Начало войны с Османской империей предполагало перспективу развития боевых действий на Балканах и в Малой Азии, а также занятие проливов. Николай II и глава МИД С. Д. Сазонов активно добивались того, чтобы со стороны Антанты было закреплено за Россией право на «обладание Босфором и Дарданеллами».

Существует мнение, что даже в случае победоносного завершения войны проливы ни в коем случае не были бы переданы России, поскольку это не только ослабляло Турцию, но и было весьма невыгодно для Британской империи, опасавшейся утверждения российского влияния в Средиземноморье. Однако при этом нужно учитывать следующие факторы. В 1915 г. союзники предприняли попытку завладеть проливом Дарданеллы и развить наступление на турецкую столицу с полуострова Галлиполи. Россию в этой операции представлял переведенный с Тихого океана крейсер «Аскольд». Но англо-французская десантная операция провалилась, и теперь вся тяжесть и вся слава «освобождения Великого храма Святой Софии» предстояла Русской армии и Черноморскому флоту. После неудачи Дарданелльской операции в планы Антанты уже не входило проведение десантов, а главные сражения войны разворачивались теперь, по мнению союзников, на Сомме, в Шампани и под Верденом. Русский посланник в Сербии, известный философ князь Г. Н. Трубецкой (именно он предполагался к назначению на должность Верховного комиссара при объединенном франко-англо-русском управлении Константинополя), объяснял в докладной записке на имя последнего главы российского императорского МИДа Н. Н. Покровского, что «неудача экспедиции объединенного флота в Дарданеллах была выгодна России», поскольку «давала нам возможность отказаться от кондоминимума в Константинополе» и единолично управлять проливами.

Англия и Франция действительно не спешили официально оформить будущий статус проливов. Но дипломатические усилия Сазонова не пропали даром. Заявив о возможности своей замены на посту главы МИД приверженцем «старой системы союза трех императоров» (косвенно это означало перспективу заключения Россией сепаратного мира с Германией), он добился требуемого ответа. Дипломатические гарантии Российской империи были даны в соответствии с условиями трехстороннего (русско-англо-французского) договора 1915 г., объявлявшего права России на проливы и прилегающие к ним территории. Прочность российской позиции обеспечивалась телеграммой Сазонова, составленной при участии посла Великобритании в России Дж. Бьюкенена и направленной российским послам в Лондоне и Париже 17 (30) марта 1915 г. Именно она должна была стать основой для заключения любых последующих соглашений относительно статуса Босфора и Дарданелл. В тексте этой телеграммы говорилось: «Ход последних событий привел Е.В. Императора Николая II к убеждению, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть окончательно решен в смысле вековых стремлений России. Всякое его разрешение, которое не включало бы в состав Русской Империи города Константинополя, западного берега Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а равно и южной Фракии по черте Энос – Мидия, было бы неудовлетворительно. Подобным же образом, по стратегическим соображениям, часть Азиатского побережья, заключающаяся между Босфором и рекой Сакарией… острова Имброс и Тенедос должны будут присоединиться к Империи. Специальные интересы Великобритании и Франции в означенной области будут строго соблюдены». Подписание соглашения стало для Николая II, по воспоминаниям Сазонова, «счастливым днем» его жизни.

Даже если предположить некий послевоенный «шантаж» со стороны Англии и Франции, не желавших перехода проливов под юрисдикцию России, то ведь и у Николая II имелась реальная возможность «заставить» союзников считаться с продекларированными обязательствами. Дело в том, что в 1915–1916 гг., в результате успешных действий казаков корпуса генерала от кавалерии Н. Н. Баратова, под контроль русской армии перешла значительная область Северной Месопотамии, а именно на эту территорию претендовали англичане после окончания войны в соответствии с заключенным трехсторонним договором 1915 г. Можно предположить, что в случае противодействия российским правам на проливы, Николай II вполне мог бы оставить под российским контролем большую часть Ирана, вплоть до Персидского залива.

Самой серьезной темой при обсуждении военной истории 1915 г. может стать проблема перспектив развития наступления русских войск. Возможен ли был удар на Берлин и Вену после удачно завершенной Галицийской битвы и успешно отбитых осенью 1914 г. попыток противника выйти к рубежу р. Вислы и к Варшаве? Или следует считать подобные перспективы нереальными? Заметную роль в оценке данных проблем могут играть вопросы технической подготовки русской армии к ведению длительной, затяжной кампании. Вопросы «снарядного голода», «патронного голода» получают существенное значение при обсуждении тематики Первой мировой войны вообще и положения на Восточном фронте в частности.

Анализируя военно-стратегические возможности русской армии, следует отметить, что линия Восточного фронта в первые месяцы 1915 г. представляла серьезную угрозу, как для Германии, так и для Австро-Венгрии. Прочные позиции занимали русские войска Северо-Западного фронта по отношению к Восточной Пруссии. В начале 1915 г. наступление Юго-Западного фронта успешно продолжалось. Был окружен и 9 (22) марта капитулировал гарнизон крепости Перемышль, сильнейшего укрепленного пункта австро-венгерской армии в Галиции. При разработке стратегического плана на 1915 г. командование Юго-Западного фронта отстаивало перед Ставкой необходимость дальнейшего развития наступления против Австро-Венгрии. Считалось, что, выведя главного союзника Германии из войны, добившись разрешения геополитических планов Российской империи на Балканах и в центре Европы, легче будет разгромить и немецкие силы: «Путь на Берлин лежит не через Восточную Пруссию, а через Вену».

Но нельзя не отметить, что в декабре 1914 г. все более очевидной становилась перспектива неизбежного перехода к позиционной войне и отказа от активных боевых действий. Война затягивалась, а в условиях ощущавшейся нехватки боеприпасов и личного состава это угрожало срывом всей стратегии, не предусматривавшей продолжительных боевых действий.

Таким образом, тактические и стратегические успехи, достигнутые к началу 1915 г. могли полностью «сойти на нет» из-за проблем с недостаточной технической оснащенностью, недостатками мобилизационных ресурсов русской армии. Ведь уже в начале 1915 г. проявились грозные признаки предстоящего «снарядного голода» и «патронного голода», а кадровые ресурсы армии существенно истощались. Но нужно помнить, что подобного рода проблемы были и у других армий, поскольку масштабы затрат боевых ресурсов не соответствовали предвоенным стратегическим и тактическим расчетам. Достаточно объективны, в этом отношении, оценки, даваемые в статье В. Хитрово «Артиллерия в Великую войну», опубликованной в 1939 г. в Париже, в газете «Русский инвалид» (юбилейный номер к 25-летию начала Первой мировой войны): «Ни одно из воюющих государств не имело (да и не могло иметь) заготовленного в мирное время количества снарядов, в какой-либо мере отвечающего действительной потребности армии. Но для того, чтобы меры эти приняты были с первых же дней войны, нужно было отказаться от психоза войны скоротечной. Поскольку в августе 1914 г., во всех решительно странах господствовало убеждение, что война не может продолжаться годами, принятые с опозданием меры по мобилизации промышленности свелись к гонке в этой области, в которой России труднее всего было состязаться со своими противниками, и снарядный голод 1915 г. стал фатально неизбежен.

Вопрос «питания» снарядами наших 3-дюймовых полевых и горных пушек представляется в следующем виде. Исходя из опыта Русско-японской войны, в течение которой израсходовано было по 720 выстрелов на орудие, в мирное время заготовлено было по 1000 выстрелов на орудие, причем считалось, что количества этого должно хватить на год. Часть (428 выстрелов) составляла возимый запас, который находился в непосредственном распоряжении войсковых начальников, остальное же хранилось в разобранном виде в местных парках и должно было подаваться на фронт по мере приведения в готовность. Подача снарядов из парков рассчитана была на год, в течение которого заводы должны были изготовлять новые 1000 снарядов на орудие, и таким образом считалось обеспеченным непрерывное «питание» артиллерии. Однако все эти расчеты были опрокинуты при столкновении с действительностью, и уже в начале сентября 1914 г. Ставка, основываясь на опыте Галицийской битвы, установила ежемесячную потребность армии в 1 500000 снарядов; весной 1915 г. подняла ее до 1 750000, а летом 1915 г. – до 3000000».