Кто такой этот пожилой одаренный мужчина в дорогом костюме, привязавшийся ко мне с проблемами приживления утерянных конечностей в полевых условиях, – кстати, вопрос уже давно вышел за рамки анатомии, с которой мы начинали, – я не имел ни малейшего понятия. Поэтому спорил с ним без малейшего пиетета, давя опытом.
– И тогда ваш пациент умрет! – торжествующе произнес он на каком-то моем доводе.
– Шаман, – не выдержал я, достав из сумки рацию, – поднимись в здание, зайди в аудиторию триста двадцать!
– Принято, – пришел отзыв с катера.
– И что же вы, молодой человек, собираетесь мне доказать вашим колдуном?
– Не колдуном, а Шаманом, это позывной. А хочу я вам, господин хороший, предъявить того самого человека, что вы опрометчиво записали в мертвецы.
– Вот как?
– Вот так! В одном вы, конечно, правы: будь мой друг неодаренным, он бы наверняка так и остался на том поле, но вот в том, что у меня ничего не было, кроме пяти индивидуальных аптечек, я не преувеличиваю. У меня даже шовного материала не было, пальцами сосуды сжимал, пока он сам своей силой их сращивал.
– Почему же вы тогда сами их не срастили, раз такой опытный? – с ехидным интересом спросил экзаменатор помоложе.
– Источник сжег, – хмуро признался я.
– Вот как? – уже с новыми интонациями произнес мужчина.
Ожидаемые вопросы я сбил одним предупреждающим взглядом, так что несколько минут до прибытия Алексея мы с комиссией сидели молча.
Шаман, возможно, и привык, что девушки стремятся снять с него штаны, но того, что это попытаются сделать сразу несколько мужчин, да еще в таких с виду неподходящих обстоятельствах, никак не ожидал. И растерянно стал отбиваться.
– Леха, нам нужна твоя нога. – Своей фразой ситуацию я ничуть не прояснил.
– Молодой человек, успокойтесь, мы всего лишь хотим осмотреть вашу ногу! – уже более внятно высказался привязчивый экзаменатор.
Обреченно вздохнув, Алексей взялся за ремень.
На месте разрыва давно не осталось ни рубцов, ни каких-то других следов, но при углубленной диагностике этот участок выглядел чуть иначе, так что мои слова легко проверялись – в собравшейся комиссии только мой преподаватель был неодаренным, приглашенные светили источниками. Помучив Шамана, экзаменаторы переглянулись, а ему дали разрешение одеваться.
– Что я могу сказать – по самому краешку прошли, – резюмировал пожилой, когда Леха покинул кабинет.
– А то я не знаю!
– Сколько лет вам было? Операция давняя, – спросил второй приглашенный.
– Тринадцать. Почти четырнадцать.
– Почти четырнадцать!.. – саркастически протянул тот, что постарше, а потом неожиданно спросил: – Ко мне в ученики пойдете?
– А вы, простите, кто? – только и догадался уточнить я.
Вот так, под смешки экзаменационной комиссии, и состоялось мое знакомство с наставником.
– Улыбаешься! – сердито отреагировала княгиня на мою улыбку. – Над несчастной старухой смеешься! А я ведь тебе только добра желаю!
– Бабушка, не прибедняйся! На бедную несчастную старуху ты никак не тянешь! – Вот что я твердо уяснил, так это необходимость сразу пресекать подобные причитания. – И потом, у нас с тобой разные понятия о добре, это мы уже давно выяснили. Давай не портить такой хороший день ссорами по пустякам.
– Но если Берген предложит, ты хотя бы подумаешь? – жалобным дрожащим голоском спросила меня эта почтенная манипуляторша.
Посмотрел на заметно сдавшую с момента нашего знакомства Полину Зиновьевну и не нашел в себе сил категорически отказать, хотя твердо знал, что этот путь не для меня.
– Ладно, подумаю, – и в ответ на вспыхнувшую надежду на бабулином лице заметил: – Только подумаю! Вон и Лина идет! Пойду встречу.
Из-за столика сбежал с удовольствием: особо управлять мной у княгини не получалось, уступал я ей лишь в мелочах и лишь когда признавал собственную выгоду, но это не значит, что она не пыталась снова и снова. Периодически утомляло.
Сестренку встретил почти у самых дверей, принял плащ, чтобы тут же передать местному гардеробщику, и галантно поцеловал протянутую руку. После чего мы с ней довольно рассмеялись.
С Ангелиной, единственной из детей моего отца, я поладил. Не факт, конечно, что потом, когда Полины Зиновьевны не станет, мы будем поддерживать теплые родственные отношения, но пока против бабушкиной гиперопеки выступали единым фронтом, а это сближало. А вот с Катериной мне так и не удалось найти точек соприкосновения, так что, потаскав ее какое-то время на наши встречи, княгиня перестала мучить и девочку, и меня. О судьбе всего раз виденного Михаила, оказавшегося не совсем княжичем и чье имя стало табу во всех разговорах с Потемкиной, знал только, что парня сослали в закрытое училище, причем даже не в Царскосельский лицей, а рангом попроще – навроде моего бывшего Святомихайловского.
– До женитьбы уже дошли? – поинтересовалась Ангелина, направляясь к нашему столику.
– Застряли на карьере, – отчитался я, – но тема свадьбы не за горами. – Окончание фразы потонуло в мощном зевке. – Прости, спать хочу до изнеможения, может, в другой раз в остроумии попрактикуешься?
– А что мне за это будет? – ехидно уточнила сестра.
– Моя горячая братская любовь.
– И исполнение желания?
– Мечтать не вредно.
– Вредно не мечтать, – вернула мне подачу сестрица, слышавшая как-то от меня это выражение. – Вообще-то у меня к тебе дело есть, – понизив голос, сказала она.
– Выкладывай, ты же знаешь – вслепую ни на что не подпишусь.
– Не при бабушке!
– Ох уж эти страшные девичьи тайны! Когда и где?
– Давай как-нибудь в выходные в Летнем саду встретимся? Если погода хорошая, я там рисую и гуляю по субботам с двенадцати до двух обычно. Там охрана хотя бы в затылок не дышит, – повинилась она, стрельнув заговорщицким взглядом. – И мне на самом деле это очень нужно.
– Хорошо, только не в эту, в эту я занят, как и в следующую. Две недели твое дело потерпит?
– Потерпит, наверное.
– Тогда через две субботы.
Устроив сестру за столом, вернулся на место, морально готовясь перейти ко второму раунду общения с Полиной Зиновьевной. Как метко заметила Ангелина, мне еще предстояло вытерпеть и отбить матримониальные поползновения бабули в свой адрес. На самом деле ранние помолвки сейчас уже редко заключались, да и возраст вступления в брак сильно сдвинулся в бо́льшую сторону, но княгиня была женщиной старой закалки, к тому же нередко заводила разговоры о своей смерти, так что, несмотря на мое стойкое неприятие, постоянно грузила этой темой.
Почему я мирился с этим? Ответ все тот же: признание в обществе, ум и связи. Я почти два месяца не мог попасть на прием к градоначальнику, чтобы получить от него разрешение на строительство аквапарка, – видите ли, абсолютно новое начинание и нет никаких инструкций по их обустройству! А стоило пожаловаться Полине Зиновьевне, как неуловимый Яков Илларионович вдруг преисполнился радушием и принял меня на следующий же день! И пусть в итоге пришлось «поделиться», но даже так размер отката оказался гораздо скромнее, чем если бы я все-таки вышел на Рылова сам. И это не единственный случай: в той же ситуации с Болотовой княгиня помогла разрешить мои сомнения. Потемкина имени давнего таинственного любовника графини Неровской не знала, но охарактеризовала последнюю как весьма легкомысленную особу, вполне способную и написать компрометирующие ее письма, и закрутить роман с помогавшим вором, и родить от него ребенка. Не стопроцентное подтверждение, но хотя бы так.
А во-вторых, я ощущал свою вину перед княгиней. Косвенную, но все же… Как ни крути, а мечта старого монаха отчасти сбылась: пусть и не было на моих руках крови Потемкиных, но именно с моим участием из их рядов выбило самых сильных и умных.
Двух лет мне хватило, чтобы поверить старшим товарищам, утверждавшим, что менталисты – это крайне редкие звери, которые на каждом шагу не встречаются. Так-то официальная наука вообще категорически отрицала подобную идею, но были те, кто ей верил, и те, кто знал. Ко вторым в моем окружении относились мама, Григорий Осмолкин-Орлов и, как ни странно, Олег Земелин-Васин. Вероятно, знал еще Дмитрий, как внук своего деда, но с ним у нас никогда речь о мозголомательных техниках не заходила – короткого времени встреч едва хватало на пересказ новостей и традиционный обмен кодовыми фразами. Также понятно, что о возможности ментального воздействия на человека точно знали Милославский и император, но им по должности положено было.
