Андо улыбнулся, перемещаясь на край кровати и подтягивая к груди ноги.
– Ты считаешь, что способен доставить мне беспокойство? Да, я… некоторым образом меняюсь, наверное, и так можно сказать. Но то, что ты видел внизу – не есть результат этих изменений. Я был таким всегда. И я искренне надеюсь, что тебя это не напугало. Я никого не хотел напугать. Впрочем, говоря честно и открыто, я даже не задумывался о том, что выгляжу странно. Это ведь всегда я, сложно отследить перемены внешние, когда внутри ты не меняешься. И если ты хочешь – можешь остаться, если хочешь – я могу показать тебе их ещё раз. Виргиния… Ты хочешь найти её, потому что благодарен ей? Потому что считаешь, что многим обязан? Или потому, что ты влюблён в нее, Алан?
Алан опустил голову. Разговор происходил как-то не так, не как хотелось, не как было нужно. Он зашёл всего лишь заверить Андо в том, что он не… Не склонен недооценивать то, что для него сделано, более чем не склонен, что… Пожалуй, правильно бы было сказать, что молекулы водорода в этом океане внутри него – это его благодарность… Но Андо снова будил в нём… всё то, что не было высказано никому, никогда.
– Андо… Есть ещё то, что… некая вина моя перед тобой, но мне не хотелось бы говорить сейчас об этом, точнее, я просто не смогу, и я… не хотел бы, чтоб ты сейчас говорил, что мне не в чем себя винить перед тобой, потому что ты не должен отпускать мне грехи, о которых ты не имеешь понятия. Я… я ничего не знаю, Андо!
Парень наклонил голову вбок, рыжие волосы каскадом ниспали на плечо. Он долго смотрел в глаза Алана, пытаясь понять его, о чем он говорит.
«Пусть я не имею понятия о том, что тебя мучает, пусть я не способен тебе помочь в этом, пусть ты не хочешь моей помощи больше – пусть так. Но не стоит думать, что ты грешник. Я вижу тебя, Алан. Нет, не сканируя, чтобы видеть твою душу мне необязательно сканировать твои мысли. Не волнуйся, я не полезу туда, куда мне не следует. Но я не знаю такого твоего шага, такой мысли, направленной в мою сторону, которые могли бы упасть виной на твои плечи».
Мальчик кивнул. Было непостижимо, как Андо может не понимать этого, после того… после того-то… Но пусть. Пусть будет ещё одной такой милостью к нему. Он неловко присел рядом с Андо, коснулся его руки.
– Лучше не думай о том, что ещё что-то меня мучает. Не надо. Ты так много для меня сделал, что сделать больше этого – невозможно, никому, ни для кого. Мне хотелось бы как-то отплатить тебе за это… Но я знаю, что это невозможно. Есть неоплатимые дары, и в общем-то, это хорошо, что они есть. Это даёт нам огонь, освещающий нам путь и дающий силы.
– Само слово «дар» подразумевает – отдать, подарить, безвозмездно и навсегда. Но если ты хочешь мне помочь… Прошу, найди для меня какую-нибудь заживляющую мазь. Только не беспокой Далву, не надо, она не должна об этом знать. Если не сможешь достать так, чтоб она не волновалась, то не надо.
Андо было действительно трудно двигаться. Колодец будил в нем силу, его силу, такую огромную, такую непокорную, что от мощи её парень даже ходил с трудом.
Алан послушно встал и вышел за дверь, в тишину пустого коридора. Хорошо… Теперь разговор шёл правильно. Ему удалось свернуть с пути, который мог привести его к тому, чтоб попросить у Андо остаться и на эту ночь здесь, в его каюте – просьба совершенно недопустимая после всего, что он тут сказал… И то, что можно выразить свою благодарность не словами, которых всё равно будет мало, а действиями - это тоже прекрасно.
Медблок был тоже объят тишиной - и это понятно, сейчас здесь, к счастью, совершенно нечего делать. Наверное, Далва отдыхает. Конечно, не очень-то вежливо брать что-то без спросу, зато не беспокоить для этого человека, у которого и так серьёзная и ответственная работа - вполне даже вежливо. Крепко сжимая баночку, он вернулся в каюту, где дожидался его Андо, расположился за его спиной и откинул с неё длинные волосы, едва поборов желание зарыться в них лицом. Запах его кожи был таким лёгким, едва уловимым, таким особенным, ни с чем не сравнимым, кружащим голову… Он коснулся пальцами спины парня, надеясь, что его прикосновения… не ощущаются Андо как нечто… Его взгляд упал на острые, выпирающие лопатки. На светлой, чуть бронзовой коже багровели ожоги – как раз в том месте, откуда там, внизу, на равнине, у Андо вырастали крылья.
– Это… то, что делает с тобой твоя сила? – в голосе не было сожаления, ужаса или чего-то подобного. Скорее, восхищение и уважение.
Подушечки пальцев мальчика, касающиеся спины Андо, приятно холодили горячую кожу, словно снимая боль.
– Это только малая часть того, что она делает. Но раньше было хуже. Раньше, когда она только проходила становление, осваивалась в моём теле, было куда сложнее. Есть только одно существо… Мой друг, который всё то время был рядом, и помогал мне пережить эти волны. Правда, тогда я не ценил этого, о чём сожалею. Эта сила не должна была быть в теле человека. На самом деле, Бог не должен был создавать меня. Я слишком слаб, чтобы это выдерживать… без потери контроля хоть иногда. Знаешь, Алан… Я сделал в своей жизни немало такого, за что чувствую вину. И то, что у меня нет времени сделать хоть что-то в противовес тем действиям… Обречённость в том, что даже сорвись я сейчас туда, к тем, кого я не ценил, скажи я им обратное, скажи я им, что безмерно благодарен, это ничего не изменит. Моё время подходит к концу, я знаю, что не в моих силах. А ты… Ты, Алан, должен пройти ещё очень длинный путь. Так что забудь всё, что ты вписал себе в вину, особенно, если это касается меня. Я прошу тебя об этом. Расцени, как последнюю просьбу.
Андо повел плечами, чувствуя пульсирующее жжение от мази. Это движение едва не заставило Алана ткнуться носом в его затылок, влажные от мази пальцы невольно скользнули по предплечью.
– Как тяжело, наверное… Всё время иметь необходимость в контроле, не сметь выпустить… себя, всего… Я знаю это, могу представить. Я всю жизнь старался сдержать в узде свою тьму, не пускать, не давать коснуться того, кто случайно оказался рядом. Ты – старался не выпустить свет, чтоб он не сжёг кого-нибудь… Если уж тебя он так сжигает… Как странно, что, такие разные, мы в чём-то одинаковы. Но… слова всегда имеют смысл, Андо. Ты говорил… не важно, что было, важно, что есть сейчас, что будет. Я получил новую жизнь, в которой нет места кошмарам, и ты получил.
– Спасибо, Алан. Но дело не в том, что я не верю в свои силы, или что я не считаю возможным что-то исправить. Я не знаю, поймешь ли ты… Но я говорю о времени. Времени, отведенном мне Богом. Оно подходит к концу, и я… Я думаю, это я привёл нас всех к этому колодцу. Я должен был остаться здесь, тоже как память… об ушедшем. Но я не остался. И я преодолеваю этот зов, хотя и знаю, что я не получил ответа, но я убеждаю себя, что это лишь потому, что будущее не определено, и оно ещё может измениться. Ничего я так не желал бы, как его изменить… И всё, что я ещё могу сделать, я должен сделать. Для всех, кто не случайно встретился на моём пути… Я хотел помочь тебе… вернее, я хотел успеть помочь, это одна из причин того, что ты видел внизу, и того, что ты видишь на моей спине сейчас. Времени и правда мало, я знаю, что даже до конца этого года меня не хватит. Я счастлив, что любил Офелию, я счастлив… что любил Бога… Счастлив, что у меня был такой друг на родине, хотя он, наверняка, больше не захочет меня видеть. И счастлив, что ты сейчас рядом. Счастлив от того, что не один… Больше не один.
– Андо… - голос Алана дрожал, - может быть… может быть я не слишком много в этом понимаю… Но мне кажется, что ты… Можешь ли ты быть уверен в том, что говоришь? Многим, говорят, даётся предчувствие смерти, но только бог решает, сколько жить человеку и когда умереть. Бог может и изменить своё решение. Иногда то предчувствие, в котором человек видел свою смерть, касается какого-то тяжёлого момента в его жизни, после которого… Допустим, что-то в нём умирает, но что-то, чему пришло время умереть. Если так посмотреть, то и я в этот момент, там внизу… умер, но о такой смерти не жалеют. И думаю, многие… умерли и ещё умрут с тобой рядом для жизни куда лучшей. – он сполз с кровати, опустившись на колени у ног Андо, крепко стиснув его руки в своих, - то, что явилось мне… всем нам, там, на равнине, в тебе… я думаю, это знак того, что мы должны увидеть бога в самом себе, друг в друге. Увидеть и полюбить. Именно это ты несёшь людям… кто принесёт, если не ты? Быть может, так нужно было, чтобы мир наш, больной и жестокий, забывший о любви, о сострадании, очистился огнём Литы и омылся слезами Байрона, и ты, именно ты… через тебя, тобой… мы все поймём, почувствуем это. Преобразимся. Не лишай твоих друзей, всех, кому ты дорог, счастья увидеть тебя, обнять, согреться твоим светом.
