– Не понимаю, почему я так устала, – пожаловалась она. – Не надо было столько пить. Теперь я все испортила.

– Ничего ты не испортила, – возразил я и, открыв дверь, обнаружил нашу спальню преображенной.

Занавески из плюща укрывали кровать, вечнозеленые ветки украшали каминную доску и насыщали воздух ароматом. По всей комнате были расставлены толстые желтые свечи, источавшие запахи грушанки и восковницы. Новое одеяло, новый полог над кроватью – все было выполнено в зеленом и золотистом цветах Ивового Леса, с мотивом из вьющихся ивовых листьев. Я был потрясен.

– Как ты успела все это устроить?

– Наш новый управляющий – человек многих талантов, – ответила она с улыбкой, но потом вздохнула и продолжила: – Я думала, мы придем сюда после полуночи, хмельные от танцев, музыки и вина. Я планировала тебя соблазнить.

Не успел я ответить, как Молли прибавила:

– Знаю, что в последнее время я уже не такая пылкая, как когда-то. Иногда я чувствую себя пустой скорлупкой, а не женщиной, раз уж теперь у меня нет шанса подарить тебе еще одного ребенка. Я думала, сегодня ночью мы могли бы ненадолго вернуть утраченное… Но теперь у меня кружится голова, и это неприятно. Фитц, кажется, в этой постели я сумею всего лишь проспать рядом с тобой всю ночь. – Она отпустила меня, шатаясь, прошла несколько шагов и упала на край кровати. Ее пальцы принялись теребить шнурки на верхней юбке.

– Давай помогу, – предложил я. Она вопросительно приподняла бровь. – Даже мысли нет о чем-то еще! – заверил я. – Молли, того, что ты спишь рядом со мной каждую ночь, уже достаточно для исполнения моей многолетней мечты. Для бо́льшего хватит времени, когда ты не будешь так измотана.

Я ослабил тугие узлы, и она вздохнула, когда я помог ей освободиться от одежды. Пуговицы на ее блузе были миниатюрные, перламутровые. Она отвела мои грубые пальцы, чтобы расстегнуть их, потом встала. Позволила юбкам упасть на пол, поверх другой сброшенной одежды, и это было совсем не похоже на ее обычную аккуратность. Я отыскал мягкую ночную рубашку и принес ей. Молли натянула ее через голову, и рубашка зацепилась за корону из остролиста у нее в волосах. Я осторожно освободил корону и улыбнулся, рассматривая женщину, в которую превратилась моя милая Молли Красные Юбки. Мне на ум пришел давний Зимний праздник, и уверен, она тоже о нем вспомнила. Но, тяжело опустившись на край кровати, моя супруга поморщилась. Подняла руку, потерла лоб.

– Фитц, мне так жаль. Я испортила все, что задумала.

– Чепуха. Ну-ка… Позволь я тебя уложу.

Она схватилась за мое плечо, чтобы встать, и качнулась, пока я готовил для нее постель.

– Забирайся под одеяло, – велел я, и Молли не выдала в ответ чего-нибудь дерзкого, но тяжело вздохнула, садясь на кровать, потом осторожно опустилась на подушки и переместила ноги на ложе. Закрыла глаза.

– Комната кружится. И дело не в вине.

Я сел на край кровати и взял ее за руку. Она нахмурилась:

– Не шевелись. Любое движение заставляет комнату вращаться еще быстрее.

– Это пройдет, – сказал я ей, надеясь, что так и случится.

Я сидел очень неподвижно и наблюдал за ней. Свечи горели ровно, источая ароматы, которыми Молли их пропитала минувшим летом. В очаге потрескивало пламя, огонь поглощал аккуратно сложенные поленья. Ее морщины, свидетельствовавшие о недомогании, медленно разгладились. Дыхание выровнялось. Уловки и терпение, усвоенные с юности, помогли мне. Я потихоньку высвободился и когда наконец-то встал рядом с кроватью, то сомневался, что Молли почувствовала хоть какое-то движение, ибо она уже спала.

Я прошелся по комнате как призрак, погасив все ее свечи, кроме двух. Поворошил кочергой в пламени, добавил еще одно полено и установил каминный экран. Я не хотел спать, даже не устал. У меня не было ни малейшего желания возвращаться на празднество и объяснять, почему я там, а Молли – нет. Какое-то время я просто стоял, и пламя согревало мне спину. Молли была силуэтом за почти задернутым пологом кровати. Пламя потрескивало, и мои уши с трудом отличали шорох летящего снега об оконные стекла от звуков веселья внизу. Я медленно снял парадный наряд и вернулся к удобным и знакомым штанам и тунике. Потом тихонько вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь.

Я не спустился по главной лестнице. Вместо этого я пошел кружным путем, по задней лестнице для слуг и через опустевший коридор, пока наконец не добрался до своего личного логова. Отпер высокие двери и проскользнул внутрь. От пламени в очаге осталась лишь горстка мерцающих углей. Я пробудил их с помощью нескольких скрученных листов бумаги со своего стола, сжег бесполезные утренние размышления, а потом добавил больше топлива. Подошел к столу, сел и положил перед собой чистый лист бумаги. Я глядел на него и спрашивал себя: почему бы просто не спалить это сейчас? Зачем на нем писать, пялиться на слова, а потом все сжигать? Неужели во мне и впрямь осталось нечто такое, что я мог доверить только бумаге? У меня была жизнь, о которой я мечтал: дом, любящая жена, взрослые дети. Олений замок относился ко мне с уважением. Это была та тихая заводь, какой мне всегда не хватало. Прошло больше десяти лет с той поры, когда я хотя бы задумывался о том, чтобы кого-то убить. Я отложил перо и откинулся на спинку кресла.

Стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я выпрямился и инстинктивно окинул комнату взглядом, спрашивая себя, не стоит ли побыстрей спрятать что-нибудь. Как глупо.

– Кто там? – Кто, кроме Молли, Неттл или Риддла, мог знать, что я здесь? Но никто из них не стал бы сперва стучать.

– Это Ревел, сэр! – Его голос как будто дрожал.

Я встал:

– Входи! В чем дело?

Запыхавшийся и бледный, он распахнул дверь и замер на пороге:

– Я не знаю. Риддл велел мне бежать. Он велел передать: «Приходи, приходи быстрее в главный кабинет». Где я оставил посланницу. Ох, сэр! Там на полу кровь, и ее нигде нету. – Он судорожно втянул воздух. – Ох, сэр, мне так жаль! Я предложил комнату, но она отказалась, и…

– За мной, Ревел! – сказал я, как будто он был стражником, обязанным подчиняться.

От моей резкой команды управляющий побледнел еще сильнее, но потом немного выпрямился, с радостью уступая мне право все решать. Я, сам того не сознавая, быстро проверил, на месте ли несколько маленьких тайных видов оружия, которые всегда носил с собой. Потом мы бросились бежать по коридорам Ивового Леса. Кровь пролилась в моем доме. Кровь пролил кто-то другой, не я и не Риддл, потому что он бы тихонько прибрался, не вызывая меня. Насилие в моем доме, против гостя. Я справился со слепой яростью, что пробудилась во мне, погасил ее ледяным гневом. Он умрет. Кто бы это ни сделал, он умрет.

Я повел Ревела кружным путем, избегая коридоров, где можно было повстречаться с гостями, и мы достигли главного кабинета, помешав лишь одной молодой и нескромной парочке и испугав пьяного юнца, подыскивавшего местечко, чтобы вздремнуть. Я выругал себя за то, что впустил в свой дом скольких людей, которых толком и не знал.

И Молли спала одна, без защиты.

Я резко остановился у двери кабинета. Мой голос был хриплым от гнева, когда я вынул злодейский нож из потайных ножен в рукаве и сунул его Ревелу. Тот отпрянул в страхе.

– Возьми это! – рявкнул я. – Иди к моей спальне. Проверь, как там моя леди, убедись, что она спокойно спит. Потом встань у двери и убей любого, кто попытается войти. Ты меня понял?

– Сэр. – Он кашлянул и сглотнул. – У меня уже есть нож, сэр. Риддл заставил его взять. – Он неуклюже вытащил оружие из-под своего безупречного жакета. Нож был в два раза длиннее того, который предлагал я, – скорее честное оружие, чем маленький друг убийцы.

– Тогда ступай, – сказал я, и он ушел.

Я постучал в дверь кончиками пальцев, зная, что так Риддл меня узнает, и скользнул внутрь. Риддл, сидевший на корточках, медленно выпрямился.

– Неттл знала, что ты прячешь здесь бутылку хорошего бренди, и послала меня отыскать ее – хотела угостить лорда Кантерби. Когда я увидел бумаги на полу, а потом и кровь, то послал Ревела за тобой. Погляди-ка.