– Ты знаешь, что я даже могу кончить так? – с любопытством спрашивает он. – У тебя такая нежная кожа, такая упругая. Ты хороша, и самое хорошее в тебе, птица, ты даже не понимаешь, насколько ты хороша. Просто летишь, раскинув крылья. Твоя грудь выдает тебя, ты возбуждена. Когда ты злишься, ты стараешься сжать мой член сильнее, хочешь сделать мне больнее, да?

– Да! – почти кричу я.

– Мне нравится так, – улыбается он. – А тебе?

– Все просто отлично! – возмущенно отвечаю я. – Можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится.

– А ты потом пойдешь в ванну и закончишь сама? – спросил вдруг он, и я побелела от ярости. По большей части потому, что то, что он сказал, было правдой. Именно это я и делала с неприятной теперь регулярностью после секса с Сережей.

– С чего бы? – крикнула я зло. – Я найду кого-нибудь еще закончить твою работу. Я видела, тут есть красивый бартендер!

Андре ничего не ответил, но веселая улыбка немедленно исчезла, его лицо изменилось до неузнаваемости, и, кажется, это был первый раз, когда я сталкивалась с таким выражением его лица. Он был раззадорен и заведен, как бомба, часовой механизм которой уже тикал – я могла видеть это в его глазах. А еще – азарт. Он отстранился от меня, рассматривая так, словно прикидывая, как именно мне посильнее отомстить, и понимание этой прямой угрозы почти свело меня с ума. Какой-то защитный механизм сработал, я оттолкнула Андре, вырвалась из его рук и попыталась слезть с кровати.

Андре не дал мне сделать этого, он схватил меня за руку и резко, грубо притянул назад. Он не отпустил меня. Если бы он дал мне уйти, я была бы разочарована.

– Только не вздумай кричать, а то я заткну тебе рот, – пробормотал он, облизывая губы. Я ахнула и попыталась вырваться, тогда он схватил меня за оба запястья и одним резким движением опрокинул под себя.

– Чем же ты заткнешь мне рот? – спросила я, покосившись вниз, туда, где заканчивалась темная линия волос на его животе. Я получила жесткую, многообещающую улыбку в ответ. Мне было незнакомо блаженное чувство наготы и беззащитности, снимающее с меня всякую ответственность за происходящее. Он прижимал меня за руки к постели, а его сосредоточенный взгляд держал под контролем каждый мой вздох.

– Чего ты хочешь, Чайка? – спросил Андре. – Чтобы я отпустил тебя или чтобы закончил с тобой?

– Чего хочешь ты, темный принц? Чтобы я умоляла? – спросила я в ответ.

– Темный принц? – рассмеялся он. – Неужели так трудно ответить на простой вопрос?

– Ты – первый, – покачала головой я. О, если бы он выпустил меня, я бы стала умолять, в этом не было никаких сомнений. Мое тело хотело завершения, хотело принадлежать Андре с такой непобедимой животной силой, что у меня не было шансов на сопротивление.

– Ты невозможная девочка, – прошептал Андре и отпустил меня – только на мгновение, – чтобы перевернуть на постели лицом вниз. Никакого внимания к моим крикам, он раздвигает мои ноги и своевольно проводит рукой по промежности. Я пытаюсь обернуться, чтобы увидеть его лицо, но он наваливается на меня всем телом, его лицо рядом с моим, его щека на моей щеке. Мне становится тяжело дышать, мое тело сопротивляется тяжести его тела, но он намного, намного тяжелее и сильнее меня. Андре целует меня в шею, проводит губами по плечу. Его ладони накрывают мои запястья, и именно в этот момент его член пронзает меня резко, без жалости, без попытки сделать мне приятно. Мой крик тонет в поцелуе, его губы сладкие, ярко-красные. Глаза его закрыты. Я приподнимаю ягодицы, пытаясь дать моему дикому наезднику полный доступ. Он во мне, и мое тело поет – через легкую боль, через восхитительную пульсацию.

– Тебе нравится, да? – спрашивает Андре, и в его голосе немножко неуверенности, совсем чуть-чуть. Он хочет знать. Сказать ему, что я плавлюсь от восторга и все мои мысли там, между ног, и нигде больше? И восхитительная тяжесть его тела говорит со мной на каком-то первобытном языке, которым я раньше не владела.

– Мне мало, – шепчу я и слышу в ответ смешок.

– Ты невозможна, птица! – возмущается он. Его ладони отпускают мои и без того покорные, как подрезанные крылья, руки. Он чуть приподнимает меня за бедра, и я чувствую, как пальцы Андре нащупывают мой клитор.

– Нет! – шепчу я. – Я не хочу… сейчас. Дай мне – хоть чуть-чуть…

– Теперь ты умоляешь, – удовлетворенно усмехнулся он, играя со мной, проводя пальцем по створкам моих половых губок. – Ты всегда будешь хотеть еще.

И, немилосердный, жестокий захватчик, он вдруг поднялся, заставил меня встать на колени и наклониться вперед. Он нанес мне всего несколько ударов, каждый из которых сопровождался легким прикосновением подушечек его пальцев к моей перенапряженной сердцевине. Всего несколько секунд, и я кричу от наслаждения и переполняющих меня эмоций. Мои руки по-прежнему широко раскиданы, я уткнулась в подушку и, кажется, плачу. Я чувствую, как тело моего мужчины обмякло, его член сокращается у меня внутри, и если бы он сам заранее не подумал о презервативе, я бы, наверное, уже была бы беременна, что беспокоит меня в эту минуту меньше всего. Мое тело поет, и я слушаю и не хочу пропустить ни одной ноты. Мощный аккорд, идущий из самого центра моей женской сущности. Легкую дрожь всех мышц. Сокращающееся в экстазе влагалище. Острые импульсы в груди заставляют соски набухнуть так сильно, что мне почти больно.

Я растрачена и потеряна, меня нет, мое тело победило мой дух, и сознание отходит в сторону. Я хочу спать. Андре целует меня и говорит что-то по-французски, но у меня нет сил даже ответить на его поцелуй. Я слышу, как он смеется. Я чувствую, как он помогает мне устроиться поудобнее в его руках. Я засыпаю, мечтая, чтобы это сладкое чувство не покинуло меня никогда.

Утренние сборы на работу похожи на похмелье, хотя ни один из нас ничего накануне не пил. Мы почти не говорим ни о чем, кроме каких-то ничего не значащих фраз. «Ты не знаешь, где моя рубашка?» «Тебе заказать кофе с собой?» «Сколько мы проспали? Полчаса?»

«Я не знаю, что мне делать с собой после того, как ты уйдешь»… Это, последнее, раздается только в моей голове.

– Даша, мне пора, правда, – говорит Андре, и я слышу в его голосе извинения. Что написано на моем усталом лице, за что Андре чувствует потребность извиниться? Я знала, что делала, на что шла. Знала ли? В любом случае я не хочу, чтобы он подумал, что я жду от него чего-нибудь. Продолжения? Продолжения чего?

– Мне нужно сделать пару звонков, – говорю я максимально нейтрально, потому что чувствую, что говорить сухо и равнодушно – это почти то же самое, что и рыдать, умоляя его остаться. Две стороны одного и того же отчаяния. – Ты найдешь выход?

– Выход? – растерянно переспрашивает он. Наверное, фраза все же прозвучала жестче, чем я хотела. С таким же успехом можно было прямо сказать – убирайся отсюда. Андре молча надел на себя рубашку – через верх, застегнутую, так, словно это был свитер. Торопился так, словно спешил скрыться за рубашкой – от меня.

Интересно, а я как теперь найду выход?

– Ты поедешь в клинику? – спрашиваю я просто потому, что это вопрос нейтральный. Каждое сказанное нами слово сейчас имеет второе дно, как коробка фокусника. Я спрашиваю – ты поедешь в клинику? Он слышит – ты простишь меня?

– Я пока еще не определился, – сухо отвечает он, и я отвожу взгляд в сторону. Минуту назад я чувствовала себя совершенно другим существом, высшим существом, путешествующим сквозь миры и звезды, а сейчас я – неумелая врушка, не знающая, как правильно расстаться с французским любовником на одну ночь. Который к тому же был хорош и к которому у меня нет никаких претензий. По крайней мере, не должно быть никаких претензий.