Внезапно Тома разразила невероятного масштаба обида, что он оттолкнул мать от себя, гневно взирая на неё, сидящую рядом, на полу, всю в слезах, недоумевающую от поступка сына:

– Мальчик мой, что случилось? – Разводы туши делили её щёки на несколько частей.

Том не мог объяснить себе до сих пор, почему именно он тогда оттолкнул её. Какая мысль в его голове заставила ребёнка отторгнуть единственного близкого человека в его маленькой вселенной?

Он помнил, как отвернулся от неё и побежал к себе в комнату. И следующий момент Том не забудет никогда.

Он увидел на собственной кровати удавленными всех котят, что он спрятал. Бездыханные тельца лежали не двигаясь, будто застывшие. Томас очень хорошо помнил это знакомство, первое знакомство со смертью. Прежде он и не подозревал о том, что любую жизнь можно прервать, однако прикоснувшись к быстро охладевшим телам маленьких питомцев осознал, что и это возможно. Когда Томас прокручивал в последующие моменты это воспоминание, он отчётливо помнил, что боялся того, как мать или тот толстяк начнут бить котят, делать им больно, но о возможности принудительного завершения их жизни он и не мог задуматься. И в то мгновение мальчик стоял над кроватью с лежащими на ней мёртвыми котятами, на секунду пустив слезу, он впервые почувствовал ненависть. Слёзы тут же пропали, и появилась чистой воды ненависть, желание причинить аналогичную боль и страдания тем, кто этого заслуживает, тем, кто творит такое же зло, безнаказанно рассуждая о том, что им ничего за это не будет. Он не мог перебить эту ненависть слезами, как делают обычные дети. Впервые Томас почувствовал чужую боль, так рано перестав быть ребёнком.

Самым странным Том считал то, что в тот момент, будучи маленьким человечком, он не задумался о причине смерти котят, почему они были убиты. В тот миг он осознал, что человеческая жестокость есть спонтанное, немотивированное чем-либо явление, присущее абсолютно всем, кроме него самого.

Тишину прервала мать, негромко постучав в дверь.

– Можно? – тихо спросила она.

Не дождавшись ответа, Офелия вошла в комнату. Мальчик молча стоял напротив кровати.

– Господи, – прокомментировала увиденное мать и завернула котят в покрывало, на котором они лежали.

Она обволокла собой заворожённого мальчика, затем взяла ладонями его щёки и направила взгляд Тома в собственные, глубокие зелёные глаза.

– Послушай меня, милый, – она нервно шептала, боясь заплакать в очередной раз. – Твоя мама сделала очень много плохих и злых вещей, за которые она всю жизнь будет расплачиваться. В этом нет ничего страшного, таков этот мир – ты делаешь зло и оно к тебе возвращается. Я не хочу чтобы ты повторял все мои ошибки, я не хочу чтобы ты рос так. – Она крепко обняла Томаса. – Сегодня я позвоню дяде Роме, и ты поедешь отдыхать к нему. А мама в это время будет работать, пытаться сделать твою жизнь лучше и лучше, – она опять начала плакать, время от времени пряча глаза в разные стороны. – Пообещай мне, что будешь хорошим мальчиком, что не будешь делать злые вещи, не будешь причинять другим боль.

Последнее её предложение сопровождалось временным потряхиванием сына, дабы привести его злое состояние в нормальное чувство.

– Обещаю, – сказал Том еле слышно.

– Вот и хорошо, мой маленький. – Офелия еще раз крепко стиснула сына. – А котят нужно похоронить.

– Что значит.. похоронить? – повторил Том.

– Когда кто-либо умирает, его принято хоронить – дать душе слиться с землёй, а над похороненным воздвигнуть памятник или надгробие – для того, чтобы близкие погибшему люди могли приходить и скорбеть, то есть вспоминать и оплакивать умершего. Держи и идём за мной.

Томас вытянул руки и Офелия положила на них завернутых в покрывало котят. Мать вышла из комнаты и направилась в чулан. Том проследовал за ней. Она достала из ветхого тёмного помещения лишь лопату.

– Похороним их на заднем дворе.

Том прошёл, держа на руках усопших, к другому выходу, что вёл к оставшейся части участка их дома. Территория была огорожена сначала ржавым забором в сетку, а за ним – колючим кустарником. Дом находился рядом с одним из оттоков местной реки, и соседских домов за ним, ближе к берегу, не было.

Задний двор их был пуст, за исключением старой сломанной качели, на которой Том никогда не катался, и молодого клёна, странным образом растущего именно вверх, не раскидывая ветви по сторонам.

– Думаю, под деревом им будет, где успокоиться, – сказала мать, сняла свитер и начала копать. – А ты, чтоб не терять времени попусту, считай, сколько раз я капну землю.

Это занятие отвлекло Тома от притянутых к смерти мыслей, и он начал считать, сколько раз мать коснулась земной поверхности лопатой.

Когда мать закончила, Томас проговорил:

– 24 лопаты.

– Молодец. Клади их в ямку.

Том аккуратно положил покрывало в выкопанное место и отошёл. Офелия взялась за лопату. Как только она прикоснулась, Том заметил её слезящиеся глаза.

– Раз… Два… Три… – Каждую лопату мать пересчитывала дрожащим голосом.

Мальчик не вытерпел и убежал в дом.

Глава 2

После того самого дня жизнь Томаса резко поменялась. Представьте себе, что может испытывать ребёнок после одновременного, столь близкого знакомства с настоящим страхом, человеческим злом и смертью? Ваши представления могут быть склонны к появлению паники у ребёнка при малейшем намёке на подобие пережитого, детском страхе, зацикленности, но уверяю вас, тот день изменил жизнь Томаса в совершенно другом направлении.

В этот же день, Офелия позвонила своему брату, Роману Бёртреду, рассказала ему обо всём происходящем, дабы он помог ей или хотя бы забрал племянника на некоторое время. Роман, грозный и вспыльчивый человек, мгновенно отказал ей в этой самой помощи, но согласился забрать мальчика, с которым виделся всего лишь два раза в жизни – на момент рождения мальчика, и на один из рождественских выходных, когда Тому было три года. В тот момент Роман был в Канаде по собственным делам, и решил заехать в Уайтхорс, в котором он вместе с двоюродной сестрой вырос.

Роман не знал, как обстоят дела у его сестры на протяжении всей жизни, и никогда не стремился интересоваться, ибо образ её жизни всё время смущал его, и узнав, где она поселилась с сыном, сказал ей лишь одно, после чего перестал вообще звонить или писать: «Если мальчику понадобится помощь – сообщи».

В следующую ночь Томас плохо спал, несколько раз просыпался ото всякого шума, который, по словам успокаивающей его матери, являлся лишь частью его сна. Полное тоски сознание ребёнка с трудом сопротивлялось переживаниям, и с того самого момента Том вообще потерял шансы на здоровый сон. Всю сознательную жизнь он вспоминал, что с того времени не было ни единой ночи, где он мог со всей полнотой насладиться отдыхом от моментов пережитого. И та ночь являлась самой мучительной.

Мать осталась дома, и, несколько раз проверив комнату сына, перешла к нему, чтобы быть рядом. Мальчик постоянно отталкивал одеяло, не в силах терпеть напавший на него жар. Несколько раз он просыпался и вжимался всей силой в мать. Тогда Офелия давала ему отпить негорячего чая с мёдом, и на час-полтора мальчик засыпал. Это недолго действовало, и через равные промежутки Том снова начинал вертеться из стороны в сторону, убегая во сне от собственных страхов, и в конечном итоге, просыпался в поту.

Под утро, когда осенний ветер дал о себе знать, завывая в сквозняках дома, температура мальчика спала, и мать решила оставить Томаса одного, чтобы отлучиться приготовить завтрак. На часах было около семи утра.

Войдя в помещение кухни, Офелия вспомнила, что на данный момент приготовить что-либо покушать не было продуктов, и тогда пошарив в собственных вещах и найдя пару десятков долларов, переоделась, чтобы добраться до ближайшего магазина. Перед самым выходом, когда Офелия надевала сапоги, в дверь постучали.