила Танька. Она хоть и знала Машкину манеру резко перескакивать с одного на другое, это все равно сбило ее с толку. Еще мгновение назад она была вся в переживаниях, а сейчас сникла, будто ее выпотрошили. Усилием воли, стараясь сохранить лицо, она изобразила светское оживление и поддержала разговор об обманутых дольщиках, курсах валют и общих знакомых. В заключение она кисло улыбнулась и сказала «Ты тоже» на Машкино предложение звонить и заходить в гости. Глядя в спину своей бывшей подруге, обнимающейся с какими-то незнакомыми, прилизанными на вид парами, Танька вдруг ощутила острый укол одиночества. Как будто потеряла друга только сейчас, а не три года назад. Как будто все это время они играли в какую-то длинную дурацкую игру, полную непонятных и неприятных правил, но с надеждой, что игра закончится и все будет по-старому. Но вот игра закончилась, а старого уже не вернуть и друга не вернуть, время все унесло. Танька вдруг ужасно захотела увидеть сестру и напиться в зюзю.
Прошло около полугода, за которые Танька понемногу вышла из шокового состояния, мысль об усыновлении положила на дальнюю полку, но не выбросила. Мужчин у нее не было, она принципиально избегала каких бы то ни было контактов, словно замаливая грехи периода гарема. В ночном клубе была пару раз, и то с коллегами. На дни рождения «светских львиц» она являлась, но в ночных продолжениях участия не принимала, отчего ее, видно, сочли совсем скучной и звонили все реже и реже. Она чаще общалась с сестрой и замужними подругами, а таких осталось немного, точнее, две: толстая Алка и полностью одомашненная, кроткая и хозяйственная Светка Седова. Родив необычайно крупную девочку в огромных мучениях, Светка неожиданно стала очень доброй и (совсем невероятно) стыдливой. К тому же, впервые за десять лет своих отношений с Геной, она призналась, что испытывает к нему нечто большее, чем просто плотское влечение. К ее счастью, у Таньки было отношение двойственное: с одной стороны, она любила подругу и была за нее рада, с другой стороны, ее свербила мысль о том, что если уже похотливая Седова стала женой и матерью, а она, умная, симпатичная, хозяйственная и вообще практически непогрешимая во всех отношениях Татьяна, злая на весь свет, вечерами сидит в родительской квартире и читает детективы, то мир рушится в тартарары.
Возвращаясь одним прекрасным утром с таможенного терминала, переругавшись со всеми, с кем только можно было, уставшие и злые, Юрий Викторович и Татьяна направлялись в контору. Внезапно маршрут изменился, на развилке вместо привычного пути машина выбрала окружную дорогу и помчалась в обратном направлении. Танька, погруженная в свои мысли, вышла из оцепенения, когда джип лихо притормозил во дворике загородного ресторана, больше известного в народе как «Охотничий домик». Вопросительно взглянув на шефа, она получила такой же молчаливый пригласительный жест.
Сели в отдельном кабинете, и тогда только Танька решилась на вопрос:
— А в честь чего, собственно?
— Да в честь вторника.
— А на работе ждут.
— Не ждут, я позвонил, сказал, что проторчим на терминале долго, а потом я тебя отпущу.
— А что, проторчим долго?
— Зависит от тебя, Танюша, — отеческим тоном сказал Юрий Викторович. — Я вижу, что ты устала. Работаешь на износ, в конторе до упора торчишь каждый день. Просто хочу поговорить с тобой в неформальной обстановке, хочу, чтобы ты немного расслабилась. Да и самому хочется спокойно посидеть, после такого начала дня уже никакой работы не надо. Неотложных дел больше нет, так что у нас, считай, отгул.
Занялись вином и закусками, говорили все больше о ерунде, смеялись. Принесли горячее. Танька, насытившись и успев немного опьянеть, с благодарностью смотрела на шефа. Все-таки какой человек золотой. Вот много ли начальников такой отдых подчиненному могут внезапно подарить? И так вовремя. Последнее время Танька, кажется, тоже заразилась модной нынче болезнью — синдромом хронической усталости.
Начав вторую бутылку, задумались каждый о своем. Внезапно Юрий Викторович мягко взял Таньку за подбородок и поглядел ей в глаза. Отпустил, вздохнул и тихо сказал:
— Эх, Танюша, Танюша. Такая молодая и такая грустная.
Таньку прорвало. Захлебываясь слезами, она рассказывала и рассказывала. Про Олега, Машку, диагноз, выкидыш, монастырь, приемного ребенка. Перебивая сама себя, торопливо, как будто ей выделили всего несколько минут на то, чтобы сказать главное, она вываливала на обалдевшего шефа все свои беды, не думая о последствиях. Юрий Викторович, надо отдать должное, быстро справился в первым изумлением и деловито подливал ей вина в бокал, к которому она незаметно для себя периодически прикладывалась. Дойдя до «Спецремжилстроя», она вдруг резко иссякла, как будто кран выключили. Посидели несколько минут в звенящей тишине. Потом Юрий Викторович встал, взял Таньку за локти и мягко поднял ее на ноги.
