– Диус, я не знаю, конечно, о чём ты говоришь сейчас, в чём себя винишь себя… Я только знаю, что дети даются родителям для того, чтобы быть любимыми, и любить – естественно для родителей. И если в сердце родительском нет любви - это сердце черно и холодно, а не дети плохие. Я стараюсь не судить тех, кого плохо знала, но это не касается твоих родителей. К ним у меня не повернётся язык применить святые слова «отец» и «мать». И я знаю, что Джон любил тебя, любил не потому, чтоб был чем-то недоволен в Дэвиде, и даже не потому, что судьба одарила его только одним родным сыном - будь у него десять таких замечательных сыновей, ты стал бы одиннадцатым. И радуясь твоим успехам, он любил тебя не за них, и радовался не за себя, а за тебя… Хотя и за себя, наверное, тоже, потому что твоя радость не могла не быть и его радостью. Я знаю сердце Джона как своё собственное, и в какой-то мере могу говорить за него… И теперь, когда он ушёл, я люблю тебя за нас двоих.
– Наверное, хорошо, что он ушёл тогда, когда я ещё не успел совершить того, что разочаровало бы его…
Деленн взглянула ему в лицо с тревогой.
– Диус, я знаю, что ты хороший человек. Я знаю, что у тебя чистое сердце. Я уверена, что сейчас ты слишком строг к себе… Мне знакомо чувство долгого и жгучего сожаления о чём-то, переживание совершённых ошибок. Но я знаю, что ты просто не успел бы совершить что-то… действительно стоящее того, чтоб считать себя недостойным и тратить столько душевных сил на чувство вины. Я понимаю, что свойство юных лет таково, что каждое чувство, каждое событие воспринимается как… как под увеличительным стеклом, и любая упущенная возможность кажется последней, и любой промах воспринимается как фатальный… И зная твою бурную, категоричную натуру, я надеюсь лишь на то, что мне достанет материнского таланта развеять твои страхи. Расскажи мне, что тебя мучит. Я уверена, вместе мы найдём решение, о чём бы ни шла речь.
– Не раз я в мыслях начинал этот разговор… И обрывал его, с ужасом и отчаяньем.
– Прослушай эту запись. И… я не тороплю тебя, но надеюсь, что она поддержит тебя, придаст тебе решимости. Знай, что я всегда жду тебя, чтобы выслушать - когда бы, и с чем бы, ты ни пришёл.
Она показала ему эту запись… Сердце кольнуло болью - это он, он должен был это сделать. Как делился с ним всем, хорошим и плохим. Но в тот момент он подумал, что это принесёт лишь новую боль. Он не хотел, чтоб сердце брата терзала тоска разлуки так же, как его собственное, чтоб поджившие раны растравляли новые напоминания. Запись часто несколько меняет голос, но здесь он звучит точно как в жизни, каким он его помнит. И не верится, что если обернуться – отец не стоит за плечом…
Эта запись чуть старше его. И можно представлять, как отец говорил это – сидя за столом в своём рабочем кабинете, или, может быть, прогуливаясь по саду… Мама говорила, что не присутствовала при этом…
«Если тебе будет трудно, просто поговори с ней. Она не осудит. Она будет только любить… Ничего страшного, если ты оступился и упал…».
Стоя в дверном проёме, Дэвид боялся пошевелиться, не то что сделать шаг. Как хотелось видеть сейчас лицо Диуса, держать его руку, пережить с ним вместе эти пронзительные, счастливые и горькие минуты. Он ведь сам и предполагать не мог, но это несомненно сейчас - он, отец, говорил это и для него, Диуса.
«Дом – это не место, это то, куда ведёт тебя сердце…».
Он развернулся и тихо вышел, а потом почти побежал к комнате Деленн.
Здесь ничего не менялось, кажется, на всей его памяти. И сиреневый свет тонких пластин светильника был таким же, как в тот вечер, когда отец рассказывал о своей поездке на Вавилон-5, а он, ещё только один раз увидевший этого нового удивительного гостя, сказал: «Пусть остаётся навсегда»… Это место было полно памяти настолько живой, что от этого было ещё страшнее. Казалось, что отец вышел совсем ненадолго, и вернётся в самый неожиданный момент, в самый разгар его исповеди… И неестественной казалась повисшая тишина, всё не нарушаемая звуком его шагов…
– Дэвид…
– Как мне хотелось оттянуть этот разговор ещё хотя бы на день… Но что будет значить этот день? Только очередное свидетельство моей слабости… Я должен сказать это первым, должен сказать теперь. Мне жаль, так жаль, что всё это должно происходить именно с тобой… Ты заслуживаешь лучшего из возможного, всегда заслуживала… как и отец.
– Дэвид, ради Валена, что происходит с вами обоими?
– …Знаешь, почему я никогда не страдал от того, что мы не бывали на Земле, никогда туда не просился? Я ненавидел Землю. Слишком много в ней собралось для меня того, что… Столько жестокости, нетерпимости, столько отвратительного в истории… Да, достаточно изучать их историю, чтобы меньше всего на свете туда хотеть. Да, я знаю, они молодая раса, а молодым свойственны глупости… Но для меня их это не извиняет. Позже я перестал так думать – я познакомился с многими хорошими землянами, и я узнал, что в истории любого мира достаточно гадких примеров… Но вот недавно эта ненависть, этот страх вернулись. Я знаю, что у меня мало оснований считать себя минбарцем, на большую часть я человек… моя другая, минбарская часть держала меня от отчаянья, от мысли, что я чуждый здесь, я боролся с этим - и у меня почти получилось. Но теперь я чувствую, как теряю эту иллюзию гармонии… И будь я проклят, но я даже не пытаюсь её удержать. Из меня не получилось хорошего минбарца - и по-видимому, это означает, что я человек… И я не знаю, что с этим делать, как дальше быть, но должен принять это, а что остаётся? Единственное, что всегда было мне дорого в мире людей – это мой отец. Только ради него я готов был попытаться, и оказался способен, не переносить на весь мир отношения к отдельным… которых, впрочем, слишком много… Пример отца помогал мне… суметь то, чего не мог я сам… Но сейчас – ничто не может помочь мне преодолеть… потому что сам не хочу. Зная, что это то, чего отец бы… не одобрил, не понял… но я не могу… Я знаю, что ступил на край, но ничто, ничто бы не смогло меня остановить…
Губы путались в двух языках, как душа, пойманная в сети соблазна, но постепенно становилось легче. Так же, как падать… Тебе ничего не нужно делать, всё происходит само, и в какой-то момент тебя охватывает даже дикая, сумасшедшая радость - полёта…
Деленн помолчала, подбирая слова – давно ей не было так сложно. Дэвид смотрел на обильную проседь в её волосах – словно лунный свет на тёмной ночной траве, на тонкие пальцы, растерянно теребящие край расшитого рукава, и ждал приговора с нарастающей глухой тоской.
– По правде говоря, я не слишком много понимаю… в этой теме, Дэвид. Она знакома мне не столь давно… Ты знаешь сам, наша культура… не предполагает обсуждения подобных тем. Да, я слышала, в порядке слуха, что у воинов некоторых кланов, в длительных походах, практиковалось… сексуальное общение между представителями одного пола, с целью снятия напряжения… Что представляется логичным, ведь если медитации не помогают – а воины, будем честны, не всегда бывают усердны в духовных практиках – лучше всё же снять это напряжение, чем позволить ему мешать делу. А секс с противоположным полом может привести к зачатию, что совершенно недопустимо… Но это лишь непроверенные слухи, которыми нельзя оперировать. Думаю, воины под пытками не сознались бы в такой своей нестойкости…
– Какое это имеет значение, мама…
– Поэтому я не знаю, что сказать об этом. Конечно, то, что это мучит вас – это очень плохо… В гармоничных отношениях не должно быть надрыва и боли. Но если я правильно поняла твои объяснения, и причина вашей тревоги в том, что вы не знали, допустимо ли то, что с вами происходит… То это то, через что проходят многие молодые люди, впервые обнаружившие у себя взрослые желания, если не получили об этом подобающего образования…
Не вполне веря, что он слышит именно то, что слышит, Дэвид поднял на Деленн потрясённый взгляд.
– То есть… это не запрещено?
– Дэвид, ты же понимаешь… Не может быть запрещено то, что неизвестно, о чём до сих пор не говорили. Нигде в наших законах я не встречала запрета на гомосексуальные отношения, и не встречала вообще такой формулировки. А я, как ты понимаешь, знаю об этом больше, чем ты, юноша, только вступивший во взрослую жизнь. Конечно, то, что не запрещено – оно и не разрешено… То есть, оставляет полную свободу для реакции каждого в соответствии со своим мнением, и мнения могут быть различны…
