— Я знаю, что ты была с Фредериком Свонном.
— Откуда ты знаешь?
— Эм-ти-ви. Я теперь там работаю.
— Да?..
— Есть такая передача «Страна слухов». Ты с ним туда попала. Просто фотографии из какого-то аэропорта в Италии.
— О боже…
— Ты, мамуль, выглядела нормально. Не беспокойся. Но я не думаю, что вы подходите друг другу.
Мэгги сама удивилась тому, что рассмеялась. Яд и раскаянье из ее головы сочились одновременно.
— Ты хоть понимаешь, насколько абсурдной становится жизнь? — простонала она.
— Послушай, мам, для меня она всегда была полностью абсурдной.
— Что?.. Я так старалась, чтобы у тебя все было хорошо.
Хупер погладил ее по голове.
— Может быть, мама, все было немного более чем нормально. А что ты все же делала с Фредериком Свонном в Италии?
— Не знаю. — Мэгги снова принялась рыдать. — Мне нужно лечь, а то начнется истерика. Поговорим утром.
— Эй. Я рад, что ты вернулась, мам. Извини за… хм…
Она подняла руку, показывая, что не вынесет больше ни слова объяснений.
— Здесь пусто без тебя, — сказал Хупер, не в силах сдержаться.
2
Хочу нормальной жизни
Она чуть не опоздала на похороны. Следующим утром какой-то друг семьи Дипиетро ответил по телефону и послал ее в церковь Святой Девы Божественной Чаши в Дэнбери. Она прибыла уже тогда, когда процессия направилась за автомобилем с гробом на кладбище Святых Имен. Вдова Боба, Эмили, хирургическая сестра, работавшая каждый день по локти в крови в городской больнице в Дэнбери, была так потрясена смертью мужа, что ее вели под руки ее сын Джин и двоюродная сестра. Мэгги решила продолжать выплачивать зарплату Боба в течение полного года. Она попросила священника сообщить об этом Эмили, чтобы та, по крайней мере, не считала, что осталась без средств к существованию. Священник сказал Мэгги, что у Боба был страховой полис, но зарплата между тем будет хорошей поддержкой. Потом они оставили Боба лежать в земле, которую он так любовно обрабатывал долгие годы.
«После этого все что угодно ради возвращения к нормальной жизни, — думала Мэгги. — Все что угодно!»
Вернувшись с похорон, она застала Нину в «сердце» дома. Она фаршировала помидорки-черри тапенадом с каперсами на завтра для обеда членов совета директоров Общества изучения истории средневековья Йельского университета. Мэгги молила Бога дать ей хотя бы какую-нибудь тупую работу, и сверхчувствительные антенны Нины точно уловили это состояние. Она дала Мэгги задание прищипывать слоеные пирожки, которые были уже начинены сливочным сыром с мясом краба в карри. И в течение часа они не обмолвились даже словом. Они просто слушали радио, в котором среди прочего прозвучал ангельский тенор Свонна, певший нелепую рок-арию в стиле псевдобарокко. Мэгги одновременно заплакала и рассмеялась. Заплакала из-за своего разбитого сердца, а рассмеялась над тем, из-за кого это сердце было разбито. После всего она была уже готова выпить кофе и рассказать Нине обо всем. В семидесятых годах Нина была замужем за участником рок-ансамбля, поэтому она понимала этот тип людей и стиль их жизни. (Теперь ее бывший супруг содержал прогулочное судно для наблюдения за китами в Саут-Уэллфлите на полуострове Кейп-Код.) Мэгги без утайки рассказала ей все о своем фиаско в Венеции, не скрыв даже унизительную развязку.
— Думаю, что Регина оказала тебе услугу, — сказала Нина.
— У меня странное чувство, что она вежливо предложила мне уйти, поднеся на дорожку, как говорится, на серебряном блюде. Быстренько и красиво.
— Так оно и есть.
— И что еще удивительней, так это то, что я обрадовалась, когда застала их вдвоем. Как будто, о боже, испытала громадное облегчение.
— Зато теперь тебе не нужно переживать из-за его чувств.
— Да, он казался таким любящим.
— Бедный щен.
— А я одновременно обрадовалась и почувствовала себя обманутой. Странно, ведь так?
— Нет. При таких обстоятельствах это нормально. Просто ты должна сказать себе: «Спасибо, Боже, я — в порядке».
— Ты знаешь, после того как Кеннет… ушел, я вообще и не помышляла о каком-нибудь мужчине…
— Какая ерунда.
— Ну, не совсем. А потом Свонн ворвался в мою жизнь, как… как стихийное бедствие. Он разбудил во мне что-то, о чем я почти забыла… желание. Я ни на миг не жалею о том, что случилось. Если бы я осталась в Венеции еще на день, то, возможно, и жалела бы обо всем, что произошло. Ты думаешь, я выставила себя в глупом виде?
— У тебя был роман, Мэгги Дарлинг. Не обижайся, но, мне кажется, что после более чем двадцати лет жизни с Кеннетом ты заслужила право немного погулять. И, несмотря на журнал «Пипл», все в мире забудут об этом через месяц, после…
— О нет! Об этом было в «Пипл»?
— Просто маленькая заметка на последней странице. Даже без фотографии.
— Ну и хвали эту Конни Маккуиллан после этого.
— Такое не утаишь, Мэгги.
— Нина, остались ли в этом мире нормальные мужики?
— Я не знаю, — ответила Нина. — Я уже перестала искать.
— Боже, а ведь ты меня на сколько… на семь лет моложе?
— Да, но я дважды была замужем, плюс, дай вспомню, четыре очень серьезных любовника в течение многих лет, плюс разные в промежутках. А вот уже два года я без мужчин. И знаешь что? Мне это очень нравится. Никакого ухода, никакой кормежки, и, что самое главное, ни с кем не нужно ничем делиться. Это — самое лучшее! Конечно, я сразу забуду об этом, как только мне подвернется подходящий.
— Подходящий, — эхом повторила за ней Мэгги, продолжая лущить сладкий горох. — Подходящий.
— Станешь ли уважать природу человека после этого? — сказала Нина.
3
Прием на работу
В садах царила полная разруха. Зима собрала свою обычную дань в виде сломанных веток и загубленных роз, а с наступлением весны Мэгги была так расстроена и так часто отсутствовала, что маленькие жильцы многих клумб, посадок и укромных уголков восстали и подняли бунт, подобно черни против нерадивой королевы. Она не могла проходить мимо этих обломков некогда прекрасного, чтобы не пустить слезу. Все напоминало о том, что Дипиетро проработал здесь долгие годы, и вызывало воспоминания: шпалера грушевых деревьев у солнечной южной стены, сад водяных лилий в северном пруду, гранитные бордюры вокруг грядок с лекарственными травами, четырехсотлетний дуб, спасенный Бобом благодаря умело проведенной операции, домик для ласточек, сооруженный им в первую зиму его работы здесь. Воспоминания мелькали эмоциональными кадрами ушедших лет, на большинстве которых она видела Хупера маленьким мальчиком, ведущим непрестанную войну с Бобом и его командой. Они были то индейцами, то римлянами, то фашистами, то русскими — все зависело от того, какой фильм видел Хупер на прошедшей неделе. Боб по-своему прекрасно готовил. Особенно он славился своим лимонным кексом с розмарином.
— О, Боб, — шептала она с комком в горле, — смогу ли я когда-нибудь заменить тебя кем-то?
Мэгги вдруг поняла, что она даже не знала фамилий тех, кто работал вместе с Бобом, а о сменном составе, приглашавшемся для выполнения отдельных работ, она знала только имена или прозвища отдельных из них: Спад, Рори, Хозе, Лерой, Тирон, Лось, Большой Эдди, Том-О, Уидж, Микки, Дуан и даже, кроме шуток, Дебил — и то потому, что общалась с ними долгие годы. Но сейчас она не знала даже, как с ними связаться. Боб всегда выступал субподрядчиком и сам платил работникам. Сейчас Мэгги не хотелось беспокоить его вдову такими пустяками.
Решив не помещать объявления в газетах, она просто пустила слух через своих многочисленных работниц, что великолепная должность главного садовника на ферме Кеттл-хилл вакантна. Эффективность такого «сарафанного» радио подтвердилась: первые звонки начали раздаваться уже через пару часов. Уже через три дня после своего возвращения Мэгги лично побеседовала с десятком претендентов. Это была утомительная работа. Кандидаты были самые разные: от абсолютно неквалифицированных, как, например, представившийся садовником-декоратором человек, рывший компостные ямы и сажавший можжевельник в загородных корпоративных городках, до неприятных, вроде мужеподобной лесбиянки, назвавшейся Джинкс, которая курила короткие сигары и сплевывала при этом в розы. Остальные были более-менее, но не очень подходили. Ей не хотелось взять кого-то просто временно и не хотелось учить кого-то с азов. Но вот появился последний кандидат, некий Уолтер Фойерветер.
