Лиходеев вновь встал со стула и подошел к стулу в конце комнаты, где лежал кейс, который он принес и положил на стол за которым мы сидели. Через минуту он извлек оттуда запечатанную в пластиковый пакет бумажку, размером чуть больше с визитку и показал ее нам с Павлом. "Прием в честь 70-летия Победы в Великой Отечественной войны, Москва, Кремль. Пропуск" - такие были две строчки этого документа. Далее там красовалась фотография Алисы, которая была подписана журналисткой под именем Натальи Звягинцевой. Внизу стояла подпись заместителя главы администрации президента.
Вот уже было реально интересно. Теперь было ясно, почему этой девушке оказано такое внимание и почему мы ехали из Москвы, чтобы с ней встретиться. Более того, теперь стало даже как-то странно, что нас не вызвали сразу и, более того, почему ее сращу не направили в Москву.
Закончив рассматривать пропуск, я обратился в Алисе:
- Алиса? Или Наталья? Как вас называть?
- Мое имя Алиса, - кратко ответила она.
- А тут написано Наталья...
- На заборе тоже написано, - улыбнулась она.
- Я рад, что у вас есть силы шутить, но теперь у нас есть к вам вполне обоснованные вопросы, на которые мы бы хотели получить ответы, - подключился Павел. - Откуда у вас это?
- Я не могу никоим образом объяснить наличие у меня этого документа, - ее ответ прозвучал настолько четко, что было ясно - она уже не раз говорила эту фразу Лиходееву, который изрек:
- И вы еще удивляетесь, почему вас не отпускают. Я вас разочарую: вас никто и не отпустит, пока вы не расскажите кто вы и откуда у вас этот пропуск. А главное - зачем он вам. То, что вы сломали руку полицейскому и пытались завладеть оружием другого - это мелочи, семечки, по сравнению, вот с этим, - он указал на пропуск, - и вы прекрасно это понимаете.
- Мне нечего добавить, - продолжала гнуть свою линию девушка.
- Я так понимаю, вы даже не оспариваете, что этот пропуск ваш? - обратился к ней Павел.
Она никак не отреагировала на его вопрос.
- Алиса, - сказал я как можно более дружелюбно, - хотите верьте, хотите нет, но у меня есть огромное желание помочь вам. Вы хотите, чтобы целую вечность вас не отпускали? Это пока они держат вас тут в части. Рано или поздно вас переведут в изолятор, место, по сравнению с которым это покажется санаторием. Вас, наверное, кормят едой из солдатской столовой? Представьте, чем будут кормить там. Этот пропуск очень большая головная боль для многих людей. И они не успокоятся, пока не поймут откуда он у вас, а пока они не успокоятся, не будет покоя и вам.
Алиса слушала меня как-то отрешенной, как будто она дремала с открытыми глазами, но я чувствовал, что она слышит и понимает каждое мое слово.
- Мне нечего добавить, - кратко резюмировала она.
Ее увели через пару минут. Разговаривать о чем-то далее было бессмысленно. Когда конвоир закрыл за собой дверь в комнате какое-то время стояло полное молчание. Павел переглянулся сначала со мной, потом с Лиходеевым, а затем взял в руки пакет с пропуском, найденным у девушки, внимательно рассматривая его со всех сторон.
- Подделка идеальная, - сказал Лиходеев прервав нашу молчанку, - но есть один грубейший недочет.
- Фамилия, - Павел посмотрел на Лиходеева.
- Да, именно. Иван Алексеевич Агеев не замглавы администрации президента. Он начальник контрольного управления.
- Странная ошибка, -подключился я, - можно сказать детская.
- Однако, - перебил меня Лиходеев, - сам по себе пропуск идеальный. Если бы не фамилия, мы бы сейчас трясли администрацию, потому что вариант был бы только один: кто-то там сделал ей настоящий пропуск. Мы не можем определить, что это подделка по самому документу, понимаете? Совсем не можем. За эти пару дней его изучили вдоль и поперек.
- Что будет с девушкой? - спросил я.
- Понятия не имею. Данных на нее нет никаких. Пробили по всем базам. Что с ней делать мы не знаем. Будет уже решать Москва. Что вы собираетесь писать в своей справке?
Мы с Павлом переглянулись. Этот вопрос поставил нас в тупик.
- Вы были правы, - я встал со стула, - это все нас действительно поразило. Она раскидала двух полицейских, этот пропуск. Девушка из ниоткуда. Что будем писать? - полушутя обратился я к Павлу.
- Напишем "неведомая ерунда".
- Товарищ полковник не оценит.
- Товарищ полковник может сам приехать сюда и разбираться. А мы с тобой по пути в Москву будем думать, что писать. Я сам ума не приложу.
Я снова сел на стул.
- Ты старший в нашей группе, Паша, тебе решать.
- Вы останетесь в этом славном городке? - обратился я к Лиходееву.
- Еще пару часов. Потом в столицу области. Жду инструкций из Москвы, что с ней делать. Ее даже судить за нанесение вреда полицейскому пока нельзя - не знаем ведь кто она. Кидать ее в изолятор тоже не хочется. Но Москва может решить перевести ее к вам, в вашу внутреннюю тюрьму. И это уже не будет моей головной болью. И я буду этому рад, если честно.
Через 15 минут мы с Павлом стояли за воротами КПП.
- Мы сейчас похожи на Малдера и Скалли, - сказал он.
- Только чур ты - рыжая баба, - ответил я и мы сели в машину.
2.
К обеду 26 марта мы уже были в Москве и отчитывались перед полковником - начальником нашего управления - о том, что мы увидели. По пути в столицу мы решили написать все как было, резюмировав отсутствие возможности дать какую-либо внятную оценку данному явлению. "Нет от вас толка совсем" - сказал нам товарищ полковник и грязно выругался матом, сказав, что никто в Москве не знает, что делать с объектом.
После аудиенции у нашего начальника мы с Павлом разъехались по домам, где я попытался выспаться, что вновь оказалось совершенно невозможным. Встав около шести вечера после бессмысленного лежания в кровати два часа я поймал себя на мысли, что давно не проверял почту, ожидая заветного письма от особы, которую Павел лаконично назвал "дурой" этим утром. Я жил в однокомнатной квартире, с маленькой кухней, но очень большой комнатой, где размещался огромный диван, стоявший всегда разложенным и письменный стол. Там бы могло поместиться еще много чего, но у меня было только это. И еще шторы на окнах. Тяжелые коричневые шторы, которые я и забыл, когда стирал последний раз и в моем воображении они становились еще тяжелее из-за пыли, скопившейся на них. Катя (та самая "дура") все собиралась их постирать, но почему-то до этого так и не доходило. И когда мы последний раз виделись с ней 20 марта, разговаривали мы совсем не о шторах...
Проверив почту, заветного письма я не обнаружил. Как ни странно я не особо и расстроился. Если еще сутра моя голова была забита лишь тем, как будут развиваться дальше наши отношения с Катей, то сейчас в моей голове Катерина стала соседствовать с Алисой. Я совсем не верил, что Алиса это ее настоящее имя, но вариантов у меня особо не было и приходилось представлять ее именно с таким именем.
Кто она? Откуда взялась? Где раздобыла этот пропуск? Зачем он ей? Как могла справиться с двумя полицейскими? Эти вопросы не выходили из моей головы. И еще я никак не мог позабыть ее взгляд, прожигающий словно рентгеновский луч. Вспоминая то, как она смотрела на меня, я чувствовал легкую дрожь. Она не просто рассматривала - она изучала. Я хорошо понимаю разницу, меня этому учили. Алиса в той комнате делала со мной то же самое, что должен был делать там с ней я: она проверяла объект и делала выводы. И этим объектом для нее был я. Ничего не происходит случайно - эту истину я усвоил хорошо. Нет, я никогда не был фаталистом, но в то, что все происходящее в нашей жизни имеет смысл я свято верил, ведь как-никак жизнь всегда подтверждала это. Просто многие этого просто не замечают за суетой дней. А ведь это не какая-то глубокая философская истина - это то, что лежит на поверхности, нужно лишь присмотреться.
