Михаил Елизаров

Жизнь радостна

Рождение Николая было сопряжено с особыми трудностями. Чтобы он появился на свет, погиб человек. Это Николаю рассказала мать. В сорок первом детский дом эвакуировали из города, и грузовик, в котором она ехала, обстрелял залетный "юнкере". Грузовик опрокинулся в кювет, и пожилой шофер, до того как "юнкере" развернулся для второго захода, успел в ущерб себе вытолкать ее из кювета в придорожные кусты, со словами: "Беги, дочка", - а сам угодил под пули.

Было бы символичным, если бы мать Николая носила в это время Николая под сердцем, но ей тогда исполнилось только восемь лет, и ни о каких животах и речи не шло.

Возможно, она и испытывала впоследствии некоторую ответственность за подаренную жизнь, пытаясь сделать гибель неизвестного шофера не напрасной. Своеобразная благодарность ее выразилась в произведении на свет Николая, полезного государству и обществу. На этом она посчитала, что свой долг перед погибшим исполнила, и стремительно оскотинилась в скандальную звероподобную самку с множеством болезней.

Отцу Николая она прожужжала все уши этой историей, он под конец даже стал ревновать свою рыхлую некрасивую половину к умершему, особенно когда Николай, рано начавший проявлять свою жизнерадостную тупость, заявлял:

- Стану шофером.

Под влиянием материных рассказов в Николае закрепилась убежденность, что жизнь однажды в чем-то провинилась перед ним, а теперь смущенно расплачивается, и единственное, что от него требуется, - это помочь ей преодолеть неуместное смущение и отваливать блага щедро, не таясь. Поэтому он ничего не опасался и хватал жизнь руками, как немытые фрукты, наперед зная, что если пронесет, то найдется с кого спросить.

На определенном этапе общество, из соображений собственной безопасности, не позволило ему особенно самоуправничать в выборе профессии. Шофером он не стал ввиду непригодности к такому ответственному труду. Впрочем, он и не переживал, а ждал равноценной замены.

После восьмилетки Николая устроили разнорабочим на стройку, где вред от него казался минимальным. Стройка приучила Николая к мысли, что рабочий человек имеет право на неряшливость. Летом он повсюду ходил в окаменевших от грязи штанах и старой майке, растянутой почти до пупа, обляпанный с ног до головы краской и смолой.

Потом Николай женился на Катерине Ивановне. Катя имела инвалидность второй группы. Ее внутренние женские органы были недоразвиты, и врачи запрещали ей заводить детей. Но даже при развитых внутренностях Кате рожать не следовало бы, так как она вдобавок страдала легким слабоумием.

Конечно, Николая в Катерине Ивановне больше всего привлекал скрытый риск со смертельным исходом. По возможности быстро он обрюхатил Катерину Ивановну, а когда настал срок, как был, в штанах и в майке, побежал в больницу.

Врачи долго боролись за глупую Катерину Ивановну. У нее открылось непрекращающееся кровотечение. Срочно вызвали старенького седого профессора, который отдыхал дома, набираясь сил до следующего инфаркта. Профессор немедленно приехал, и петляющий по коридору Николай не отказал себе в удовольствии потрясти старичка за худые плечи.

- Жена, понимаешь, жена умирает! - бушевал вроде как в забытьи Николай. - Спасай, спасай, отец, не подведи!

Его с трудом оторвали от профессора, деликатно уверявшего, что сделает все возможное. Была проведена сложнейшая операция. Выжила и Катерина Ивановна, и ее ребенок, но умер профессор. Не выдержало сердце.

Врачи сквозь слезы поздравили одичавшего на радостях Николая, сказали, что родился мальчик. На первой каталке увезли Катерину Ивановну, следом выкатили вторую, с профессором.

Если честно, Николая эта смерть только успокоила. Вообще жизнь, в фундамент которой заложена чья-либо смерть, представлялась ему более надежной. Он пытался всех обнимать, выкрикивая:

- Ничего, сын вырастет, обязательно доктором станет! - И уставшие, убитые потерей врачи с грустью улыбались навязчивому мутанту в липкой майке. Всем и так было ясно, что за потомство произвели Николай и Катерина Ивановна.

Следующий ребенок не заставил себя долго ждать. Опять Николай бежал в больницу с жуткими воплями:

- Жена, понимаешь, жена! - И встречные люди шарахались от него в стороны.

На спасение истекающей Катерины Ивановны были брошены все донорские запасы. Свежую партию капсул с кровью привезли на следующие сутки, а за это время другая женщина, по несчастию с той группой крови, что и Катерина Ивановна, не получив необходимой помощи, скончалась.

А счастливый и торжественный Николай, прижав к стене своим омерзительным полуголым животом несчастного, ошалевшего мужа погибшей женщины, обстоятельно выспрашивал:

- Кем была? Инженершей? Не горюй, дочка y меня вырастет, инженершей будет!

Объективно говоря, по детям Николая плакала кунсткамера. Они появлялись ежегодно и за десять лет наводнили собой весь двор. Один из них, глухонемой, которого Николай с роддома прочил в экономисты, провалился в канализационный люк, но остальные жили. Похожие на крысят, плохо говорящие, жуткие, они шатались по многочисленным помойкам, оглашая дворы каркающим нечеловеческим смехом.

Уже появившиеся дети Николая не интересовали. В конечном итоге, он любил только эту предродовую суматоху с беготней, с криками, с кровью. Ему нравилось, вскочив в кабину "скорой", стучать кулаком по спине немолодого водителя:

- Давай, батя, жми! Жена, понимаешь, жена! - и указывать дорогу.

В последний раз, подгоняемый Николаем водитель со всего маху наехал на маленькую девочку со скрипкой в руке, а "скорая" покатила, не останавливаясь, к больнице, чтобы помочь Катерине Ивановне разрешиться новым уродом.