Девушка посмотрела на Матиаса – его густые золотистые волосы отросли достаточно, чтобы начать виться у ушей. Она любила его и в то же время ненавидела. Потому что он не давал ей того, чего она хотела. Потому что он знал, как сильно она в этом нуждалась.

После того как Каз высадил их на острове Черной Вуали, Нина продержалась два дня, а потом сломалась и побежала к Кювею, чтобы просить о еще одной дозе парема. Крошечной. Всего лишь попробовать, просто чтобы немного уменьшить эту неослабевающую потребность. Ее перестало бросать в пот, приступы лихорадки прошли. Она могла ходить, говорить и слушать, как Бреккер и остальные вынашивают свои планы. Но даже когда она занималась своими делами, пила бульон и чай с сахаром, который Матиас ставил перед ней, жажда всегда была рядом – неустанное зубчатое распиливание ее нервов, вверх и вниз, минута за минутой. Когда она пришла посидеть рядом с Кювеем, ее решение просить о дозе еще не было осознанным. Она ласково поговорила с ним на шуханском, выслушала его жалобы на сырость в гробнице. А затем слова сами слетели с ее губ:

– У тебя есть еще?

Он даже не спрашивал, что она имела в виду.

– Я все отдал Матиасу.

– Понятно. Наверное, это к лучшему.

Она улыбнулась. Он улыбнулся. Ей захотелось растерзать его лицо в клочья.

Потому что Нина ну никак не могла пойти к Матиасу. Никогда. Зная его, она верила, что он вполне мог выкинуть остатки запасов Кювея в море. Эта мысль наполнила ее таким страхом, что пришлось бежать наружу и извергать содержимое и без того пустого желудка перед одной из разрушенных гробниц. Засыпав все грязью, она нашла тихое местечко рядом с решеткой для вьющегося плюща и пролила ручьи горьких слез.

– Все вы просто кучка бесполезных засранцев, – сказала она молчаливым могилам. Кажется, им было все равно. Однако, каким-то образом, молчаливая безмятежность Черной Вуали смогла ее усмирить. Она и сама не понимала, в чем тут дело. Раньше территория мертвых никогда не приносила ей утешения. Девушка немного отдохнула, вытерла слезы и, дождавшись, пока пройдут пятна на коже и высохнут глаза, вернулась к остальным.

«Ты пережила самое худшее, – сказала она себе. – Парем вне досягаемости, так что можешь перестать думать о нем». И ей это удалось на какое-то время.

Прошлым вечером, готовясь закадрить Корнелиса Смита, она совершила ошибку – воспользовалась своей силой. Даже в парике, цветах, наряде с корсетом она не могла до конца вжиться в роль соблазнительницы. Поэтому Нина нашла зеркало в «Кучевых облаках» и попробовала убрать мешки под глазами. Это была ее первая попытка пустить в ход свою магию с момента выздоровления. От прилагаемых усилий на ее лбу выступил пот, и, как только синева под глазами ушла, проснулся голод по парему – ударил так резко, словном кулаком по груди. Девушка согнулась пополам, цепляясь за раковину, в голове проносились безумные мысли о том, как ей сбежать, у кого могут быть запасы, что ей на них обменять. Она заставила себя подумать о позоре на корабле, о будущем, которое может у них сложиться с Матиасом, но единственное, что привело ее в чувство, была мысль об Инеж. Нина обязана ей жизнью и ни за что не оставит ее в лапах Ван Эка. Она не такой человек. Она отказывается такой быть!

Каким-то чудом ей удалось взять себя в руки. Нина умыла лицо и щипнула себя за щеки, чтобы те зарумянились. Она все еще выглядела изможденной, но решительно поправила корсет и сверкнула самой яркой улыбкой, на какую была способна. «Сделай все как надо, и Смит даже не посмотрит на твое лицо», – наставляла она себя, выходя за дверь и начиная охоту на простофилю.

Но как только работа была сделана и нужная информация добыта, она дождалась, когда все уснут, и начала рыться в немногочисленных пожитках Матиаса, в карманах его одежды, и ее раздражение возрастало с каждой секундой. Она ненавидела его. Ненавидела Кювея. Ненавидела этот чертов город!

Проникшись к себе отвращением, Нина скользнула обратно под одеяло. Матиас всегда спал спиной к стене – привычка со времен жизни в Хеллгейте. Она позволила рукам разгуляться, шаря по его карманам и пытаясь прощупать подкладку штанов.

– Нина? – сонно спросил фьерданец.

– Мне холодно, – ответила она, продолжая поиски. Затем поцеловала его в шею и под ухом. Она никогда прежде не позволяла себе так его целовать. У нее не было случая. Они были слишком заняты распутыванием клубка из подозрений, вожделения и верности, который связал их вместе, а после того, как она приняла парем… Даже сейчас он был всем, о чем она могла думать. Желание, которое ее охватывало, было вызвано страстью к наркотику, а не к тому, чье тело шевелилось под ее ладонями. Но Нина не стала целовать Матиаса в губы. Она не могла позволить парему забрать у нее и это.

Матиас тихо застонал.

– Остальные…

– Все спят.

Тогда он схватил ее за руки.

– Остановись.

– Матиас…

– Он не у меня.

Она высвободилась из его хватки, и стыд выжигал ее кожу так же, как пламя выжигает лесную поляну.

– Тогда у кого? – прошипела девушка.

– У Каза. – Она замерла. – Ну что, поползешь и к нему в койку?

Нина фыркнула, не веря своим ушам.

– Он перережет мне глотку.

Ей хотелось кричать от беспомощности. С Казом не договоришься. Ей не запугать его, как, например, Уайлена, и не задобрить, как Джеспера.

На нее навалилась внезапная усталость – словно ярмо на шею набросили, но, по крайней мере, она немного ослабила ее желание. Девушка прижалась лбом к груди Матиаса.

– Я ненавижу это. И немного тебя, дрюскель.

– Я уже привык. Иди сюда.

Он обвил ее руками и заставил говорить о Равке и Инеж. Парень отвлекал ее рассказами, перечислил названия ветров, задувающих во Фьерде, описал свою первую трапезу в зале дрюскелей. В какой-то момент она, должно быть, задремала, потому что уже в следующую секунду Нина с трудом выбиралась из пут тяжелого сна без сновидений, нарушенного звуком отодвигающейся двери в гробницу.

Матиас и Каз вернулись из университета; их одежда была прожжена до дыр от какой-то новой бомбы Уайлена. Следом за ними шел и сам маленький купец вместе с Джеспером – оба выглядели ошарашенными и промокли до нитки, попав под весенний дождь, начавшийся снаружи. Процессию замыкал мускулистый фермер каэльского происхождения. Нине казалось, что святые решили преподнести ей чудесный подарок – наконец-то происходило что-то настолько безумное и непонятное, что могло действительно отвлечь ее.

Хотя наркотический голод и притупился с прошлой ночи, он все равно никуда не делся, и девушка понятия не имела, как ей пережить сегодняшний день. Соблазнение Смита было лишь первой частью их плана. Каз нуждался в ней, как и Инеж. Им необходимо, чтобы она была корпориалом, а не наркоманкой с судорогами, которую одна попытка в портняжном деле довела до истощения. Но Нина не могла об этом думать, глядя на Колма Фахи, мнущего свою шляпу, или на Джеспера, который, судя по виду, предпочел бы съесть порцию вафель с толченым стеклом, чем говорить с отцом, или на Каза… Она даже не представляла, чего от него ожидать. Гнева, а может, и чего-нибудь похуже. Каз не любил сюрпризы или потенциальную уязвимость, а отец Джеспера был сплошной коренастой, загорелой уязвимостью.

Но выслушав историю запыхавшегося Джеспера – которая, как подозревала Нина, была слегка приукрашена, – о том, как они сбежали из университета, Каз просто оперся на трость и спросил:

– За вами был хвост?

– Нет, – стрелок помотал головой.

– Уайлен?

Колм ощетинился.

– Ты сомневаешься в словах моего сына?

– Ничего личного, пап. Он во всех сомневается.

Лицо Каза оставалось невозмутимым, а грубый голос стал таким приятным и доброжелательным, что волоски на руках Нины встали дыбом.

– Прошу прощения, господин Фахи. Привычка, выработанная в Бочке. Доверяй, но проверяй.

– Или просто не доверяй, – пробормотал Матиас.

– Уайлен? – повторил Бреккер.