На пятый день мы, как всегда, пошли на пляж поиграть в регби. В середине дня на пляже было много народу, родители загорали и купались, дети играли и бегали у воды. Солнце нещадно палило, стояла жара, и Рори с Маркусом побежали к морю, чтобы освежиться. Я уже ходил купаться и знал, как приятно погрузиться в прохладную воду в такую жару. Посмотрев им вслед, я почувствовал непреодолимое желание нырнуть и охладить перегревшееся на солнце тело, поэтому побежал догонять их, минуя детей, строивших песчаные замки у линии прибоя.
Я забежал в воду по пояс и нырнул точно так же, как делал уже сотни раз на той неделе. Однако на этот раз, погрузившись в воду, я ударился головой о дно. Открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь под поверхностью воды лицом вниз, руки безжизненно висят передо мной и я не могу пошевелить ничем, кроме шеи. Тишина под поверхностью моря звенела в ушах – самый ужасный звук из всех, когда-либо слышанных мной. Я не мог пошевелиться, не мог дышать, и хотя прошло всего несколько секунд, мне они показались вечностью. Я был напуган и совершенно беспомощен. В голове царил хаос, я отчаянно пытался задержать дыхание, чтобы остаться в живых. В какой-то момент я решил, что это конец.
До меня донесся голос Маркуса, который спрашивал, все ли со мной в порядке. Потом услышал крик Хьюго: «Фрейз, хватит прикалываться! Лови!» Рядом со мной на воду плюхнулся мяч. Мне нужно было сказать им, что я не шучу. Я смог слегка повернуть голову – крошечное движение, которое спасло мою жизнь и в корне изменило ее. Рот оказался над поверхностью воды, и я просипел: «Помогите!» Я услышал, как Хьюго что-то крикнул Маркусу, потом они вытащили меня из воды и положили на спину на песок. К этому времени подоспели уже все мои друзья, они стояли надо мной, не в силах скрыть охватившую их панику. «Простите, ребята, – с трудом произнес я, – кажется, я испортил вам каникулы…» Прежде чем они что-то ответили, я почувствовал, как кто-то взял меня за голову и попросил ни в коем случае не двигаться. Двое англичан – впоследствии выяснилось, что они бывшие тренеры по регби, – заметили, как меня вытаскивают из воды, и прибежали на помощь. Они подняли меня и очень осторожно подложили под меня доску для буги-серфинга, а потом накрыли полотенцами, потому что я трясся от холода. Один из них назвался Стюартом и, придерживая мою голову, спокойно и твердо сказал мне не паниковать, объяснил, что, возможно, это просто компрессионный перелом шейного позвонка и «скорая» уже в пути. Он спросил, могу ли я пошевелить правой рукой, – оказалось, что могу. Потом я узнал, что это были просто спастические сокращения мышц, происходившие совершенно неконтролируемым образом.
Самое интересное, что поначалу я и правда не паниковал. Все происходило словно в замедленной съемке. Я слышал шум моря, смех плескавшихся у берега детей, чувствовал лучи солнца на своем лице. Но уже через несколько минут я перестал ощущать что-либо и не мог напрячь ни одной мышцы, и вот тогда меня охватил ужас. Я одновременно увидел, что как ни в чем не бывало встаю на ноги, и в тот же момент оцепенел, поняв, что со мной происходит нечто очень, очень плохое.
Дальше все завертелось. Приехала «скорая», парамедики надели мне на шею фиксатор, положили на носилки и перенесли на другой конец пляжа, где уже ожидал вертолет, чтобы доставить меня в больницу. Друзья бежали рядом, я спросил, можно ли Маркусу поехать со мной, но парамедики оттеснили его в сторону. К этому времени я уже кричал от ужаса, потому что шоковое состояние еще не наступило, и если бы не одна из врачей, которая держала меня за руку и все время говорила со мной на мягком, ломаном английском, перелет дался бы мне совсем тяжело. Она повторяла, что я молодец, что я сам могу дышать, что меня отвезут в лучшую больницу в Лиссабоне, где мной будут заниматься лучшие доктора, и, что бы ни происходило, со мной все будет в порядке. С этого момента я начал узнавать, что доброта посторонних людей – совершенно потрясающая вещь.
Совсем как в медицинских телесериалах мои носилки вкатили в двери, где меня уже поджидали врачи. Женщина-парамедик попрощалась со мной и пожелала удачи. Когда она ушла, до меня вдруг дошло, что никто не знает, где я. Больше всего на свете я хотел, чтобы рядом оказались родители. Собравшиеся вокруг меня врачи все время переговаривались на португальском, я ничего не понимал и просто спросил, можно ли позвонить родителям. Но на это не было времени, меня срочно повезли на рентген. Это заняло всего несколько секунд, но на какое-то время я, видимо, все-таки потерял сознание, потому что следующее, что я помню, – как мне мажут лицо каким-то кремом, а затем вроде бы (потом оказалось, что так оно и было) вставляют в виски какие-то винты. Голову закрепили в большой металлической рамке наподобие нимба, которая удерживалась на системе ремней с грузами. Вытягивая таким образом мою шею, доктора надеялись, что выбитый четвертый позвонок встанет на место. Теперь оставалось только ждать и надеяться.
Мне очень не хватало родителей. Я понятия не имел, знает ли хоть одна живая душа, где я нахожусь. В то утро, поглощая на завтрак яичницу, я больше всего на свете волновался из-за результатов недавно завершившихся экзаменов – и вот я здесь, обездвиженный, весь в песке, на странной больничной койке и с двадцатикилограммовым грузом на шее. Наблюдая за секундной стрелкой часов, я уснул, один кошмар сменял другой, а потом пришла медсестра, которой поручили держать меня за руку.
Я об этом не знал, но в ту безумную ночь мои родители уже выехали ко мне. Один из медиков сказал моим друзьям, что с пляжа меня увезут в местную больницу в Портимане, и остаток дня они в панике искали меня повсюду и лишь потом, случайно столкнувшись с одним из парамедиков «скорой», узнали, что меня увезли в Лиссабон, за триста километров от Лагуша. В Лиссабоне четыре больницы, поэтому с помощью португальских друзей Маркусу и Хьюго наконец удалось выяснить, что я нахожусь в больнице Сан-Хосе. Потом они позвонили отцу Маркуса, врачу, который и сообщил ужасную новость моим родителям.
Приехав в больницу, родители сразу же попросили отвести их ко мне, но им сказали, что я «не готов», и проводили к хирургу, который тут же сообщил им, что у меня поврежден спинной мозг, что я никогда не смогу ходить или двигать руками и на всю жизнь останусь тетраплегиком. И по сей день я не могу даже представить себе, какой шок пережили мои родители. В нашу последнюю встречу я радостно вышел из дому, помахивая новым паспортом и предвкушая предстоящее путешествие. Я третий из четверых сыновей, и все мы с детства много занимались спортом и вели активный образ жизни. Кто-то уходил бегать, плавать или заниматься регби, кто-то, наоборот, возвращался. Мы вчетвером, так же как и мои мама и папа, всегда были полны энергии и находились в движении. Никто из нас долго не сидел на месте.
Позже – намного позже! – мама рассказала мне, что во время разговора с врачом папа впал в такой шок, что потерял дар речи, а она, наоборот, начала кричать. Через несколько секунд хирург, сохранявший присутствие духа во многом благодаря годам тяжелого профессионального опыта, сказал моим родителям, что настало время, когда я нуждаюсь в них как никогда раньше. Что с той самой минуты, как я увижу их, им придется собрать все силы и быть стойкими и позитивно настроенными, насколько это возможно. Не изображать радость и веселье, а быть спокойными, уверенными и, самое главное, сильными ради меня. Он посмотрел моей маме в глаза и произнес: «Миссис Фрейзер, сейчас вы нужны своему сыну как никогда раньше. У вас нет выбора. С этого момента вы должны быть сильной ради него».
Моя мама уже не впервые слышала такие слова. Много лет назад она со своей матерью оказалась в приемном покое вместе с тринадцатилетней сестрой, которая потеряла сознание от боли в связи с абсцессом головного мозга. Медсестра обняла ее мать за плечи и сказала ей: «Миссис Уоллес, возьмите себя в руки. Сейчас вы должны быть сильной». Эти слова были нужны моей бабушке, и, вспомнив об этом, моя мама поняла, что у нее действительно нет выбора. Она попросила, чтобы ее немедленно проводили ко мне.
