- Что это ты сегодня такой веселый? - спросила она.
- А что, заметно?
- Заметно. Ты вообще в последние дни переменился.
- Да так. Весна. Хорошее настроение.
Мы сели на балконе, и я вдруг спросил:
- Слушай, а какой фильм-то будет?
Вера посмотрела на меня продолжительным взглядом, и мы оба рассмеялись.
- "Зорро", - ответила она.
- Ты разве его не видела?
- Видела.
Теперь я уставился на нее, и мы снова засмеялись так дружно, как будто были близкими людьми.
- Я тоже, - и наш смех брызнул в третий раз.
Погас свет, началось кино.
Время летело. Я стал серьезно задумываться о наших "весах", и уже не всегда с прежним восторгом. Слишком легко все с ними получалось. Во все века люди искали себе друга жизни сами. А тут тебе сразу предоставляет его машина - не с чем даже сравнить. Неинтересно как-то. Но только я просыпался от этих мыслей - тут же начинал ругать себя за то, что усомнился в величайшем открытии. Действительно, что плохого в том, что без помех можно найти любимого человека? Только сумасшедший может признать это вредным.
Еще я стал делать много странных вещей. Ни с того ни с сего вдруг обнаружил, что у меня негодные конспекты и по ним невозможно готовиться к семинарам. Стал готовиться по Вериным - она писала подробно и разборчиво. Плюс ко всему меня поразила страшная забывчивость - все домашние задания вылетели из головы, и я постоянно звонил Вере, спрашивая то одно, то другое. Кроме того, я с удивлением открыл, что нам с ней по пути ездить домой - теперь после занятий мы садились в один троллейбус. Мы почему-то чаще стали встречаться в научной библиотеке. Если я опаздывал, то просил Веру взять на меня нужные книги и занять свободный столик. И что самое удивительное - она при этом не выказывала никакого неудовольствия, хотя я уже должен был надоесть ей хуже горькой редьки. И всякий раз, когда мы были рядом, я ощущал удивительное чувство синхронности наших мыслей. Даже когда читали за одним столом разные книги.
Бурное таяние кончилось. Из рыхлой земли уже лезли зеленые иголочки первой травы, лопухи выставляли у заборов изумрудные ушки. Почки на деревьях вот-вот должны были лопнуть, и от их томления воздух майских полудней набухал напряженной тишиной.
Однажды мы с Верой ехали с занятий. Троллейбус мягко потряхивал, в полуоткрытую форточку влетал ветерок. Я рассказывал какую-то смешную историю, Вера с улыбкой слушала меня. На своей остановке она сошла, а я сквозь заднее стекло смотрел на ее удаляющуюся фигурку. Ни с того ни с сего я вдруг вспомнил в тот момент о "весах любви", и острая, как холодная игла, тревога прошила меня. На миг мне показалось, что вот так, отметенная желтым камнем, Вера уйдет навсегда, и я никогда больше не увижу ее.
Дверцы закрылись, я до боли стиснул поручень. Неужели будет еще кто-то? Неужели... Вера не тот самый человек?
Я закрыл глаза и постепенно успокоился. Но что-то было уже не так. Улетели какие-то привычные мысли. И тут я понял: моя мечта погасла. Вместо нее высилась скала мертвого льда. Первый раз я испугался того, чего мы ждали целую весну.
Пролетело несколько тревожных дней. Я с содроганием ждал Петькиного звонка, но он, к счастью, молчал. Я уже стал надеяться, что у них вышла какая-нибудь авария, как вдруг мой Эдисон нагрянул точно снег на голову.
- А, здорово, заходи! Где пропадал? - с натянутым воодушевлением приветствовал я его.
- Собирайся, пойдем погуляем - расскажу.
Через пять минут мы шагали по зыблющейся тенями аллейке. Петька долго мялся, болтал о постороннем, наступал на ноги, вертел мои пуговицы, размахивал руками. Наконец он остановился и чуть понизившимся голосом проговорил:
- Ну, слушай. Только никому, ладно?
- Нет, завтра же всем расскажу.
Он не особенно весело хохотнул, смутился и, отвернувшись в сторону, сказал:
- Знаешь, у меня уже вроде бы... девчонка появилась.
Я остановился как вкопанный и медленно повернулся к нему.
- Ты что... уже сделал "весы"?!
- В том-то и дело, что еще нет, - с легкой досадой ответил он.
- Ах вот как! - Мне показалось, что изнутри у меня вывалился какой-то серый камешек, и от этого стадо легче.
- И что теперь будем делать с "весами"?
- Весы будем строить! - твердо ответил Петька.
Однако он признался, что вот уже с неделю к нему "липнет одна с параллельного потока", а два дня назад даже вытащила его в кино.
- Она липнет. А ты-то сам?
Петька страшно смутился, его толстые щеки густо покраснели.
- Ну и я тоже... не возражал...
- Слушай, Петруччо, а для чего теперь "весы"-то делать? - осторожно спросил я и затаил дыхание.
- Как для чего? Для того же, для чего и раньше. Это же все только игра.
- "Весы" игра?
- Нет, ну... встречи наши... А сделаем "весы" - проверю.
Лицо Петьки было ужасно серьезно.
Стоял пасмурный день с лужами на блестящем асфальте. Поминутно брызгал дождик. Мокрая зелень сеяла холодные капли. В уличной толчее висел аромат черемухи. В общем, самый обыкновенный день, если не считать, что в этот день должно было состояться испытание нового гениального изобретения. "Весы любви" были готовы. Вчера в одиннадцать часов вечера Петька позвонил мне по телефону, разбудил всю нашу дружную семью и сообщил, что сию минуту они вместе с Колей закончили "весы любви" и на завтра назначили испытания.
И вот мы подошли к старинному зданию с мокрым крыльцом, в которое тяжело вонзились четыре толстые колонны. Это и был Петькин (я так теперь его называл) институт. Петька показал пропуск и исчез в таинственных коридорах. Я принялся ждать, нервно барабаня пальцами по подлокотникам кресла в вестибюле.
Петька появился минут через пять, но почему-то один.
- А где Коля? - спросил я.
- Вот какая история, - бухнулся он в соседнее кресло. - Заболел Коля. Звонила его жена, сказала, что простыл и сегодня прийти не сможет. Прочно он слег, если не явился в такой день.
- Почему же он сам не позвонил?
- Нет у них телефона. Жена бегала на улицу в автомат, сам он, наверное, не может.
- А "весы"?
- Хм, "весы" со мной, - ухмыльнулся Петька и похлопал себя по карману. - Вот они!
