Кержак на Ветлуге формировал свой отряд, кто-то хотел идти с ним, а кто-то хотел оставаться в своих родных местах. Тем он советовал брать власть в свои руки и везде устанавливать старое мирское управление, решать все на общем сходе, а не жить по воле одного барина или его управляющего. С появлением в заволжских лесах разинцев, стали тут выделяться и свои лидеры: Понамарев, Мумарин. Они взяли под свой контроль два села и пошли дальше вверх по Ветлуге, жгли помещичьи усадьбы, гнали управляющих и устанавливали власть народного схода. Кержак со своим сформировавшимся отрядом пошел обратно к Волге, по дороге зашел к себе домой. В гостях у отца он встретил двух монахов с Макариевского монастыря, они хорошо знали отца по торговле на ярмарке и прятались у него от восставших. От них он узнал, что монастырь все-таки вольный народец взял и разграбил. Кержак понял: поднять народ на восстание – это одно, а управлять восставшими людьми – совсем другое дело. Это возможно, если все будут охвачены одной целью, а не разными. Кержак решил: пусть казаки у себя на Дону создают вольность с дележом барыша, а мы здесь на Керженце должны создавать свою вольную жизнь с христианскими ценностями.
Шла уже вторая половина октября, когда Кержак с отрядом из заволжских лесов переправился на правый берег Волги и появился в селе Лысково. Тут он узнал недобрую весть: под Симбирском ранили Степана Тимофеевича Разина. Казаки увезли его вниз по Волге, разбежалась без атамана и восставшая мужицкая дружина. Это известие опечалило Кержака, ему было жалко Степана Тимофеевича. Теперь он понимал, что в зиму Москвы не взять. В Арзамасе сформировался штаб дворянского войска под предводительством боярина Юрия Долгорукова, и Арзамас теперь тоже не взять.
Собралась дружина повстанцев, пошли к Нижнему Новгороду, часть посадских примкнули к восставшим, но большинство ушли за стены кремля. А стены были кирпичные, крепкие, кому, как не Кержаку, об этом знать. Довелось ему, посидел в Ивановской башне. Взять штурмом эти стены непросто. Подождали, когда простой народ внутри кремля подымет восстание. Воевода с митрополитом уговорили народ не баловать, обещали задобрить, поэтому восстания и не было. Постояли у стен повстанцы, агитацию о вольной жизни по округе провели, но народ уже не шел в движение восставших: то ли знали, что главный атаман Степан Разин ранен, то ли боялись дворянского войска. Повстанцы вернулись в Лысково, здесь в воздухе уже тоже витали страх и неопределенность: в чуланах, в амбарах да погребах лежит награбленный товар из монастыря. Дворяне, вон они совсем рядом, несколько миль отсюда. Все хватались за голову, что же теперь будет?
«Стыдить мужиков за разорение монастыря уже поздно, идти на Дон к Разину нет смысла», – размышлял Кержак, сидя дома в гостях у Терентия. От хозяина дома он узнал, что Анисия, не успев толком побыть женой Фрола, уже овдовела. Кержак для себя еще не решил, эта весть должна его обрадовать или расстроить. При взятии монастыря Фролка пытался бежать в лес, и его зарубили восставшие, а Онисим сумел сбежать и пробрался в Арзамас, теперь оттуда грозится прийти с дворянским войском и покарать всех бунтовщиков. Те, кто считался казаком с Дона, таких тут почти не осталось, всего несколько человек насчитаешь. Все больше мужики с местных сел и деревень. Они не умеют держать оружие в руках, да и у самого Кержака опыта воевать было мало, так несколько битв и все. Хотя он и обучался ратному делу всю зиму от опытных казаков в Кагльнике, но нужно было и понимание боя, а не только смело саблей махать. Кержак понимал: оставлять одних восставших мужиков сейчас тут нельзя, дворянское войско уже близко. Кержак атаманом не был, считался вроде сотника, таких было несколько, но он пользовался особым уважением у местных мужиков и тех, кого он привел с собой из-за Волги, поэтому руководил отрядом уже не в одну сотню человек.
Пока Кержак думал свою думку, на коне прискакал гонец с села Мурашкино, запыхавшись, он с порога сообщил:
– Огромное войско дворянское идет! По селам и деревням лютуют, всем без разбору головы рубят, на крюки вешают, к кресту живьем людей прибивают, словно они нехристи какие!
Выбор был либо бежать за Волгу, либо идти навстречу карателям, и Кержак его сделал:
– Подымайся, народ православный! – Кричал он, уже сидя в седле на своем серо-пятнистом коне. – Не ждите пощады от господ дворян, будут они рубить наши головы и лить христианскую кровь, так постоим за старое мирское управление, за неизмененную русскую веру!
Конь встал на дыбы, свист раздался по селу. Кто решил дома отсидеться, – авось пронесет, – кто побежал прятаться в леса, а кто взялся за вилы, косы, а у кого уже огнестрельное оружие имелось. Анисья стояла на крыльце отцовского дома и в тревоге крестила уходящую дружину повстанцев, впереди которой шел ее любимый Евдоким. По дороге, пока они шли, к ним присоединялись восставшие с ближайшей округи и оставшиеся пришлые мужики и казаки.
И вот повстанцы встретились с царскими войсками, их было видно издалека: на фоне золота осенних деревьев от лучей неяркого солнца сияли отблески дорого обмундирования, шлемов и оружия. Повстанцы замерли в тревожном ожидании, видя пред собой сияющих воинов, жаждущих наказать крепостных за то, что посмели они мечтать о вольной жизни. Посчитали себя людьми, способными обойтись без их господской воли. И сошелся лапотный народ с дворянским войском, заслышался по округе гул выстрелов и лязг металла, полилась человеческая кровь. Бились долго, и дворяне, как более опытные в организации боя и имеющие лучшее вооружение, стали одолевать мужиков. Повстанцы потеряли общий строй дружины и раскололись: одна часть стала отступать к Лыскову, другая к Мурашкину. Кто откуда был родом, тому там и хотелось затаиться, другие мелкими группами уходили в разные стороны. Кержак с конным отрядом больше сотни уходил от преследования дворянской конницы князя Щербатова в сторону села Вельдеманово, словно кем-то было уже определено сойтись именно здесь, в родном селе Никона, народной дружине старой веры с господским войском, принявшим новизну Никонову. Между ними завязалась схватка, рубились саблями, падали с коней те и другие, видя преимущество дворян, Кержак свистом дал команду уходить дальше. Гнались за ними несколько миль, все-таки оторвались от преследования и встали в лесу.
Кто-то предложил отсидеться и к утру двинуться искать путь в далекие леса. Взял слово Кержак:
– Необходимо немного отдохнуть, провести по округе разведку и в ночь уходить к Лыскову. Быстро собрать по округе разбежавшихся мужиков и устроить засаду дворянскому войску, они направляются в село совершать казни. Пощады ждать от карателей не стоит, ее не будет. Возле села есть шанс отбить их войско, оно не столько сильно численностью, сколько организовано и хорошо вооружено. Наша сила будет в неожиданности и воле защитить жизни своих близких и поверивших нам людей.
Дозорные изучили местность, недалече по полю проходит дорога. Уже смеркалось, прибежал дозорный и сообщил, что по дороге двигается конный отряд дворян, по важному одеянию знатные будут, может, сам князь Щербатов.
– С ним бы нужно посчитаться, – сразу кто-то сказал из повстанцев.
Другой, наоборот, возразил:
– И так еле ноги унесли, кони устали, порубают они нас.
Кержак решил сам выйти на опушку леса. Вдали двигался отряд не больше сотни конных всадников, это были отборные царские драгуны, или, как с недавнего времени после русско-польской войны их стали именовать венгерским словом гусары, – это еще не была регулярная армия, а собранные дворяне на службу при стрелецких полках.
Повстанцев оставалось чуть больше сотни человек.
– Да в открытом бою их не взять, они нас порубят, – сказал Кержак, вспоминая наказ Степана Тимофеевича Разина: не идти с малыми силами в открытый бой с дворянами, у них больше опыта. – Давай попробуем взять их хитростью, заманить в западню. Данила, ты с двумя десятками выйди и покажись им, если они начнут вас преследовать, то вряд ли сам князек будет гнаться, поди, замаялся за день головы человеческие рубить, останется он на месте, тогда мы налетим на него. Если ночью в лесу не найдемся, идите к Лыскову, а если там будут дворяне, то идите дальше к Курмышу, к Ядрину, там атаман Осипов должен быть.
