Инеж намеревалась сделать так, чтобы что-то произошло. Она решила не обращать внимание на боль в голове и начала медленно передвигаться по комнате, пытаясь оценить ее размеры. Затем воспользовалась стеной, чтобы подняться на ноги, и ощупала ее, ерзая и подпрыгивая, чтобы найти двери или окна. Услышав приближающиеся шаги, девушка рухнула на пол, но у нее не хватило времени, чтобы вернуть повязку обратно на глаза. С тех пор охранники завязывали ее еще туже. Но все это было не важно, потому что Инеж нашла вентиляционное отверстие. Единственное, что ей требовалось, – это освободиться от веревок. Каз справился бы с этой задачей в темноте и, вероятно, под водой.
Тщательно осмотреть помещение, где ее держали, удавалось, только когда приносили еду, освещая комнату лампой. Инеж слышала, как ключи поворачивались в череде замков, как распахивалась дверь, слышала звук, с которым поднос ставили на стол. Через минуту повязку осторожно снимали с ее лица – Бажан никогда не бывал с ней груб или резок. Это не в его характере. По правде говоря, девушка подозревала, что ухоженные руки музыканта вообще не способны на такое.
Естественно, на подносе никогда не лежали столовые приборы. Ван Эку хватало ума не доверить ей даже ложку, но Инеж пользовалась любой возможностью, чтобы изучить каждый миллиметр пустой комнаты, выискивая признаки, которые помогли бы ей определить ее местоположение и спланировать побег. Разгуляться было негде – бетонный пол, совершенно пустой, не считая кучи одеял, в которые она заворачивалась по ночам, стены с пустыми полками, выстроенными в ряд, а также стул и стол, за которым она ела. Окон не было, а единственным намеком на то, что они все еще находились неподалеку от Кеттердама, был влажный привкус соли в воздухе.
Бажан развязывал ей руки, а затем снова связывал их спереди, чтобы она могла есть, но как только Инеж обнаружила вентиляционное отверстие, она сократила прием пищи и ела ровно столько, сколько было нужно, чтобы поддерживать в себе силы. Однако когда Бажан и стражники принесли сегодня поднос, ее живот громко заурчал от запаха сосисок и овсянки. У Инеж кружилась голова от голода, и пытаясь сесть, она задела поднос, разбив при этом белую керамическую чашку и миску. Ужин шмякнулся на пол дымящейся массой, состоящей из аппетитной каши и осколков разбитой посуды, а девушка неуклюже приземлилась рядом с ней, едва не испачкав лицо в овсянке.
Бажан покачал копной темных шелковистых волос:
– Ты слабая, потому что мало ешь. Господин Ван Эк приказал мне насильно кормить тебя, если это будет необходимо.
– Что ж, попробуй, – процедила Инеж, подняв на него взгляд с пола и оскалив зубы. – Трудно будет учить игре на фортепьяно без парочки пальцев.
Но Бажан лишь рассмеялся, сверкая белоснежными зубами. Вместе с одним из стражников он помог ей сесть обратно на стул и послал еще за одним подносом.
Ван Эк не прогадал с выбором ее тюремщика. Бажан был сулийцем, немногим старше Инеж, с густыми смольными волосами, вьющимися у шеи, и блестящими агатовыми глазами, обрамленными такими длинными ресницами, что ими можно было отмахиваться от мух. Он сказал, что Ван Эк нанял его учителем музыки, и Инеж удивилась, как торговец решился привести в дом такого парня, когда его собственная жена была почти вдвое моложе него. Либо Ван Эк слишком самоуверен, либо очень глуп. «Он обманул Каза, – напомнила себе девушка. – Так что скорее глуп».
Когда один из стражников убрал еду с пола (Бажан не мог опуститься до такой работы) и ей принесли новый ужин, парень прислонился к стене и начал наблюдать, как она ест. Инеж зачерпнула пальцами горсть каши и осторожно проглотила несколько комочков.
– Ты должна есть больше, – распекал ее Бажан. – И если станешь более сговорчивой и ответишь на его вопросы, то увидишь, что Ван Эк вполне разумный человек.
– Разумный лжец, мошенник и похититель, – ответила она и тут же обругала себя за это.
Бажан не скрывал своей радости. Каждый прием пищи проходил в одном и том же духе: Инеж размазывала еду по тарелке, а он болтал, вставляя в разговор многозначительные вопросы о Казе и Отбросах. Каждый раз, когда у него получалось добиться от нее ответа, он считал это победой. К сожалению, чем меньше она ела, тем больше слабела, и тем сложнее было держать язык за зубами.
– Учитывая то, с какой компанией ты водишься, я бы сказал, что ложь и обман господина Ван Эка говорят в его пользу.
– Шеврати, – отчетливо произнесла девушка. «Невежда». Она не раз называла так Каза. Ей вспомнилось, как Джеспер поигрывал своими револьверами, как Нина выжимала из человека жизнь щелчком пальцев, как Бреккер взламывал замки в своих черных перчатках. Воры. Бандиты. Убийцы. И любой из них был лучше, чем тысяча Ван Эков.
«Тогда где же они?» Этот вопрос разрывал спешно наложенный шов внутри нее. Где Каз? Она не хотела много думать на эту тему. Каз был хорошо известен своей практичностью. Зачем ему возвращаться за ней, когда он мог уйти от Ван Эка с самым ценным заложником в мире?
Бажан скривил нос.
– Давай не будем общаться на сулийском. Я от этого становлюсь сентиментальным.
На нем были шелковые штаны, сужающиеся книзу, и элегантный сюртук. К лацкану была прикреплена золотая лира, увенчанная лавровыми листьями и маленьким рубином, знак, который указывал и на род его деятельности, и на дом, которому он служил.
Инеж знала, что не стоит продолжать разговор, но она все еще охотилась за секретами.
– Игре на каком инструменте ты обучаешь? Арфе? Фортепьяно?
– А также флейте и еще ставлю дамам голос.
– И как же поет Элис Ван Эк?
Бажан лениво улыбнулся.
– Очаровательно, когда делает это под моим чутким руководством. Я могу научить тебя издавать всевозможные приятные звуки.
Инеж закатила глаза. Он ничем не отличался от мальчишек, с которыми она выросла – голова, полная опилок, и рот, из которого так и сыплются любезности.
– Я связана и морально готовлюсь к пыткам или еще чему похуже. Ты действительно решил пофлиртовать со мной?
Бажан цокнул.
– Господин Ван Эк и твой господин Бреккер заключат соглашение. Ван Эк – бизнесмен. Насколько я понял, он просто защищает свои интересы. Не могу представить, чтобы он прибегнул к пыткам.
– Был бы ты связан и с повязкой на глазах каждую ночь, твое воображение работало бы лучше.
И если бы Бажан хоть немного знал Каза, то не был бы так уверен в обмене пленниками.
В долгие часы, когда она оставалась в одиночестве, Инеж пыталась отдохнуть и продумать план побега, но ее мысли неминуемо возвращались к Казу и остальным. Ван Эк хотел обменять ее на Кювея Юл-Бо, шуханского паренька, которого они похитили из самой неприступной крепости в мире. Он был единственным человеком, у которого оставались шансы воссоздать изобретение своего отца – наркотик, известный как юрда-парем. Плата за его выкуп подарила бы Казу все, о чем он когда-либо мечтал – деньги и престиж. В них он нуждался, чтобы занять достойное место среди боссов Бочки и чтобы отомстить Пекке Роллинсу за смерть брата. Факты выстраивались один за другим и складывались в армию сомнений, противостоящих надежде, которую Инеж пыталась укрепить внутри себя.
Выбор Каза был очевиден: нужно продать Кювея, получить деньги и найти себе нового паука, который ползал бы по стенам Бочки и крал для него секреты. Разве она сама не говорила ему, что хочет покинуть Кеттердам, как только им заплатят? «Останься со мной». Были ли эти слова сказаны всерьез? Насколько ценной была ее жизнь в сравнении с наградой за Кювея? Нина ни за что бы не позволила Казу бросить ее. Она боролась бы изо всех сил, чтобы освободить Инеж, даже находясь в железной хватке парема. Матиас поддержал бы ее, так как обладал огромным сердцем, полным чести. А Джеспер… ну, Джеспер никогда бы не пожелал Инеж зла, но деньги ему необходимы, если он не хочет, чтобы отец потерял единственное средство к существованию. Он сделает все, что в его силах, но это не означает, что его силы будут направлены на ее спасение. Кроме того, кто из них без поддержки Каза способен противостоять безжалостности и возможностям Ван Эка? «Я, – сказала себе Инеж. – Может, я и не обладаю коварством Каза, но я – опасная девушка».
