Литмир - Электронная Библиотека

Анна Пастернак

Лара. Нерассказанная история любви, которая вдохновила на создание «Доктора Живаго»

С любовью – в память о моей матери, Одри Пастернак.

А также моему мужу, Эндрю Уоллесу, без которого – ничто…

Писателей можно разделить на два типа: метеоры и неподвижные звезды. Первые производят мимолетный трескучий эффект: их провожают взглядом, восклицают: «Смотрите, смотрите!» – и затем они исчезают с небосвода навсегда… Одни лишь звезды постоянны и неизменны, прочно стоят они на тверди, блещут собственным светом, озаряя все эпохи и все поколения; они принадлежат самой вселенной. Но именно потому, что они так высоко, нужно несколько лет, чтобы их свет достиг Земли и ее обитателей.

Артур Шопенгауэр

Ты недаром стоишь у конца моей жизни, потаенный, запретный мой ангел, под небом войн и восстаний, ты когда-то под мирным небом детства так же поднялась у ее начала.

Юрий Живаго – Ларе, «Доктор Живаго»

Anna Pasternak

Lara: The Untold Love Story That Inspired Doctor Zhivago

Originally published in the English language by HarperCollins Publishers Ltd. under the title Lara: The Untold Love Story That Inspired Doctor Zhivago

© Anna Pasternak 2016

© Мельник Э. И., перевод на русский язык, 2017

© ООО «Издательство «Э», 2018

* * *
Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - _1.jpg

АННА ПАСТЕРНАК – писатель, колумнист, журналист и член семьи Пастернак, праправнучка художника Леонида Пастернака. Борис Пастернак приходится ей двоюродным дедушкой.

«Автор отразил параллель между Ларой и Ольгой и показал, что с того момента, как Пастернак встретил свою музу в 1946 году, и он, и его роман сильно изменились».

Washington Times

«Волнующая сказка с трагичным концом».

New Yorker

Фамильное древо

Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - _2.png

Пролог

Распутывая паутину

Если мыслить в рамках сегодняшних стандартов популярности, почти невозможно представить себе масштабы славы Бориса Пастернака в России начиная с 1920-х годов и далее. Пусть на Западе Пастернак больше всего известен своим нобелевским лирическим романом «Доктор Живаго», однако в России его всегда воспринимали в первую очередь как поэта – так происходит и до сих пор. Рожденный в 1890 году, уже к тридцати годам он начал стремительно приобретать известность; вскоре он стал собирать большие залы, в которые битком набивались юные студенты, революционеры и художники, собиравшиеся послушать, как он читает стихи. Если он делал паузу – ради эффекта или на мгновение забыв текст, – вся толпа в один голос ревела ему в ответ следующую строку стиха, как сегодня делают фанаты на поп-концертах.

«В России существовал[1][2] очень реальный контраст между поэтом и публикой, больший, чем в любой другой стране Европы, – писала об этом времени сестра Бориса Лидия, – и уж точно намного больший, чем можно представить себе в Англии. Поэтические сборники публиковались огромными тиражами и распродавались за считаные дни после выхода в свет. Весь город был обклеен афишами с объявлениями о поэтических собраниях, и все, кто интересовался поэзией (а кто в России не принадлежал к этой категории?), слетались в лекционную аудиторию или зал, чтобы послушать любимого поэта». В русском обществе писатель имел громадное влияние. Во времена смуты в отсутствие достойных доверия политиков взгляд общества обращался к писателям. Влияние литературных журналов было невероятным; они становились мощным средством политических дебатов. Борис Пастернак был не только популярным поэтом, восхваляемым за мужество и искренность: народ уважал его за смелость высказываний.

С ранних лет Пастернак мечтал написать большой роман. В 1934 году он писал своему отцу Леониду: «Ничего из того,[3] что я написал, не существует… вот я спешно переделываю себя в прозаика Диккенсовского толка, а потом, если хватит сил, в поэта – Пушкинского. Ты не вообрази, что я думаю себя с ними сравнивать. Я их называю, чтобы дать тебе понятье о внутренней перемене». Пастернак придерживался невысокого мнения о своих стихах, считая, что писать их слишком легко. Он радовался неожиданному, скороспелому успеху своей книги стихов «Поверх барьеров», вышедшей в 1916 году. Она стала одним из наиболее значимых стихотворных сборников, когда-либо издававшихся на русском языке. Критики хвалили биографический и исторический материал книги, восхищаясь контрастом между ее лирическими и эпическими качествами. А. Манфред, писавший для журнала «Книга и революция», отмечал новую «экспрессивную ясность» и перспективы автора «врасти в революцию».[4] Второй сборник Пастернака из 22 стихотворений, «Сестра моя – жизнь», опубликованный в 1922 году, обрел беспрецедентное литературное признание. Ликующее настроение стихов поэта восхищало читателей, поскольку передавало энтузиазм и оптимизм лета 1917 года. Пастернак писал,[5] что Февральская революция[6] случилась «словно по ошибке» и все вдруг почувствовали себя свободными. Это была «самая прославленная[7] книга стихов» Бориса, отмечала его сестра Лидия: «Более искушенное молодое поколение начитанных русских с ума сходило по этой книге». Они считали, что он писал изысканнейшую любовную поэзию, были очарованы его интимной образностью. По прочтении книги «Сестра моя – жизнь» поэт Осип Мандельштам объявил: «Стихи Пастернака почитать[8] – горло прочистить, дыханье укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны от туберкулеза. У нас сейчас нет более здоровой поэзии. Это – кумыс после американского молока».

«Стихи моего брата[9] все без исключения строго ритмичны и написаны в основном классическим метром, – писала впоследствии Лидия. – Пастернак, как и Маяковский, самый революционный из русских поэтов, никогда в своей жизни не написал ни строчки неритмичных стихов – и не из педантичной приверженности замшелым классическим правилам, а потому что инстинктивное чувство ритма и гармонии было врожденным качеством его гения, и он просто не мог писать по-другому». В стихотворении,[10] написанном вскоре после выхода «Сестры моей – жизни», Борис прощается с поэзией: «Я скажу до свиданья стихам, моя мания, / Я назначил вам встречу со мною в романе». Однако он по-прежнему почитал прозу делом слишком трудным. Но в его произведениях, вне зависимости от их жанра, сложилось неразрывное взаимодействие поэзии и прозы. В своей автобиографии «Охранная грамота», опубликованной в 1931 году, манерно-изысканном повествовании о юности, путешествиях и личных отношениях, Пастернак писал: «Мы втаскиваем вседневность[11] в прозу ради поэзии. Мы вовлекаем прозу в поэзию ради музыки. Так, в широчайшем значении слова, называл я искусство».

вернуться

1

В большинстве случаев источники цитат понятны из самого текста. Главными источниками повествования являются издания: A Captive of Time (Collins and Harvill, 1978) (Ольга Ивинская, «В плену времени»), Légendes de la rue Potapov (Fayard, 1997) (Ирина Емельянова, «Легенды Потаповского переулка») и беседы автора с членами семьи Пастернака (см. раздел «Благодарности»). С помощью раздела «Библиография» заинтересованные читатели смогут без лишних проблем найти любые иные источники ссылок.

вернуться

2

«В России существовал…»: Boris Pasternak, Fifty Poems, перевод и предисловие Лидии Пастернак-Слейтер, Unwin Books, 1963, стр. 13.

вернуться

3

«Ничего из того…»: там же, стр. 16.

вернуться

4

«врасти в революцию…»: Christopher Barnes, Boris Pasternak: A Literary Biography, Volume 2, 1928–1960, Cambridge: Cambridge University Press, стр. 4.

вернуться

5

«Пастернак писал…»: Edith Clowes (ed.), Doctor Zhivago: A Critical Companion, Northwestern University Press, 1995, стр. 12.

вернуться

6

«Февральская революция…»: русская революция – общий термин для революций, свершившихся в феврале и октябре 1917 г., которые привели к свержению царской власти и в конечном счете к возникновению Советского Союза.

вернуться

7

«самая прославленная…»: Boris Pasternak, Fifty Poems, стр. 13.

вернуться

8

«Стихи Пастернака почитать…»: Peter Finn and Petra Couvée, The Zhivago Affair: The Kremlin, the CIA, and the Battle over a Forbidden Book, Harvill Secker, 2014, стр. 33 (Питер Финн и Петра Куве, «Дело Живаго, Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу»).

вернуться

9

«Стихи моего брата…»: Lydia Pasternak Slater, New York Times Book Review, 29 Oct 1961.

вернуться

10

«В стихотворении…»: Clowes (ed.), Critical Companion, p. 12; Evgeny Pasternak, Boris Pasternak: The Tragic Years 1930–1960, Collins and Harvill, 1990, стр. 298.

вернуться

11

«Мы втаскиваем вседневность…»: Boris Pasternak, Safe Conduct: An Early Autobiography and Other Works, Elek Books, 1959, p. 181, quoted in Clowes (ed.), Critical Companion, стр. 10. (Борис Пастернак, «Охранная грамота»)

1
{"b":"600800","o":1}