Да, так вот Митя.
Приехала я к нему, как и собиралась, в начале августа, в пятницу. Какое солнце сияло в тот день в Москве! Под стук колес и вопли очередного ансамбля - железная дорога отказалась от знакомого с детства "Москва моя, страна моя..." - поезд мягко прильнул к перрону.
Митя сразу увидел меня в окне и заулыбался. В руках у него пылали багровые астры.
- Люсенька, - сказал он, целуя, - ты привезла с собой столько света! У нас тут вообще-то пасмурно, но сегодня чудесный день!
Мы поехали к нему через просторную, почти пустую Москву - люди обрадовались теплу, и все, кто мог, убежали на дачи, не очень-то полагаясь на выходные, не дожидаясь их, потому что август был в этом году на редкость дождливым.
На столе нас ждал накрытый салфеткой завтрак, но мы не стали пить даже чаю, лишь поставили в высокий бокал цветы.
- Пойдешь ко мне? - шепнул Митя и, не дожидаясь ответа, стал расстегивать мою блузку.
Закрыв глаза, я уткнулась в его плечо: я опять от него отвыкла и немного стеснялась. Он понял и отошел. Быстро задернул шторы, приглушая солнечный свет, заливавший комнату, откинул клетчатый плед с дивана. Да, меня здесь, конечно, ждали: накрахмаленные простыни благоухали свежестью. Мы раздевались, не глядя друг на друга и не разговаривая, и так же, не глядя на Митю, я нырнула к нему под плед и притянула его к себе.
Тепло и тяжесть любимого тела - я его сразу вспомнила, - легкий пушок на его спине, пламенный вихрь, ворвавшийся в меня... По-прежнему не открывая глаз, чувствуя Митю каждой своей клеточкой, я целовала родные плечи, гладила стройные бедра с выемкой посредине и не могла от него оторваться. Впервые я сама жадно и ненасытно ласкала мужчину - прежде лишь дозволяла себя ласкать - и наслаждалась не только его ласками... Потом свернулась калачиком, уткнулась в него и попыталась заснуть. Но счастье было таким огромным, рука его так нежно гладила мои волосы, что я открыла глаза, взглянула на Митю, и мы снова бросились друг к другу.
Вечером в который раз принялись обсуждать детали нашей будущей жизни.
- Переезжай, да и все! - твердил Митя. - Думаешь, не устроишься? Ты же доктор наук! А они, между прочим, на дороге не валяются. Даже в Москве.
- А прописка? - вздыхала я.
- Да ее вот-вот отменят, - беспечно махнул рукой Митя. - Иначе какой же рынок?
- Ты уверен, что его допустят? Что он когда-нибудь у нас будет?
- А куда ж деваться? Без рынка-то - никуда!
- Так ведь для них он смерть - как раз для тех, кто решает.
Алена моя все-таки здорово меня образовывает: и расклад сил я прилично знаю, и кто все сдерживает, и как ярятся аппаратчики.
- Не для всех рынок - смерть, это во-первых, - возражал Митя. - Выхода нет, во-вторых. События вырвались из-под контроля, в-третьих. А не найдешь, предположим, работу, так посидишь дома. Как-нибудь прокормлю!
- Ну уж нет! - возмутилась я.
Митя расхохотался, затормошил меня:
- Боишься хозяйства? Ну признавайся, боишься?
- Боюсь, - честно призналась я. - Ничего в нем не смыслю!
- Клянусь, к плите не поставлю, - торжественно пообещал Митя. - Меня и дома-то сроду нет: все дни с больными.
- Обрадовал... А я целыми днями что делать буду?
- Сочинишь что-нибудь новенькое по строительству, - не растерялся Митя. - Сама ж говорила, времени не хватает. Теперь хватит.
- Ох, пусть лучше его не хватает!
Митя сел на ручку моего кресла, обнял меня за плечи.
- Смотри, Люся, какие мы все советские, - вздохнул он. - Женщина, видите ли, не может сидеть дома, должна работать. Это всем нам с детства внушили, чтобы выгнать вас, несчастных, на производство, чтобы вы сами себя содержали, чтобы всем нам платили на прокорм одного человека - себя. Знаешь, сколько неврозов из-за такого вот образа жизни?
Кто же не знает? Только работу свою ни за что не брошу, потому что люблю.
- А как же Алена, Славка? - перевожу разговор на другое. - А внучек? Он уже мне улыбается.
- Образуется... - неопределенно тянет Митя. - Давай не думать пока о проблемах? Переезжай - и баста! И будем решать шаг за шагом.
Рядом с ним многое кажется простым и ясным, по крайней мере решаемым. Но потом он ушел к больным, оставив меня одну, и ко мне вернулась моя тревога, грань страха, в которой в неустойчивом равновесии я пребывала. Много сомнений, бесконечно много проблем, но ведь это любовь, стоит ради нее постараться. Поздновато пришла - так ведь она никого не спрашивает.
Постой, а Костя? Это теперь ясно - первый, кто разбудил, - а тогда казалось - любовь. Ну, а с Сашей что было? Неужели совсем ничего? Почему же тогда я о нем беспокоюсь? Потому что родной, отец Алены и Славы - вот почему. Потому что вместе прожита жизнь.
Суббота
В субботу поехали в лес - прощаться с летом. Как ясно помню я этот день! Ковер из травы под ногами, тронутые желтизной высокие клены, маленькие зеленые елочки на горизонте и тяжелое, набухшее непролившимся дождем небо. Все замерло, затаилось, притихло - распоследние летние денечки, затишье перед грозой, которая обрушится вот-вот на Москву.
Мне спокойно, уютно, радостно рядом с Митей. Мысли текут медленно и лениво. Какие лекции? Какие, в самом деле, студенты? Глупости, глупости... Любовь и покой, нежность и защищенность - вот оно, главное... "Нелегко сбрасывать кожу..." Жалко Сашу, стыдно перед Аленой и Славкой - ведь уже бабушка! - а выхода нет. Надо решаться, потому что только с Митей я чувствую жизнь, в ней существую. Без него смотрю на все как со стороны, вроде читаю книгу. Неприятное ощущение...
Итак, решено. Приеду в Самару, поговорю с детьми, соберу вещички, возьму какой-нибудь отпуск, а не дадут, значит, судьба - уволюсь! - и будем мы наконец вместе. И придется - ничего не поделаешь! - писать во Вьетнам, умолять о разводе. Пусть даст хотя бы ради Алены: как иначе перевести дочь в Москву? Обо всем этом сто раз переговорено с Митей, и теперь мы идем и молчим, опустошенные шквалом проблем, опьяненные запахами леса, счастливые, несмотря ни на что.
- Вон белочка.
- Где?
- Да вон же, смотри. Слева, слева. Перепрыгнула на сосну!
- Ага, теперь вижу.
Он заглядывает мне в лицо:
- Устала?
- Нет, ничего.
- Поедем домой?
- Поедем.
