Свернув в коридор, где, как ему указали, находится искомый кабинет, он остолбенел, не в силах сперва поверить в открывшееся его взору зрелище. Дверь жилой комнаты, находящейся определённо на «человеческой» стороне, распахнулась, и из неё вышел минбарец в жреческом одеянии… Слово «вышел», впрочем, не отразило бы красоты ситуации – жрец, молодой, незнакомый Ранвилу, принадлежащий, судя по одеянию, к одному из Тузанорских храмов, буквально повис на шее землянина, страстно целуя его в губы, что-то нежно шепча в спутанные русые волосы.

Негодование и отвращение, охватившие Ранвила, были подобны потоку лавы, вырвавшемуся из кратера вулкана.

– Кто бы ты ни был, убеди меня, что мои глаза солгали мне, а не явили мне величайшую мерзость, невозможную в нашем мире!

Алион обернулся, невольно вскрикнув – он не слышал шагов, не слышал мыслей идущего, появление незнакомого юноши оказалось для него громом среди ясного неба.

– Я фриди Алион из храма…

– Фриди? Ты – фриди, учитель тех, кого вселенная одарила величайшим даром? И чему же ты их учишь? Тому, что я видел здесь сейчас? Теперь я понимаю, что имели в виду мои родственники, говоря, что от малого разврата рождается большой, что стремится своим гибельным семенем поразить всё… Теперь я понимаю, что был по-детски глуп, возражая на все убеждения не ходить в этот дом…

Алион собирался с мыслями, подыскивая слова, но его мягко отодвинул Андрес.

– А в чём, собственно, проблема, молодой человек? Не нравится чужая личная жизнь – завести свою не пробовали?

– Личной жизнью вы называете порок, который привнесли в наш мир, решив потрясти нас глубиной своей извращённости ещё больше, чем это было до сих пор возможно? Вы нагло, по-хозяйски ведёте себя на нашей земле, ходите по ней, как свои – вы решили, что вы свои настолько?

– Юноша, у меня на родине на этот счёт есть хорошая поговорка: не нравится – отвернись.

– Андрес…

– Нет уж, дай, я скажу. Я б не вмешивался, конечно, имей он на самом деле хоть какое-то право… Но я достаточно уже здесь прожил, чтобы разбираться… Он не из твоего клана, и более того – не из твоей касты, так что это с его стороны – наглость и вмешательство не в своё собачье дело. Тем более, что он младше и пока только ученик. Сначала станьте кем-то уровня фриди Алиона, юноша, а потом уж приходите высказывать своё бесценное мнение, если до тех пор не подрастеряете спесь. Возможно, он решил, что раз он воин – он умнее от рождения и может поучать жреца, получившего образование у лучших учителей храма? Так могу напомнить, верховодит, после реформы, вообще каста мастеров… И на обществе это, кажется, сказалось только благотворно… Всегда считал, что в идее гегемонии пролетариата есть здравое зерно.

Теперь Ранвил не мог без горечи и иронии вспомнить недавние свои мысли о том, что самым страшным для него было бы встретить в этих коридорах Дэвида… Несколько раз он замедлял шаг, пытаясь успокоиться, выбросить из головы виденное, слышанное – и не мог. Прежде мысли о возлюбленной помогали ему успокоиться, но сейчас рядом с мыслями о ней неизбежно следовали мысли о Дэвиде, который был с нею рядом на Тучанкью долгих восемь месяцев, и мог успеть склонить её сердце к себе, об этом доме, в который когда-то они вместе приходили для радости… И не хотелось думать, что правы были его родственники, говорившие, что, за кого бы ни почитали Деленн в народе, общество полукровки не лучшая компания для него. И не хотелось думать, что Деленн… может поощрять подобное. Скорее, она так объята горем сейчас, что не видит того, что происходит у неё под носом… Впрочем, пусть жрецы сами разбираются с теми новыми напастями, что обрушились на них…

Перед нужной дверью он остановился, снова попытавшись взять эмоции под контроль. Из-за двери слышался смех Шин Афал – как же давно он не слышал его… Нет, не следовало, не следовало ей уезжать. Без неё нашлось бы, кому полететь на Тучанкью. Они должны были вместе приступить к учению, идти рука об руку, как всегда шли… Не худшее служение, чем то, что предложили ей там… И у них была бы возможность.

– Согласна. Но всё же думаю, что это режиссёрская ошибка, которая исключительно в ущерб фильму.

– Шин, ну ты посмотри, какой год! Для того времени…

– Можно было учесть ошибки предшественников и поучиться у мастеров! Даже я, не слишком много понимая в земной культуре, вижу, что вот в этой сцене… такая бессмысленная напряжённость… как будто режиссёр прямо извиняется перед нами за то, что нам предстоит увидеть. Уже или бери и делай хорошо, или не делай вовсе!

– Может быть, ты и права.

Минбарка и дрази разом вздрогнули и обернулись на звук открывшейся двери и шагов.

– Ранвил! Ранвил, это ты! – глаза Шин Афал вспыхнули смесью радости и испуга, - ты здесь! Как твоя учёба?

Ранвил случайно бросил взгляд на экран, где фильм сейчас, ввиду бурного обсуждения, был поставлен на паузу, и приветственные слова, какие и были, замерли на его устах.

– Шин, что это?

Девушка потупилась.

– Сложно тебе будет так сразу объяснить… Мы с… - Шин Афал не смогла вспомнить, представляли ли Штхиукку и Ранвила друг другу тогда, когда собирали их группу, и решила, что раз так – прекрасная возможность представить сразу под нужным именем, - с Штхейном знакомимся с земной культурой, в частности, кино, в части… такого раздела, как эротика.

– Это я как-нибудь вижу. Но Шин, разве… эти два землянина, которые сейчас на экране, не одного пола? Я ясно вижу у обоих грудь, это две женщины!

– Ну да, мы изучаем именно гомосексуальную эротику… Ранвил, если тебя это коробит…

– Коробит? Меня это невероятно коробит, Шин! Я просто не понимаю, что здесь происходит! От тебя – от тебя я уж точно не ожидал подобного! С каких пор ты интересуешься… иноземными извращениями?

– С таких, - Шин Афал начала грозно подниматься, чувствуя, что разговор предстоит более тяжёлый, чем она первоначально надеялась, - как решила стать врачом, а врач, если тебе не известно, должен знать… всё о любых проблемах, которые могут возникнуть у страждущего, о страданиях не только тела, но и души… И с тех пор, как просила тебя не ограждать меня от моего выбора!

Парень искал, куда пристроить взор – не хотелось смотреть ни в сторону мерзости на экране, ни на любимую, глаза которой загораются неправедным, незаслуженным им гневом, ни на этого иномирца, что, если и не являлся инициатором… этого их странного времяпрепровождения… то ведь поддерживал, участвовал…

– Я помню о твоём решении, Шин. Но если ты хочешь быть врачом, тебе следовало сейчас поступить в обучение к какому-нибудь заслуженному учителю и прилежно посещать занятия, а не… а не заниматься просмотром земной эротики.

– Можно, Ранвил, я сама решу, что мне делать? Сейчас это важнейшее для меня как для будущего врача и как для друга.

– Шин. Нам следует немедленно уйти отсюда. Я теперь вижу, что малый порок ведёт к большему, и мне не хотелось бы, чтоб это касалось и тебя. Ты мне не чужая.

– Ранвил, мы с тобой, кажется, ещё давно обсудили твоё чувство собственничества? Решения, которые касаются моего выбора, я с тобой обсуждать не обязана, ты мне покуда не наставник.

– …Потому что нет никакой надобности смотреть на это, чтобы понимать, что этого быть не должно.

– Что-о?

– Ты здравомыслящая и чистая девушка, для чего тебе оскорблять свой взор… подобным?

– Ты снова совершенно напрасно решаешь за меня, мой взор ничуть не оскорблён! Я нахожу эту историю… очень трогательной и красивой, а вот тебе не стоило бы судить о том, чего ты не видел.

Это было, определённо, уже слишком для Ранвила сегодня…

– Я видел достаточно, чтобы понять – ты испытываешь влияние, гибельное для твоей души и ума, Шин Афал, ты позоришь себя и клан, и если я для тебя не авторитет – что ж, я вынужден рассказать старейшинам…

Шин скрестила руки на груди.

– И что ты им скажешь? Смотреть фильмы пока не возбранно, а сказать, чтоб ты видел, что я сама совершала что-то предосудительное, ты не можешь.