В третий раз взревели трубы, всколыхнув пламя звериных светильников по углам храма. И вслед за трубами рыкают царские львы у подножия трона, загремев железными цепями. Они тоже были добры ко мне. По знаку они ложились предо мной и подставляли лохматую гриву. А твёрдый взгляд Царя говорил - если надо, по такому же знаку они разорвут меня на части...
В четвертый раз звериный рык заполнил площадь и храм. У ног Царя расположились старцы в белоснежных одеждах, вознося молитвы, дымя кадилами, потрясая священными книгами... Они вызывают меня... Они были умны и велеречивы - эти старцы. И тайны мира для них были лишь книгой, которую достаточно открыть и прочитать. Ах, как же хотелось верить в их мудрость и благородные седины! Но почему тошно становилось от их снисходительности, а взгляды скрывали злобу и зависть?
В пятый раз загремели ужасные трубы. За спиной царя стоят волкоголовые. Развеваются волчьи хвосты на башлыках. Скалятся волчьи пасти на шлемах сотников. Среди них стоит и Бито. Теперь он зовётся по-местному - Бетоит, и он - телохранитель царя. Приближён и обласкан. И горд наверное... Дурачок! Не ты охраняешь царя, но тебя охраняют подле него, не спуская глаз. И у меня нет выбора. Есть только воля Царя. Воля Бога! И так будет всегда...
В шестой раз грохнули трубы и смолкли. Показалось, даже воздух замер в ожидании. А сердце сжалось в предчувствии беды. ЧЁРНОЙ БЕДЫ! Нельзя звать того, кто сам зовёт меня во тьме. Нельзя... Но выхода у меня нет. Вы не оставили мне выбора - цари, мудрецы, воины. Вы так хотите... На то воля ваша... На то воля Бога... Так получите её!!!
- ЗМЕЙ, ГДЕ ТЫ?!
- Я СЛЫШУ ТЕБЯ! Я ИДУ К ТЕБЕ!!! ТЫ НАШ-Ш-ША...
И вместе с последним словом сама земля вздохнула и опала, будто сбросив с себя надоевшие человеческие оковы...
Проснулась Алька от звуков страдания. Она открыла глаза и поняла, что это не она - это за стенкой. Там страдала скрипка, которую кто-то жестоко мучил. Алька с минуту терпела, потом не выдержала и, откинув одеяло, прыжком соскочила с кровати. Ага! Думала, что соскочила... Все мышцы взвыли так, что заглушили даже мучения скрипки.
- Ой-йг-пт-дн! - вырвались сквозь сжатые зубы одни междометия. - "Я что вчера, вагоны разгружала?!!" - Она повалилась обратно и дала себе время отдышаться. И только окончательно придя в себя, осторо-о-ожненько так стала на пол.
Из окна вливалось бодрое ясное утро, освещая знакомую уже обстановку. Комната была Мухина. Кровать тоже... "Интересно, - налетели игривые мысли, - как я здесь оказалась? И в пижаме? Тоже, наверное, Мухиной. Хи-хи... Так! Хорош дурью маяться. Перво-наперво, что вчера было? Ага... ага... Так. Вроде никого не убила... Не, ну щас испра-а-авим! Сколько ж можно издеваться?!"
Она встала, вделась в тапочки (о-о-о!), проковыляла через комнату и осторожно высунула нос за дверь.
"Ну, ессстестно!"
Там сидел Муха и сосредоточенно, как Мюллер из пастора Шлака, добывал из инструмента звуки. Вот он приостановился, вселив в Алькину душу призрачную надежду, примерился, сделал пробный "запил", удовлетворился полученным результатом и врезался в несчастный инструмент по полной. Альку тряхонуло:
- Женька!!! Ты озверел?!
Муха от неожиданности подпрыгнул и чуть не выронил скрипку. Поймал и замер - "чисто вкрав чогось", - глядя перепуганными глазами на Альку. В наступившей тишине стало слышно заманчивое шкварчание на кухне.
- Фух... - перевёл он дух, - Так и... кхм... можно! Я думал, ты спишь.
- Под твою музыку, п-п-паганини?!
- Действительно, - появилась в дверях кухни Ирина Михайловна, - сыграл бы что-нибудь приятное?
- Та я всё забыл уже... - застеснялся Муха.
- Ну прям - забыл! - Ирина Михайловна вытерла руки о передничек. - А этот... ну твой любимый?
- Та я не смогу-у-у, - попытался увильнуть Муха, но было поздно.
- Так-так-так! - Алька окончательно вылезла из спальни. - И шо за "любимый"?
Муха, как по учебнику психологии, изобразил крайнее замешательство - бегающий взгляд, бегающие пальцы. Смог бы, то и ноги сделал... бегающие. Выручила бабушка.
- О, это Женька у нас такой особенный - все моцартов учили, а ему мелодию из фильма подавай, из этого... как его?
- "Большое космическое путешествие", - хмуро подсказал Муха.
- Да! Вот... Преподаватель так впечатлился, что даже на экзамен за первый год вынес. Представляете, Аленька, все над стандартной программой страдают - этюды, сонаты, прелюдии - в общем, классика. Скучища смертная! Только и удовольствия, что родителям выступление собственного чада посмотреть. И тут Женька выходит, серьёзный такой, и объявляет: "Композитор..." Как его?
- ...Рыбников, - буркнул Муха.
- ...Вот-вот. "...Музыка из фильма "Большое космическое путешествие"". Всем уже стало интересно. А он так - паузу выдержал - и заиграл... Вы не представляете, Аленька, как ему хлопали!
"О-йо-йо-йо, какие мы оказывается романти-и-ичные! Женька, ты открываешься мне в каком-то экзотическом виде..."
Алька под бабушкин рассказ забралась с ногами на диванчик и теперь моргала оттуда на Муху восхищенными глазищами: "Ну-у-у?"
Тот подвинулся от этого взгляда вправо: "А?"
"Дъ-а-а-а", - продолжали настаивать её глаза.
Муха попробовал увильнуть влево: "Э-э-э..."
"Та-а-ак!" - взгляд её посуровел.
- Н-н-ну ладно, - сдался он наконец, - попробую.
Алька обрадовано заелозила, устраиваясь поудобнее. Бабушка прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Все замерли. Муха поднял скрипку, потренькал, типа - настроился, приставил смычок и, предвкушая "минуту позора", начал.
"Ка-ак будто по ступенькам,
всё вы-ыше и вперёд", - тихо и нежно вступила скрипка.
Алька слушала и даже не поняла когда, на какой ноте, в душе стало зарождаться странное щемящее чувство, словно ожидание чуда.
"И-из детства постепенно
нас ю-уность уведёт", - скользила, как на крыльях мелодия.
Она будто вела за руку, приглашала в это чудо, и Алька до боли в сердце потянулась за нею, вспоминая и боясь упустить то чувство, что однажды уже захватывало её душу. А мелодия, словно поймав ветер, рванулась ввысь:
"И снова... у порога...
решать... куда шагнуть", - будто сильные крылья с каждым тактом взбивали воздух, оставляя позади тесную Землю, вынося в настоящий бесконечный простор.
Алька перестала видеть вокруг, перестала ощущать себя, осталась только душа, которая вслед за мелодией расправляла крылья и рвалась на волю.
"А нас... позвал в дорогу...
далёкий... Млечный путь!" - распахнулась перед ними Вселенная и вместе с нахлынувшим чувством бесконечной свободы, Алька вспомнила, когда впервые "летала"...
Отзвучала последняя надрывно высокая нота и Муха отложил скрипку на стол. Только тогда он решился взглянуть на Альку. Та сидела всё так же, с ногами на диванчике и... светилась!
- Мать моя компартия... - прозвучала сзади высшая степень удивления его бабушки и Муха понял, что это не глюки.
Всё, что у девчонки торчало из-под пижамы, - лицо, шея, кисти рук, ступни ног, - всё переливалось золотистым сиянием, а остановившийся взгляд принадлежал скорее эльфийской принцессе, которая внимает песне дракона, чем этому растрёпаному со сна чуду.
Но тут задребезжал дверной звонок.
Все вздрогнули, девчонка сморгнула и начала "остывать". Волшебство момента исчезло, как никогда не было.
- Соседи наверное, - всполошилась бабушка. - Доигрались! Сейчас будем разбираться. - И пошла открывать.
Но это были не соседи, это припёрся с утра пораньше комитет по спасению алек. В полном составе. И даже в переполненном.
- Здрасьте, Владислав Дмитрич, - ошарашено вякнула Алька, приподымаясь на коленях. - Вы-то чего?
