– Господи, что еще натворил мой сын?!

Ролло протиснулся мимо нее в дом. Осмунд вошел следом.

– Не вините его, прошу, – сказала женщина. – Он сильно расстроился, вот и напился.

– Ваш муж дома? – спросил Ролло.

Ролло совсем забыл об этом. Что ж, тем проще.

– А где Донал?

– Сейчас позову.

Женщина было отвернулась, но Ролло схватил ее за руку.

– Когда я говорю с вами, вы должны слушать меня! Я не просил его позвать. Я спросил, где он.

В ее карих глазах сверкнул гнев, и на мгновение Ролло почудилось, что женщина закричит – дескать, она вольна вести себя, как пожелает, в собственном-то доме; однако она совладала со своими чувствами, сообразив, должно быть, что упрямство лишь ухудшит положение ее сына.

– Он в постели, – сказала она, опуская голову. – Первая дверь наверху.

– Ждите здесь. Осмунд, пошли.

Донал распростерся на кровати, даже не подумав раздеться, – снял только башмаки. В комнате изрядно воняло, хотя, похоже, мать проветривала за сыном, спьяну пускавшим ветры. Ролло потряс Донала за плечо. Тот приподнял голову и осоловело огляделся. Когда увидел Осмунда, он сел прямо и воскликнул:

– Господи Иисусе, смилуйся!

Ролло присел на край кровати.

– Господь помилует тебя, если ты скажешь правду. Ты вляпался в беду, Донал.

Юнец растерялся.

– Э… О чем ты?

– Не припоминаешь наш разговор в таверне?

Глаза Донала забегали. Он честно пытался вспомнить.

– Ну… смутно…

– Ты сказал, что ходил на протестантскую службу вместе с Кобли.

– Я не мог такого сказать!

– Я передал твои слова епископу Джулиусу. Тебя обвиняют в ереси.

– Нет! – Церковный суд редко кого-либо оправдывал. Считалось, что, если человек и вправду невиновен, его попросту не в чем было бы обвинять.

– Тебе же будет лучше, если признаешься.

– Да в чем признаваться-то?

– Выбить из него правду? – спросил Осмунд.

Донал совершенно спал с лица.

От двери послышался голос его матери:

– Ты не станешь ничего из него выбивать, Осмунд Картер. Мой сын живет по закону, он добрый католик, а если ты тронешь его хоть пальцем, неприятности будут у тебя!

Это была пустая угроза: Осмунда никогда не наказывали за избиение людей. Но Донал все же приободрился.

– Я никогда – слышите, никогда! – не участвовал в протестантских службах! Ни с Филбертом Кобли, ни с кем-либо еще!

– Вы не имеете права задерживать человека за пьяную болтовню, – прибавила миссис Глостер. – Если попытаешься, молодой Ролло, то лишь выставишь себя дураком.

Ролло мысленно выругался. Миссис Глостер его раскусила. Он совершил ошибку, когда стал допрашивать Донала у того дома, под боком у заботливой маменьки. Но это легко исправить. Он не позволит какой-то старухе помешать мести Фицджеральдов состояться!

– Надевай башмаки, Донал! – велел Ролло. – Ты пойдешь с нами в гильдейское собрание.

– Я тоже пойду, – заявила миссис Глостер.

– Нет, не пойдете, – возразил Ролло.

Глаза женщины снова сверкнули, и Ролло добавил:

– Если я увижу вас там, вы тоже окажетесь под стражей. Вы наверняка знали, что Донал посещает эти богохульные службы, значит, вы виновны в укрывательстве преступника.

Женщина снова опустила голову.

Донал натянул башмаки и поднялся.

Ролло с Осмундом вывели его из дома, провели по главной улице до перекрестка и затолкали в подвал здания гильдейского собрания. Ролло послал одного из стражников за сэром Реджинальдом, и тот явился несколько минут спустя – в сопровождении епископа Джулиуса.

– Ну что, юный Донал, – сказал Реджинальд с притворной доброжелательностью, – надеюсь, ты догадался, что изрядно облегчишь свою участь, если сознаешься.

Голос Донала дрожал, но слова прозвучали вызовом:

– Я не знаю, что нес, когда был пьян, но уверяю вас – я никогда не бывал на протестантских службах!

Ролло забеспокоился. Этак, глядишь, слизняк ничего не расскажет.

– Позволь кое-что тебе показать. – Реджинальд подошел к тяжелой двери, откинул увесистый засов и распахнул дверь. – Иди сюда и посмотри сам.

Донал нехотя подчинился. Ролло последовал за ним. Взгляду открылась комната без окон с высоким потолком и земляным полом. Пахнуло застарелой кровью и дерьмом, как на скотобойне.

– Видишь крюк на потолке? – негромко спросил Реджинальд.

Донал кивнул.

– Тебе свяжут руки за спиной, – спокойно объяснил Реджинальд. – Другой конец веревки зацепят за этот крюк и подтянут тебя вверх.

Донал судорожно сглотнул.

– Боль будет невыносимой, уж поверь, но сперва твои плечи не вывернутся, это происходит не слишком быстро. К твоим ногам привяжут тяжелые камни, чтобы усилить растяжение. Когда ты лишишься сознания от мук, тебе в лицо плеснут холодной водой, чтобы привести в чувство. А боль останется. Чем тяжелее будут камни, тем она будет становиться сильнее. В конце концов твои руки вывернутся. Звучит ужасно, верно?

Донал побелел лицом, но все еще сопротивлялся.

– Я живу в Кингсбридже! Меня нельзя пытать без королевского соизволения!

Это было правдой. Тайный совет короны не давал разрешения на пытки горожан. Конечно, правило часто нарушалось, но горожане Кингсбриджа знали свои права. Если выяснится, что Донала пытали незаконно, шума будет не избежать.

– Будет тебе соизволение, юный глупец!

– Покажите мне его! – В голосе Донала сквозил страх, но упорства ему было не занимать.

Ролло приуныл. Похоже, им придется отступиться. Они испробовали все способы, чтобы запугать Донала и вырвать из него признание, но ничего не добились. Судя по всему, гнусный Филберт сумеет избежать заслуженного наказания.

Тут заговорил епископ Джулиус:

– По-моему, юный Донал, нам с тобою есть о чем побеседовать наедине. Не здесь, нет. Идем со мною.

– Хорошо, – согласился Донал. Он явно перепугался до полусмерти, но был готов пойти куда угодно, подумалось Ролло, лишь бы вырваться из этого подвала.

Джулиус вывел Донала наружу. Ролло и сэр Реджинальд шагали следом, отстав на несколько ярдов. Ролло гадал, что замыслил епископ. И удастся ли, черт подери, спасти честь и достоинство семейства Фицджеральдов?

По главной улице дошли до собора. Джулиус провел всех внутрь сквозь маленькую дверцу с северной стороны нефа. С хоров доносилось вечернее песнопение. Свечи на стенах едва разгоняли царивший внутри полумрак, по аркам метались изломанные тени.

Джулиус взял в руки свечу и повел Донала в крохотную боковую часовню, с алтарем и изображением распятого Христа. Свечу он поставил на алтарь, с таким расчетом, чтобы свет пламени падал на изображение. Сам Джулиус встал спиной к алтарю, глядя Доналу в лицо, а перед глазами Донала очутились и епископ, и изображение на стене.

Джулиус взмахом руки попросил Ролло и Реджинальда не подходить ближе. Поэтому Фицджеральды остались в нефе, но могли видеть происходящее в часовне и слышать, о чем там говорят.

– Прошу тебя, забудь обо всех карах земных, – обратился Джулиус к Доналу. – Возможно, тебя станут пытать и сожгут на костре, как еретика, но не того тебе надлежит опасаться этим вечером.

– Неужели? – Донал боялся, но церковник явно пробудил в нем любопытство.

– Сын мой, твоей душе угрожает смертельная опасность. Что бы ты ни сказал сегодня днем в таверне, это не имеет значения, ибо Господу ведомо все. Он ведает, что ты натворил. Муки, ожидающие тебя в аду, куда страшнее всего, что может случиться с тобою в этом мире.

– Знаю, святой отец.

– Тогда ты должен знать и то, что Всевышний дарует нам надежду на прощение – всегда.

Донал промолчал. Ролло попытался разглядеть выражение его лица в неверных тенях, но не преуспел.

– Скажи-ка мне вот что, Донал, – продолжал Джулиус. – Если ответишь правдиво, я отпущу тебе грехи и Господь смилостивится над тобою. Но если соврешь, то отправишься прямиком в преисподнюю. Прими решение здесь и сейчас.

Донал немного запрокинул голову, разглядывая изображение Иисуса на стене.