И вдруг, столкнувшись с ней взглядом, я отчетливо разглядел в нем свое отражение. Бледное, с сероватым оттенком, щеки впали, кожа покрылась испариной: я больше походил на тень самого себя, чем на прежнего Каллена.
«Каким я был, когда мы познакомились, Солона?»
«Очаровательно глупым».
Я мягко вынул свою руку из-под ладони Тревельян. Кивнул ей и быстро покинул тренировочную площадку. Уверен, такое поведение ее как минимум удивило, если не шокировало.
Мне было тошно от самого себя и от сложившейся ситуации.
Кого ты мучаешь, Каллен? Зачем ты улыбаешься ей, зачем играешь в шахматы и рассказываешь о семье? Она же ничего о тебе не знает. Сейчас у тебя хватило сил оттолкнуть ее, но что же дальше?
Ты должен выбирать.
Я не мог позволить себе этого снова. Нельзя погружаться в омут, мне здесь ничего не ведомо!
Тревельян манило ко мне, но я уже видел, к чему приводило подобное влечение.
Я покалечен душой и телом, я не для нее. У меня в голове другая женщина!
И хоть я и пытаюсь запретить ей появляться в моих мыслях, Солоне на это плевать. Теперь она приходит, когда вздумается.
Но в том прикосновении возле колодца ясно читался выбор. Ее собственный. Тревельян никогда не делала что-либо, не взвесив все за и против. Я видел, как она прислушивается к чужим советам, как анализирует ситуацию в Ставке Командования. Эта девушка была хрупка только с виду, у нее очень сильная воля.
Она выбрала меня, а я не смог отказать… Просто ушел?
Рано или поздно тебе все же придется сделать этот проклятый выбор, Каллен. Твой долг, лириум и все, за что ты боролся, встанет у тебя поперек горла.
Тебе придется решать, как поступить.
Комментарий к Кого ты мучаешь?
http://2.firepic.org/2/images/2015-09/06/gy61e40tvugu.jpg арт Аурииль, чудесного художника, автора и просто хорошего человека!
========== Святая кара ==========
Я не желал иметь никакого отношения к тому, что случилось в Киркволле, не хотел вспоминать, как погибали один за другим мои товарищи в Ферелденском Круге.
Но я видел это.
Каждый день, стоило только на секунду отвлечься и подумать о чем-то кроме текущих задач, их искаженные болью и гневом лица вмиг появлялись у меня перед глазами. Воспоминания воплощались в чем угодно, для этого даже не требовалось сосредотачиваться.
Я думал, что со временем научусь с этим жить. Как и солдаты, прошедшие через все ужасы и тяготы войны, я полагал, что смогу отсекать мысли, причиняющие боль, и посмотрю на происходящее с другой стороны.
Если бы не Тревельян, многие из моих неустанных попыток жить дальше потерпели бы крах.
Эвелина спасала из тьмы, но этого не хватало надолго.
Несмотря на ее нынешнее положение, она находила возможности побыть со мной. Однако угроза, нависшая над миром, не отличалась терпением, а уж тем более не собиралась ждать, пока Храмовник преодолеет тяготы лириумной ломки.
Без Эвелины становилось хуже. С каждым днем я все чаще замечал, что мое тело начинало изменяться. Вечерами ловил себя на мысли, что с последнего момента, как принимал лириум, минуло уже слишком много времени. Я научился бороться с воспоминаниями и галлюцинациями, но на смену им пришло физическое недомогание.
Иногда непроизвольно и безо всякой на то причины слезились глаза, начинался насморк, как при простуде, все тело охватывал странный озноб, появлялась «гусиная кожа». В последнюю неделю, как раз перед возвращением Тревельян из Эмприз-дю-Лиона, Кассандра обратила внимание на то, что у меня начисто пропал аппетит.
Я стал испытывать навязчивое состояние напряжения, беспокойства и какой-то необычайно сильной тревоги. Всё то же самое было и раньше, но теперь приобрело совсем уж извращенную и совершенно невыносимую форму.
Я старался отвлечь себя. Устраивал проверки солдат и снаряжения, инспектировал казармы, производил учет оружия и доспехов, посещал кузницу и следил за ранеными в лазарете. Мои солдаты привыкли к тому, каким дотошным и внимательным порой становился их командир.
Но в последние два дня перед приездом Тревельян мне пришлось отказаться от частых выходов на улицу.
Головные боли усиливались от малейшей нагрузки, совсем не удавалось уснуть. Озноб начинал сменяться чувством жара, я страшно потел. Мне казалось, что на меня давят не только стены: само небо грозилось обрушиться на крепкие скайхолдские стены.
Поочередно, то в спине, то шее, то в руках и ногах появлялось ощущение неудобства. Мышечное напряжение провоцировало желание потянуться, словно я «отсидел» конечность.
Советники и раньше обращали внимание на мою привычку разминать шею, теперь же я мог вскакивать с постели посреди ночи, чтобы «расходить» ноги. Мне казалось, что мышцы скручивает и жжет. Движение снимало боль, но лишь на какое-то время.
В таком состоянии я был способен на любое насилие, преступление или ложь, лишь бы достать хоть щепотку заветного зелья.
Мне стали сниться сны, в которых я проделывал привычный процесс приготовления лириума для принятия внутрь, и однажды поймал себя на мысли, что вовсе не сплю.
Я стоял возле шкафа и держал в руках взятую с полки шкатулку. В ней находились все необходимые мне предметы.
Тяга стала непреодолимой, мои ноги подкосились, и я осел прямо на пол, так и не выпустив коробочку из рук. Я плакал как ребенок, обиженный на весь мир. Мне казалось, что это произошло со мной если не по воле Создателя, то по чужой вине или из-за какого-то страшного проклятия. Я был уверен, что кто-то хочет сжить меня со свету.
Я так долго не спал, лишь впадал «в забытье» на короткое время и почти не выходил из своей башни. Хвала Создателю, что я потрудился заблаговременно раздать все поручения.
Эвелина должна была вернуться утром. Этой ночью я видел, как в Скайхолд прибыли её гонцы.
Солнечный луч, проникший сквозь дыру в башенной кровле, осветил небольшой участок пола. Занимался рассвет.
Я вспомнил звонкий смех Тревельян и то, как неумело вел ее в танце на балконе Халамширала. Неожиданное облегчение, которое подарило это воспоминание, позволило подняться и добраться до стола. Я положил шкатулку, а затем глубоко вдохнул и несколько раз похлопал себя по щекам.
Ты хотел этого, Каллен. Теперь – расплачивайся за свой выбор.
Вспоминая о Святой Каре, как об одном из орудий в борьбе с магами, я проводил невольные параллели со своим нынешним состоянием. Выброшенный за борт, беспомощный и бесполезный – я мог сделаться инвалидом.
Как-то раз прямо на моих глазах несколько храмовников едва не свели счеты с жизнью в попытке добыть побольше лириума. В Церкви никто не сообщал, куда их потом отправили. Никто не говорил, что с нами станет без очередной порции лириума. Я знал, что по этой извилистой тропе мне придется идти с завязанными глазами. Святая кара поджидала за каждым поворотом.
Если бы не Тревельян, мне не удалось бы сделать ни единого шага.
Озноб усилился, пришлось одеться. В привычном доспехе и меховой накидке я почувствовал себя значительно лучше. Страшно было представить, насколько измученным выглядело мое лицо. Хуже, чем во время тяжелой болезни. Страдальческое выражение, тусклые, глубоко запавшие глаза, сухая, землисто-серого цвета кожа.
