- Здравствуй, Антонин, - усмехнулась женщина, без тени тепла взглянув на него. – Только меня зовут не Сумасшествие. Меня зовут, точнее звали, Розалина. Предугадывая еще один твой вопрос – я не галлюцинация, тебе не мерещусь…

- Но это невозможно, да и под влиянием алкоголя ты никак не можешь мне привидеться. Я достаточно давно не пью, - шаг вперед и он замер у двери, не сводя с нее настороженного взгляда. Она умерла, он это точно знал. И искренне не понимал, как она могла сюда прийти, причем столь материальной… Вот только она ли это?!

В спальне что-то зашуршало, судя по звукам, наконец-то просыпалась Анжелика. Розалина взглянула на дверь:

- Милая девочка, - красивые губы женщины исказила усмешка. – Сколько ей? Восемнадцать? Меньше? Больше?

- Девятнадцать, - процедил маг, гадая, что происходит и что ему с этим делать. Призрак валькирии медленно поднялся на ноги, взмах руки, и дверь в кабинет захлопнулась за его спиной.

- Так лучше, она меня не увидит, а вот тебя в твоем состоянии – вполне, - пояснила женщина, скрестив руки на груди.

- Что вообще происходит? – не сводя с нее взгляда, Долохов медленно обходил ее. Она не была жива, и он знал это как нельзя лучше. Именно он и лишил ее жизни. Но и на картинку, рисуемую муками совести, это похоже не было… И все-таки сердце стиснуло клещами постоянной боли, от которой было просто невозможно убежать. Лицо было таким же, каким он знал его при жизни. Без гримасы боли, спокойное, уравновешенное, красивое. Вот только во взгляде на него не было привычного тепла и дружелюбия.

- Мне нужно с тобой поговорить, - милая улыбка сменила жуткую ухмылку. – Я, скажем так, внешне реалистичный призрак, могу являться и днем, и ночью. И да, я не собираюсь пробуждать твою совесть, я и не смогу этого сделать… - покачала она головой с тяжелым вздохом.

- Почему же? – слегка успокоившись, осведомился мужчина. В голове его красочной картинкой рисовались воспоминания о той роковой ночи, когда ее не стало. И билась мысль «это просто невозможно!». И все же постепенно маг успокаивался, смиряясь с тем, что эта галлюцинация исчезать не собирается. Анжелика же вышла в коридор, ее чуть хриплый со сна голос несколько раз позвал его по имени.

- Я немного занят, приду к завтраку, - постаравшись сохранить спокойный голос, откликнулся он. Девушка же, со словами:

- Тогда я иду его готовить, - направилась на кухню. Розалина за время этого диалога приблизилась к нему еще сильнее и находилась на расстоянии в пару шагов. – Чего ты от меня хочешь? – голос его от недоуменного, смешанного с обострившимся раскаянием, ужаса прозвучал необычайно грубо.

- Поговорить. Как с человеком, который когда-то был моим другом, - холод в ее глазах обжигал, делая еще больнее, еще хуже, еще тяжелее. – Как с человеком, лишившим меня самого дорогого, что у меня было, помимо моего ребенка, конечно. Как с тем, кто столь упорно пытался еще не так давно отправить мою дочку ко мне. О, мой дражайший друг, поверь, у меня найдется миллион слов, которые я хотела бы сказать тебе, и остатка твоей жизни не хватит, чтобы озвучить их все.

- Роуз, мне очень жаль… - Антонин крайне жалел, что с ним сейчас нет палочки. Что бы это ни было, но это заставляло его душу сжиматься от ужасной боли… Это начинало сводить с ума, превращаясь в какую-то паранойю…

“Сводить с ума психа?!” - подумалось ему. - “Потрясающая Ирония!”

- Как давно? – ее карие глаза испытующе уставились на него, а палец указал на его левое предплечье. – Как задолго до той ночи?!

- Мне было двадцать, двадцать пять лет назад. Уже после твоей свадьбы, - потирая Черную метку через рукав, пробормотал он. – В конце осени, помнится…

- И потом ты врал мне столько лет?! – в глазах на миг полыхнул такой гнев, что он машинально отступил и уперся спиной в холодную стену.

- Ты никогда не просила меня показать тебе левую руку, - попытался он усмехнуться. – Я здесь ни при чем!

- Я верила тебе! – ему показалось, что в ее голосе проступила боль. Но если было и так, женщина быстро взяла себя в руки и холодно продолжала, - я хотела верить в то, что мой лучший друг остался человеком… Человеком, а не мразью в человеческом обличье.

- Напомнить, кто в этом виноват?! – с внезапной для себя злостью произнес он, делая шаг в ее сторону. – Напомнить, почему я дошел до такого?! Напомнить, кого я всю жизнь любил и чем ты мне отплатила?!

- Я заплатила за это дорогую цену! – Розалина все-таки не выдержала. Ее щеки внезапно покраснели, маховик ярко вспыхнул желтым огоньком, а голос сорвался на крик. – Ты и представить себе не можешь, что такое муки совести валькирии! Даже твои меркнут в сравнении с этим! И это чувство никуда не исчезает. Никогда! Оно всегда живет где-то в глубине души и только и ждет, чтобы проявиться вновь! Я все годы, каждый день, каждый час, каждую минуту не знала покоя от этого чувства вины. Я виновата перед тобой, и виновата как никто, но я заплатила за это сполна. Если тебе от этого легче, я никогда не была полноценно счастлива! – чем громче становился ее крик, тем сильнее дрожал ее голос. У мужчины мелькнула мысль о том, почему Лика никак не реагирует на происходящее здесь? Неужели не слышит?! – Даже там, где я сейчас, это не ушло. Я всю жизнь расплачивалась за то, что сделала с твоей жизнью, и продолжаю до сих пор… - неожиданно тихо произнесла молодая женщина, по ее щекам покатились призрачные слезы. – Мне очень жаль, Антонин… Жаль, что за чужие ошибки платить пришлось тебе. Но ты платишь не только за мой дар. Ты и за себя тоже платишь… - почти неслышно прошептала Розалина. – Чем сильнее дар валькирии, тем хуже тому, кто любит ее и не является ее выбором. Тебе пришлось хуже всех…

- Ты не была самой могущественной, - прищурился он. Женщина ухмыльнулась.

- Зато я получила дар при рождении. Его сила, сила влияния на валькирию, определяется именно этим. Мне не было в этом равных. Как результат, равных в пережитом после разрыва нет тебе…

- Розалина… - он попытался коснуться ее лица, но пальцы прошли сквозь материальную внешне кожу. Женщина брезгливо фыркнула и отступила на шаг.

- Не смей меня трогать, - процедила она. – Я не для того молила… там, - она указала глазами в потолок. – Чтобы мне дали сюда прийти, чтобы ты меня касался.

- Я и не могу, - уже беззлобно отозвался он. Розалина прикусила нижнюю губку. При жизни она очень любила этот жест. Но вот выражал он у нее всегда разное. Сейчас, и Антонин в этом не сомневался, раздражение. – Чего ты хочешь?

- Почему ты спас Кэтрин вчера? Не надо говорить мне, что живая она нужнее всем твоим дружкам, я и без тебя знаю… Почему еще? – она вновь взглянула ему в глаза, и на сей раз в карих глазах, таких знакомых ему, стояли слезы.

- Я не знаю, - негромко отозвался мужчина, тяжело вздохнув. – Я не знаю, почему. Я ее ненавижу, но…

- Она ничего тебе не сделала, - слабо возразила Розалина. – Ты мог ненавидеть меня, Тома, всех валькирий на свете, но Кэтрин тут ни при чем. Во всей этой истории она виновата меньше всех и отчего-то именно ее ты пытался убить… - в ее тихом голосе звучала страшная горечь, боль, но ненависти не было. Он вообще никогда в жизни не слышал в ее голосе ненависти. Она и не умела ненавидеть.

- Я не думал, что я делаю. Если тебе так удобно, это был шок, аффект. Я… - он облизнул внезапно пересохшие губы. – Я не признавал этого, но ты единственная, кто знал обо мне почти все. Я очень жалею, Роуз. Не о том, что я ее не убил. О том, что я пытался ее убить. Я ее ненавижу, и отрицать этого не стану. Но не настолько, чтобы желать ей зла. Почему я ее спас, я не знаю. Правда… Я этого не знаю. И да, если это вообще возможно после того, что я сделал в ту ночь, прости… - последняя реплика звучала почти не слышно, шепотом.

- Я простила бы тебя даже за собственное убийство, тем более я перед тобой больше всех виновата. Но этого простить просто не могу… - она тяжело вздохнула. – Ты пытался убить моего ребенка. И все же, - она попыталась коснуться его руки, но призрачная ладонь прошла сквозь, оставив только ощущение легкого и приятного тепла. – Я прошу тебя помочь.