Сарада важно поправила на переносице очки и, с каким-то уж больно серьезным и с тем же печальным для ребенка выражением лица, глянула в свою пустую тетрадь. Незаполненные страницы вызывали в ней достаточно противоречивые чувства. Ни то обида, ни то горечь разочарования, ни то радостное ожидание еще не случившихся счастливых мгновений жизни…

Она крутила в маленьких тоненьких пальцах ручку, беспрестанно щелкала ею и старательно пыталась придумать название этому странному ощущению, сковывающему её свободу мысли. Ей казалось, что она растворяется в незнании элементарных вещей, которые для других детей – обычное дело. Полное отсутствие каких-либо шаблонов и образцов. Ничего, кроме фотографии в рамке.

Полученное на уроке задание казалось до безобразия простым и не требующим особых усилий, но в голове девочки не возникло ни одной занятной идеи. Только обжигающая пустота и чувства загнанного в угол зверя. Сарада ловила себя на мысли, что ей проще оседлать буйвола, нежели дать развернутый ответ на вопрос: «О чем разговаривают наедине родители?»

Это скорее творческое задание, ведь на деле ни один ребенок не осмелится подслушивать разговоры взрослых. Не зря учитель подчеркнул важность воображения и фантазии. Сарада сразу поняла, что урок несет определенную цель – развить у будущих выпускников академии незаменимые в жизни качества, а именно – умение строить предположения. Однако юная Учиха, без труда справляющаяся с самыми сложными логическими задачками, села, как это говорится, в лужу и теперь понятия не имела, как из нее выбираться.

Всего-то нафантазировать ерунды – и дело в шляпе! Еще одна отличная отметка в копилочку её достижений. Однако черная гелиевая ручка предательски выскользнула из пальцев, упала на пол и по ступенькам покатилась к учительскому столу. Эти глухие звуки падения эхом проносились по аудитории и обрекали Сараду на лишние телодвижения.

До конца урока Учиха сидела, как на иголках, нервно комкая пустые листы бумаги и расставляя их по периметру стола. Дети, так заинтересованные в своей писанине не обращали на Сараду никакого внимания. Их глаза горели ярче самого солнца, а из-под пера выходили впечатляющие сочинения, повествующие о закатах и рассветах, которые встречают разговорами их любящие родители. Кипящее чувство несправедливости поглощало бедную Учиху и заставляло её раздражаться по каждому поводу.

В конце концов, на учительский стол в качестве своего сочинения Сарада положила белый лист бумаги со своим именем и легендарной фамилией. И ни строчки об отце или матери и уже тем более о несуществующих разговорах.

По пути домой, в компании своих однокашников, девочка шла молча. Сарада - невольный пленник чужих бесед о счастье и гармонии, пребывающих в чуждых ей семьях, - чувствовала отвращение к собственному отцу, исчезнувшему когда-то и до сих пор не вернувшемуся, и глубокую обиду к матери, смиренно молчавшей и покорно ждущей новой встречи с мужем. Она выслушивала одноклассников о полученных эмоциях и впечатлениях по ходу написания сочинения. О том, какими милыми и добрыми друг с другом бывают их родители, о словах любви, посвященных своим супругам, о заботе и внимании.

Сарада слушала и хотела зарыться головой в землю, как страус. Наверное, то была зависть, за которой следовало по пятам разочарование и грусть. Опустошенная, казалось бы, такой мелочью, не стоящей и гроша, девочка по возвращении домой не проронила ни слова. Молчала, как рыба в воде. Молчала упрямо и долго. Молчала даже на взволнованные просьбы матери поведать ей, в чем же, собственно, дело кроется. В ответ Сакура получала задумчивые взгляды и как бы безмолвную просьбу подождать еще совсем чуть-чуть…

Конец дня ознаменовался не озвученным вопросом: «Может, отец и ушел, потому что не нашел общего языка с мамой?». Это неведенье не давало девочке спать по ночам крепким здоровым сном. Сараде снились молодые родители, которые коротали время в неловком молчании.

Неделю спустя девочка всё же осмелилась в присутствии матери озвучить вслух тему сочинения. И глядя своими растерянными, большими, черными глазенками, Сарада искренне надеялась разгадать секрет чрезвычайно сложных и, видимо, возвышенных отношений четы Учих, а с тем же узнать чуть-чуть больше о собственном отце.

- О чем мы с твоим папой разговариваем наедине? – изумленно подняла бровь Сакура. Она даже переспросила, дабы убедиться, что не ослышалась.

- Да, - пожала плечиками Сарада и стыдливо отвела глаза в сторону. – Вы ведь разговариваете о чем-то. Не молчали же…

Сакура тяжело вздохнула и ссутулилась. Умудренная жизнью женщина не была наверняка уверена, что её девятилетняя дочь сможет понять запутанные отношения своей матери с отцом. Для Харуно всё было ясно, как божий день. Но ведь даже взрослые люди нередко смотрели на супружескую пару Учих как бы искоса, с искреннем непониманием и недоумением.

- Сарада, - с тяжелой душой начала объяснения Сакура. – Твой отец – необычный человек. Он очень замкнут и неразговорчив. И ему, безусловно, сложно говорить о своих чувствах и мыслях. Саске – он всё держит в себе, и научить его разговаривать то же самое, что и научить камень говорить. Но мы хорошо понимаем друг друга без слов, и это многим важнее, нежели бесконечные разговоры о пустом…

Страшные подозрения Сарады оправдались, и девочка, проглотив неоправданную обиду, поблагодарила мать за честность и ушла восвояси. Она оставила Сакуру в коварном одиночестве, совсем не осознавая, что под комкаными объяснениями таилась удивительная история любви. И что под морской гладью первого впечатления обитали диковинные существа: глубокие чувства, бесконечная любовь и поразительное понимание.

Сарада умная девочка. Она заслуженно самая лучшая ученица академии, и Сакура была уверена, что её ждет большое будущее. Любую цель, поставленную перед собой, её дочурка непременно достигнет. Однако и в свои тридцать она навряд ли поймет отношения Саске с Сакурой. Ведь существуют вещи, которые понимают только двое, чьи судьбы сплетены красной ниточкой судьбы.

Сарада ведь не знает, что Саске в ночь смерти своих родных и близких безвозвратно потерял веру в лучшее. Что в день гибели своего брата – сердце. А убивая других людей, он незаметно для самого себя уничтожал собственную душу. Энтропия – скверное явление, и оно сделало нереальным полное исцеление человека, потерявшего всё, что делало его жизнь осмысленной. Его подняли на ноги, залатали, насколько это было возможно, и научили коротать дни с тем, что имеется под рукой.

И одним из последствий перенесенной им «болезни» оказалась замкнутость, раздражительность и нетерпимость долгих разговоров. После стычки с Наруто он, казалось, стал кардинально другим человеком. Но на практике ничего толком не поменялось, помимо его жизненных целей. И Сакуре предстояло столкнуться именно со сломленным и загнанным в угол мальчишкой.

Он нуждался в ней, как нуждается уморенный жаждой зверь в родниковой воде, как страдающий - в смерти, как потерянный человек - в любви… И Саске, казалось, готов был броситься в её объятия, но не знал, с какой стороны подступиться. За гиблое дело взялась Сакура, скоро понявшая, что с ним нельзя, как с другими.

Его чуткая искалеченная душа просила покоя. Покоя в мире, в душе, в словах. Саске не знал и не хотел говорить больше уже сказанного. Ему казалось, что произнеси он на слог больше, чем нужно, и всю окружающую действительность постигнет необратимый хаос - энтропия. Это пугало его, как маленьких детей пугает гроза.

Саске непременно желал сказать, что Сакура нужна ему, но предпочитал словам мирное молчание. Она нравилась ему, но едва ли это могло сорваться звуком с его уст. Он любил её больше собственной жизни, но вместо теплых слов и крепких объятий следовал робкий взгляд. Учиха позволял ей то, чего никогда не позволял другим женщинам – смотреть ему в глаза.

Сакура научилась разговаривать с ним посредством этого взгляда. Ей не нужно было много времени, чтобы узнать, как прошел день у её мужа, устал ли он и чего хочет. И это уютное, приятное молчание, наполненное бесконечностью их взаимных чувств, Саске любил так сильно, что готов был раствориться в нем.