— Твоё благополучие — моё благополучие, Айше, — благосклонно ответил Орхан. — Всевышний мне свидетель, мы с твоей матерью желаем тебе добра и счастья.

Несмело подойдя к сидящему на тахте султану, Айше Султан попросила его руки и, обхватив её своими маленькими ладонями, оставила на ней лёгкий поцелуй.

— С вашего позволения, — кланяясь после, произнесла она. Бросив взор на Эсен-хатун, что стояла в молчании немного поодаль, Айше Султан удалилась и двери с неприятным скрипом закрылись за ней.

Эсен, чарующе улыбаясь, обратила свои серо-голубые глаза к Орхану, который мягким жестом пригласил её сесть рядом с ним на тахту.

Покорившись, темноволосая девушка села рядом с султаном, и, заметив лежащую книгу, взяла её в руки.

— Что это за книга, Повелитель? Который день подряд вижу её в ваших руках.

Орхан, рассматривая девушку с каким-то упоением, улыбнулся.

— “Государь”. Очень полезная книга для правителя, Эсен.

Эсен-хатун, понимающе кивнув головой, благоговейно распахнула толстую книгу на четвёртой главе и, отыскав интересные слова, прочитала их вслух.

— Как сказано выше, приближённые султана — его рабы, и так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их труднее, но и от подкупленных от них было бы мало толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за собой народ.

Внутренне содрогнувшись от случайной мысли о том, что она — безвольная рабыня, Эсен после минутной задумчивости осознала, что это не причиняет ей то й боли, которая должна быть при осознании собственного рабства. Наоборот, ей более не нужно думать о том, где отыскать еду, одежду, деньги. Забот у неё нет, кроме вопроса о том, какое платье надеть или какие серьги больше подходят к этому одеянию. Она обеспеченна, сыта и одета, любима и ожидает ребенка. К чему свобода, если рабство дает всё это?

— О чём ты задумалась, Эсен? — проницательно заметив мрачную задумчивость в её серо-голубых глазах, спросил Орхан.

Легко улыбнувшись и тем самым отгоняя прочь непрошеные тоску и грусть, она спешно закрыла книгу и отложила её на то место, откуда взяла.

— Тебя расстроила мысль о рабстве?

— Нет, господин, — искренне отозвалась Эсен, открыто взглянув в его тёмно-карие глаза, наполненные беспокойством. — Эта мысль мне боли и расстройств не приносит. Да и мне, в сущности, всё равно, свободна я или рабыня. Главное, что я с вами.

Орхан не без изумления улыбнулся и, притянув девушку к себе, обнял её. Он ожидал слёз или мольб об освобождении, но она со смирением и даже с благодарностью принимала своё рабство и свою принадлежность ему. Чем это являлось в ней? Глупостью или мудростью? Ответа султан не знал, но был благодарен за это.

Дворец санджак-бея в Амасье.

Шествуя по тропинкам увядающего сада, Дэфне Султан и сопровождающая её Миршэ-калфа возвращались с недолгой прогулки во дворец.

Наблюдая за тем, как пожелтевшие листья, завядшие и безжизненные, кружась, падали на сырую от дождей землю, Дэфне чувствовала, как всё её существо отзывается тоской. Она была такой же. Тёплое и солнечное лето, как и её любовь, прошло. Всё завяло, как её молодость и красота, как внутри неё все чувства умерли. Безжизненная и завядшая, она падает вниз, кружась в суете мирских дел. И внизу её, как и листья, ждёт сырая земля, в которой она окажется со смертью, приближающейся с каждым днём.

Проходя мимо распахнутых дверей гарема, светловолосая госпожа и её калфа напряжённо переглянулись, услышав громкие возгласы и чей-то смех.

Миршэ-калфа поспешила войти в гарем, но Дэфне Султан последовала за ней, озираясь и пытаясь понять причину шума.

Невысокую девушку с длинными тёмно-русыми волосами и такими же серыми, как у самой Дэфне Султан, глазами задевали другие наложницы.

— Что ты замолчала? — насмешливо проговорила одна из обидчиц.

— Погляди, сейчас расплачется, — подхватила вторая, ядовито рассмеявшись. — Лучше бы ты перед родителями плакала. Глядишь, не продали бы в гарем!

Дэфне Султан с грустью взглянула на едва не плачущую девушку, поняв, что её обижают из-за того, что родители сами продали её в рабство ради денег.

— Что здесь происходит? — громко воскликнула она, тем самым возвещая о своём присутствии. Степенно светловолосая госпожа вошла в гарем, принимая испуганные поклоны одалисок.

— Почему вы обижаете эту наложницу?

Гарем погрузился в напряжённую тишину.

Вздохнув в недовольстве, Дэфне Султан подошла к плачущей девушке и мягко прикоснулась ладонью к её юному, но печальному лицу, слегка приподняв его с тем, чтобы заглянуть во влажные серые глаза.

— Как тебя зовут?

— Лилиан, госпожа.

— Над тобой смеются потому, что твои родители продали тебя в гарем?

Лилиан-хатун горько кивнула темноволосой головой, не осмеливаясь смотреть в глаза госпожи.

Та, отойдя от девушки, окинула мрачным взором настороженных наложниц.

— В этом вовсе нет ничего смешного, девушки… Это грустно. Вместо сочувствия вы издеваетесь. Как не стыдно? Я предупреждала, что не потерплю в гареме подобных ситуаций. Но, наказывать я никого не буду. Тех, кто насмехался, накажет совесть, если, она, конечно, ещё живет в ваших сердцах.

Тепло и ободряюще улыбнувшись Лилиан-хатун, что доверчиво и благодарно смотрела на неё, Дэфне Султан покинула гарем.

Миршэ-калфа покачала головой, грозно оглядывая наложниц.

— Благодарите Всевышнего за то, что послал вам благодетельную и справедливую Дэфне Султан, неразумные. В гареме Шехзаде Сулеймана Гюльхан Султан учинила расправы и жестокие наказания. Повезло, что каждая из вас оказалась здесь…

Развернувшись, калфа поспешила во след своей госпоже, которую нагнала в одном из коридоров.

— Султанша, вы воистину благородны. Любая бы на вашем месте наказала провинившихся, а вы смиловались.

— Я — не сторонница жестокости, Миршэ. И ты это прекрасно знаешь.

— Ваше письмо Повелителю, наверно, достигло столицы, — вспомнив о письме, задумчиво произнесла калфа.

— Дай Аллах, оно не вызовет гнев Повелителя. А как Шехзаде Баязид? Уже который день он молчалив и мрачен. К себе не подпускает…

— Наложниц из гарема не желает звать, — согласно кивнула головой Миршэ. — Почти всё время проводит в покоях…

— Больше это продолжаться не может, — остановившись посреди коридора, выдохнула Дэфне Султан. Её серые глаза наполнились спокойной решимостью. — Мне нужно поговорить с сыном. Где он сейчас?

— Шехзаде в своих покоях, Султанша.

Стамбул. Топ Капы. Покои управительницы.

— О чём вы желаете поговорить со мной, Валиде? — напряжённо проговорила Хюррем, наблюдая за тем, как мать поднимается с тахты и степенно приближается к ней.

— Не о чем, — ухмыльнулась Шах Султан, пронзая дочь своими тёмно-карими глазами. — А о ком.

Хюррем Султан сглотнула и, поборов собственное волнение, уверенно улыбнулась, будто ничего не таила и не боялась. Но всё это было бесполезно перед мудростью её матери и проницательностью.

— Ты что-то чувствуешь к Альказу? Я не могла не заметить ваши взгляды при той нашей встрече в саду. Да и разговоры о свадьбе Айше с ним тебя почему-то расстраивают.

— Что вы такое говорите? — надменно нахмурилась Хюррем, облачившись в маску оскорбления и возмущения. — Я — замужняя женщина, Валиде. Можете не беспокоиться. Альказ Бей меня совершенно не волнует!

— Хорошо, что помнишь о том, что замужем, — твёрдо произнесла Шах Султан, не веря ни единому заверению дочери, так как словам её противоречили её чувства, которые она не в силах была скрыть. — И пусть память об этом остудит твоё сердце, если оно всё же возгорелось чувствами. Ферхат-паша очень ценен для нас. И мы не можем потерять его из-за твоих капризов.

— Капризов? — теперь уже в искреннем возмущении процедила Хюррем. — По вашему, мои чувства — это капризы? Неужели власть над советом для вас дороже, чем собственная дочь? Вы пренебрежительно отзывались о Михримах Султан за то, что она из-за власти забывала о своей семье. Неужели вы не видите, что сами превратились в неё?