Именно поэтому в своих бесконечных скитаниях, куда бы меня ни пригласили вести семинар или тренинг, я прошу, чтобы мне не снимали номер в гостинице, в безликом «проходном дворе», так как я не могу не чувствовать то несметное количество людей, которые уже успели поспать и накуролесить на этой кровати, в этой комнате, помять своими головами эти подушки, залезть дрожащей рукой в мини-бар и посидеть на этом, казалось бы, новом унитазе… К тому же я довольно привередлив к своему меню, предпочитаю готовить для себя сам, а в отеле это невозможно. Поэтому я всегда останавливаюсь в квартирах. И опять же, первое что я делаю, когда попадаю в незнакомое мне пространство, это сразу же начинаю с этим пространством «дружить», в процессе устанавливая свой порядок и наводя уют. Я умею «прокачивать» пространство. И в любой квартире, в любом помещении примерно за четыре часа мне становится хорошо.

Но не подумайте, что в спартанских условиях я стану капризничать – о нет, это не про меня. В Индии, где с личным пространством особенно не принято церемониться, я научился жить настолько минималистично, что для личного комфорта мне достаточно места, где можно упасть и заснуть, и пледа, которым можно укрыться. Так что я легко могу включить режим «мне все по барабану» и прекрасно провести время. Я умею абстрагироваться и приспосабливаться к неудобствам, умею быть «в своем коконе». Главное, чтобы было где прилечь, и этого может быть вполне достаточно.

Много лет назад, году в девяносто седьмом, когда я жил в городе Пуне, со мной приключилась одна история, которая научила меня искусству выживать и мудрости осознавать, что со своими проблемами ты всегда остаешься один на один, что никто не в состоянии тебе помочь – только ты сам и твоя вера в себя.

Началось все с того, что я впервые за все время своего пребывания в Индии подхватил абсолютно чудовищный грипп, которого у нас просто не бывает. Это было нечто: много дней не спадала высокая температура, болело все – от головы и пяток до каждого сустава, каждой мышцы в теле. Я лежал в полубредовом состоянии много дней, думал, что сдохну, если честно. И я был совершенно один, сам с собой. Чем не повод для встречи со своим истинным «я»? Я остался для самого себя той самой последней инстанцией, и отступать уже было некуда. И не было ничего, некуда было бежать, просить помощи было просто глупо – я должен был выкарабкаться либо помереть.

Да и встать я практически не мог – ноги не держали. Я мог только доползти до душа, в котором теплой воды было максимум на одно ведро (водонагревателя там не было, вода нагревалась от солнца в баках, что стояли на крыше). И в этих спартанских условиях мне оставалось только выть. И вот ты сидишь в тазике с горячей водой, тебя всего колотит, сердце бешено стучит, его звук оглушает тебя, и тебе страшно, очень страшно, и ты просто пытаешься дышать, но и дыхание тебя подводит. Нестерпимая боль овладевает всем твоим существом, и ты воешь, словно смертельно раненный зверь. Вот это животное состояние, очень близкое к полному помешательству, до галлюцинаций, – оно истинное. Ты познаешь себя в том виде, что называется, «в чем мать родила» – ты не в состоянии иллюзировать и самообманываться. И это крайне мучительно для эго. И ты снова воешь: «У-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… У-у-у-у-у-у-у-у-у…» Жесть.

И вот в один из этих беспробудно мучительных бесконечных дней я лежу, подыхаю и вдруг понимаю, что у меня в комнате кто-то закатил разудалую вечеринку: музыка грохочет, люди орут, пляшут и еще бог знает чем занимаются. Открываю глаза – никого нет, только звуки вечеринки. Думал, «кукушка съехала» от температуры. А оказалось, что на соседней крыше саньясины (последователи учения Ошо, что проживают в Пуне), устроили «пати» с диджеем и со всеми вытекающими. Дынц-дынц-дынц – я в полном шоке и ничего сделать не могу. Я взмолился. И, видимо, не один я, потому что вскоре приехала полиция и отрубила все электричество, чтобы пресечь бурное веселье.

А когда мне стало чуть полегче и болезнь стала отступать, я начал читать книгу Ошо «В поисках чудесного» про эзотерическое понимание чакр. И меня, простите, невероятно «вштырило». Это был настоящий переворот в сознании.

Когда я вышел из болезни, которая длилась, наверное, недели три, я стал немного другим человеком: я был тощий, как дрожащий на холодном ветру осенний лист, так как долго ничего не ел, с трудом ворочал языком, так как уже привык выть, а не разговаривать. Я с ужасом представил, как в таком состоянии можно сквернословить, – даже приличного слова из меня было не вытянуть. Я бросил многие дурные привычки и стал смотреть на себя и окружающих несколько иначе. Пережитый мной опыт заточил меня «доостра». Это был бешеный опыт. И еще раз хочу отметить, что как человек асоциальный, я уверен, что, когда помру, меня найдут не сразу, а через несколько дней, – как только чую приближение чего-то не того на физическом плане, сразу закрываюсь от всего мира и прорабатываю свои проблемы в одиночестве, пусть даже опасность смертельная. И да, мой волк в таких ситуациях либо молчит, либо воет.

Когда я в уединении, я делаю только то, что хочу. Хочу – разгребаю снег, расчищаю дорожки, хочу – цветы поливаю. А когда все дела сделаны, я просто задергиваю шторы и лежу в темноте и тишине. Для меня это необходимо как кислород. Только так я становлюсь самим собой, сбрасывая оковы социума, цивилизации и прочей наносной дребедени.

ТИШИНА И БЕЗМОЛВИЕ.

ЗНАЮЩИЙ МОЛЧИТ.

ПРЕДПОЧИТАЮ ГОВОРИТЬ,

КОГДА НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ, КОГДА ХОЧУ

ТРАНСЛИРОВАТЬ ЧТО-ТО ВАЖНОЕ.

Тишина – это дар, приглашение погрузиться в себя, услышать то, что творится внутри, входной билет в сокровищницу своего подсознания. Тишина для меня также важна, как и чистота. Отсутствие посторонних звуков как бы приглашает заполнить пространство собой, своей энергией, своим присутствием. И точно так же, как я не переношу гостиниц и отелей, какими бы пятизвездочными они ни были, так и в своем уединении я ищу тишины. Она мне необходима как воздух. Тишина и безмолвие. Знающий молчит. На пустой болтовне люди теряют невероятное количество энергии и сами этого не замечают. Почему нам иногда так надо выговориться, когда что-то гложет изнутри? Потому что скопилось большое количество невысказанной отрицательной энергии, которую необходимо выплеснуть. И после этого становится легче, словно ты выдохнул огонь, сжигающий тебя изнутри. Но светский треп о погоде отнимает силы, а с физиологической точки зрения еще и повышает давление. Все болтуны – самые настоящие пузыри, в которых ткнешь, они и лопнут, оставив после себя едва заметный мыльный след. И вся веселуха испарится мгновенно. Я придумал для них термин «бабл» (от английского bubble – пузырь).

Я всегда говорю предметно, не люблю трепаться о «тачках и телках» и разглагольствовать на эзотерические темы. Именно поэтому в Пуне, в ашраме Ошо и просто в среде обитания саньясы, меня всегда раздражала эта традиция «шеринга» (от английского to share – делиться), когда все начинают пороть чепуху про свое осмысление учения. Это отвратительно, когда из умной мысли

Учителя делают «письмо из Простоквашино», добавляя всякую муру собственного приготовления в изысканное блюдо Творца. Это тот «кулинарный фьюжн», который я на дух не переношу. Все эти разглагольствования – л ишь умопостроения, бред чистой воды. А опыт выхолащивается. Рассказал и выбросил. А ведь любой опыт – это в первую очередь энергетический заряд, и его можно растратить впустую для красного словца, а можно пополнить свой собственный внутренний потенциал, от которого и тебе, и окружающим будет только польза. И делиться надо либо с Мастером, л ибо с очень близким тебе человеком.

Возможно, это многих удивит, но для меня, как для заправского социопата, одна из сложнейших задач – говорить. Нет, я не шучу, для меня это всегда было очень сложно, ведь по натуре я молчун. Просто я привык ставить перед собой практически невыполнимые задачи, а потом, преодолевая себя, развиваться в геометрической прогрессии. Иначе никак. Но всегда после моих лекций, семинаров и тренингов, где мне приходится много говорить, я чувствую себя совершенно опустошенным, и мне необходимо восполнить свой энергетический заряд.