- И долго еще? – спрашивал чей-то смутно знакомый грубоватый голос.

- Если бы я знала, - слышался чей-то ответ. – Орочимару говорил, что он может так и месяц пролежать.

- Нет у нас этого месяца, - перебивал первый голос.

- Я знаю, - вздыхал обладатель второго голоса, и от этого вздоха становилось жутко.

Хотелось проснуться скорее, дать знать, что он уже здесь – почти здесь, почти вернулся, – но ничего не получалось, и время текло дальше, отвлекая его от проблем самым действенным способом: он проваливался в сон, в котором ему почему-то казалось, что из него почти с мясом вырвали что-то ценное, и образовавшаяся лакуна теперь зияла пустотой. Было страшно, холодно и одиноко: в этой пустой точке он был совершенно один, и не к кому было тянуться, потому что вокруг никого не было.

Последнее – или первое, смотря как на это посмотреть – пробуждение оказалось не слишком приятным. На него что-то упало, прямо на грудь, выбив из легких последний воздух.

И почему-то именно это и стало финальным толчком, и вдруг вернулось абсолютно все: и память, и осознание самого себя, и понимание того, что он все-таки был не один.

Наруто открыл глаза, встречаясь взглядом с испуганным мальчишкой. Вокруг было темно, и Наруто не сразу смог сфокусировать взгляд и узнать свалившегося на него ребенка. Пока мальчишка соображал, что делать и как быть, совсем рядом громко хлопнула ткань, и в палатке – только теперь Наруто понял, где находится – оказался Хаку, которого он узнал только благодаря длинным волосам.

- Что ж ты делаешь-то? – не заметив поначалу, что Наруто очнулся, продолжил Хаку ругать перепуганного сына.

Увидев, правда, что мало что пока соображавший Наруто находится если не в сознании, то в состоянии смутно на него похожем, Хаку моментально забыл о ребенке и пулей выскочил из палатки, на ходу выкрикивая имя Карин.

Брошенный мальчишка наконец поднялся на ноги и, пробормотав слова извинения, умчался следом за отцом.

Наруто, воспользовавшись этой передышкой, глубоко вздохнул, приводя разум в порядок. Мысли, обленившиеся за время «простоя», текли медленно и вяло, будто густой мед.

Первые впечатления от окружающего мира оказались вполне приемлемыми. Во-первых, он был все в том же лагере, в котором и уснул, и во все той же палатке. Во-вторых, Карин была поблизости, и это тоже успокаивало. В-третьих, Зверя Наруто больше не чувствовал, и, наверное, впервые в жизни (в сознательном возрасте, во всяком случае) узнал, каково это – быть только собой. И, наконец, было еще одно, последнее открытие, к которому Наруто относился со сдержанной невозмутимостью, не пытаясь себя обнадеживать. Он по-прежнему чувствовал связь с Саске – но такую слабую, что от нее можно было без особых проблем отрешиться и жить дальше, ни о чем не вспоминая. Саске маячил где-то на периферии, за миллиард световых лет от него, и с одной стороны было радостно осознавать, что связь не держалась только на Звере, что было между ними и что-то, принадлежавшее только им… Но слабость оставшейся без Зверя связи тоже была показателем – и довольно-таки удручающим.

Ткань снова хлопнула, и взметнувшаяся вверх пола палатки разогнала поселившуюся внутри темноту. Неяркий дневной свет неприятно резанул по привыкшим к полумраку глазам, и Наруто зажмурился, упустив из виду кинувшуюся к нему Карин.

- Ну наконец-то! Ты живой? Ничего не болит? Чего-нибудь хочешь? Надо что-нибудь? – затараторила Карин, будто боялась не успеть.

Наруто, для которого эти вопросы слились в сплошное звуковое пятно, замахал руками. Карин понятливо замолчала и зачем-то потрогала его за плечо, словно проверяла, материальный он или все-таки какой-нибудь призрак.

Наруто огляделся, и вдруг заметил, что палатка – вообще-то являвшаяся обиталищем Орочимару, выглядит слишком… нежилой. С одной стороны, все казалось обычным: вещи были на своих местах, по складному столу были разложены книги. Не хватало только дорожной сумки и – как это ни странно – запаха.

- Где Орочимару? – сообразив наконец, что от Орочимару действительно не было свежих следов, спросил Наруто, вообразивший уже себе, что во время ритуала что-то пошло не так.

Карин, усиливая его тревогу, замялась и хмуро почесала подбородок, придумывая, что ответить.

- Карин, давай без этого, пожалуйста. Говори, как есть, - потребовал Наруто устало, садясь поудобнее на жестком спальнике.

Это открытие его тоже напрягло. Спальник в этой палатке был только один, и принадлежал он Орочимару. Почему тогда он, Наруто, все это время спал на нем и куда делся хозяин спальника?

Карин обреченно вздохнула, взлохматила рыжие волосы, оценивающе покосилась на него, будто прикидывала, достаточно ли хорошо он себя чувствует для разговора, и наконец решилась.

- Он… ушел. Забрал Зверя себе и ушел, - проговорила она, заламывая пальцы.

Наруто помолчал, мотнул головой, будто не понимал, что ему говорили, и вдруг нервно рассмеялся.

- Нет, он не мо… – начал было он, но снова замолчал.

Потому что вдруг понял, что – мог. Орочимару действительно мог так поступить, мог решиться забрать себе Зверя, чтобы в конце концов отомстить. С каждым проходящим годом Орочимару все больше мучился от осознания того, что у него ничего толком сделать не получилось. Гильдия работала как прежде – если не хуже, – и никаких улучшений условий жизни оборотни и в глаза не видели.

Отчасти потому Наруто и ушел тогда из стаи. Он был рядом с Орочимару пятнадцать лет, и если поначалу Орочимару казался нормальным, то каждый новый год все больше выбивал его из колеи, потому что время неумолимо утекало, а все оставалось по-прежнему.

И Наруто прекрасно понимал, почему Орочимару поступил так, как поступил.

- Он ведь пойдет в Коноху, - вдруг осознал Наруто, ни секунды не сомневаясь в своих умозаключениях.

Конечно, верхушка Гильдии не сидела в Конохе и плевать хотела на главный штаб. Искать их пришлось бы в столице, но в нее Орочимару не сунется, даже будучи носителем Девятого Зверя. Просто потому, что в столице – правительство, которое охраняется лучше, чем что бы то ни было. А Гильдии можно навредить и через Коноху – уничтожив большую часть рабочей силы, будь то охотники или какие-нибудь секретари и заместители директоров.

Но, как бы то ни было, нельзя было позволить Орочимару вломиться в город, в котором полно гражданских и в котором остались Сакура, Шикамару, Ино и… Саске.

Наруто слишком хорошо знал когда-то своего Зверя, чтобы обманываться. Он вырос с ним, и всегда, каждую секунду своей жизни ощущал агрессию, ненависть, ярость, исходившие от Зверя, которые приходилось подавлять или перенаправлять. Зверь – существо, заточенное под убийства, и если он ворвется в город, то прольется кровь не только охотников.

К тому же, Наруто слишком хорошо помнил, что Зверь сделал с Саске, который в итоге совершенно свихнулся на своей идее вселенского геноцида всех неугодных. И, как бы ни прискорбно было это признавать, но у Саске с Орочимару всегда была одна общая черта – они оба зацикливались на своих проблемах и давились в итоге нереализованным гневом и яростью. Ну а Зверь, сотканный из этих эмоций, прекрасно умел давить на мозги.

Орочимару надо было остановить. Нельзя было позволить ему сотворить непоправимое и вырезать половину города гражданских, которые к Гильдии не относились вообще и в бесконечной и злополучной борьбе между охотниками и дикими никогда не принимали участия.

Собравшись с силами, Наруто поднялся на ноги, опираясь на плечо подскочившей следом Карин. Тело по-прежнему отказывалось функционировать нормально, и Наруто шатало, будто он капитально перебрал алкоголя.

- Тут было дико холодно, кстати, - запоздало пожаловался Наруто, пытаясь определить по ощущениям, может ли он ходить или лучше пока постоять.

Карин, продолжая помогать ему держаться на ногах, умудрилась пожать плечами.

- Ты не представляешь, какая стояла жара последнюю пару недель. Мы решили, что лучше уж ты немного подмерзнешь, чем схлопочешь тепловой удар, - отозвалась она.