Исполнив короткий странный танец, встречающие сделали знак следовать за ними…
Для размещения их отвезли в ближайший к космопорту городок. Уже на подъезде к нему Винтари посетило странное сравнение - город-призрак. Городов-призраков он никогда не видел, хотя слышал, конечно, что такие есть. Вот, теперь один такой видит воочию. Город, покинутый его жителями. Конечно, здесь не произошло какой-нибудь ужасной трагедии, жители мирно уехали… Просто город ближайший к космопорту, это естественно, что он опустел одним из первых. Хотя, трагедия произошла. Не прямо здесь, и не в этот момент, и не с ними… Но ощущение, отпечаток трагедии жил и в этих стенах, в этих притихших садах, в нависшем сумрачном небе. Центаврианские постройки здесь… Это смотрелось даже не то чтоб как-то неправильно и неестественно - даже напротив, дома казались странным образом… одухотворёнными… Может быть, потому, что были, как-никак, частью этого мира, стояли на этой земле, были построены из того камня, что она родила… И цветы в этих садах, вьющийся по заборам тёмный плющ - хоть и были завезены с Центавра, выросли тоже на местной почве…
У въезда они заметили небольшую группу встречающих - видимо, встречающих их, и затормозили. Ещё издали Винтари понял - это не тучанки, это центавриане. Это было видно хотя бы по одежде, резко отличающейся от традиционных одеяний тучанков - замысловатых балахонов из лоскутов кожи, шкур и ярких тканей. Старик, девушка, кто-то ещё за их спинами…
- Приветствую вас в городе Лафере, ваше высочество, - проговорила девушка, выступив вперёд, - мы будем счастливы, если вы поселитесь по соседству на эти дни, что вы будете здесь. Обитаемы остались только два дома, вы и ваши спутники имеете неплохой выбор… Если будет угодно, мы всё покажем вам здесь.
Винтари бережно взял протянутую руку девушки. Такие изящные, тонкие пальцы - лёгкие, практически невесомые, как кружево рукава. Пожалуй, уже одних этих белых, тонких пальцев хватит для беспредельного восхищения, а она удивительно красива, у неё волшебный, приятный голос. Сколько же лет этому прелестному созданию? Почему она одна из всей семьи вышла сюда? Старик - похоже, слуга, судя по одежде и невысокому гребню, вернее, его жалким остаткам, второй мужчина - тоже едва ли родственник…
- Меня зовут Рузанна Талафи, я здесь… вроде как, получается, главная. Я надеюсь, вам понравится здесь, ваше высочество. Я выросла здесь, и люблю эту свою вторую родину… Пойдёмте.
Процессия двинулась по улице. Винтари с удивлением заметил, что девушка знает язык аборигенов - она переговаривалась с ними такими же отрывистыми воюще-лающими звуками, просто невероятными для устройства гортани у их расы… Хотя, ведь тучанки умудряются говорить на человеческом… Главным образом она, впрочем, указывая на тот или иной дом, рассказывала о покинувших его обитателях, историю постройки этого дома, историю этой семьи… Сложно сказать, насколько хорошо она говорит на языке тучанков, но на земном говорит так же хорошо, как на родном.
Определиться с домами оказалось на практике совсем не просто, в конце концов выбрали чуть ли не методом считалочки, поскольку по одному размещаться как-то совершенно бессмысленно и нерационально, селиться решили по пятеро-шестеро, поблизости от оставшихся обитаемыми домов. Дом Фенно, который заняли Винтари, Дэвид, Зак, Брюс и Иржан, был соседним с Рузанной Талафи, по другую сторону от неё поселились Тжи’Тен с Аминой, оба аббая и дрази-рейнджер Ташор, а в соседнем с Фенно доме Макари - Шин Афал, иолу, юный дрази, оказавшийся женщиной, Штхиуккой, и рейнджер-землянин (вернее, строго говоря, проксимец) Майкл Дир. Фриди и седой бракири поселились на другом, практически, конце города рядом с доктором Чинкони, с которым сразу нашли какие-то общие темы.
Заснуть на новом месте оказалось сложно. Винтари думал о местных - насколько успел с ними пообщаться… Они обещали зайти утром, провести церемонию совместной трапезы. Ночь и день на Тучанкью - зыбкие понятия, эти существа не спят, постели в их домах используются редко, для отдыха. Им не мешает темнота, они и в ней отлично ориентируются. Разумеется, эти их свойства нещадно эксплуатировались и теми и другими оккупантами… Потом они, конечно, поняли, что выматывать до потери сознания этих рабов себе дороже - после этого для любой работы они были уже бесполезны. Даже минутная потеря сознания приводит тучанка к безумию. Потому что Песня Сознания не должна прерываться ни на миг…
В одной книге у Дэвида, об обычаях малых земных народов, он читал о таком - “что вижу, то пою”. У некоторых малоразвитых, преимущественно кочевых племён была манера - в дороге описывать в песне всё, что видели - степь, деревья, реку, небо… Что-то подобное, только в более широком масштабе, происходило и здесь. Песня Сознания - это описание всего мира вокруг, всех, кто есть вокруг, всех событий, что произошли. Единая летопись сознания, единая координатная сеть, в которой существует личность. Разрывая её хотя бы ненадолго, существо дезориентируется, и в лучшем случае потом не может вспомнить, кто оно и откуда… Песня передаётся из поколения в поколение, связует элементы общества воедино. Это сложно представить, как им, наверное, сложно представить жизнь других рас… Найдут ли они взаимопонимание? Предыдущим обитателям этого дома это не удалось… Раз уж им велено было отбыть на родину… Не удивительно - глава семейства Фенно, по словам Рузанны, относился к местным жителям исключительно как к рабам… Интересно, почему Рузанне и ещё некоторым разрешили остаться? За какие-то заслуги или просто за отсутствие вреда? И почему они остались? Ведь Тучанкью откровенно не рай земной… Хотя, может быть, понимание, что на Приме их никто не ждёт…
В комнате было темно, очертания предметов едва различимы. У Тучанкью нет луны, даже звёзды здесь увидеть можно крайне редко. Винтари рассеянно пытался по памяти восстановить обстановку в комнате. В этом не было, правда, ничего сложного - обстановка вполне обычная центаврианская. Они, видимо, ничего из мебели не забрали, а ведь трудов стоило доставить это всё сюда… Даже статуи богов в стенных нишах остались.
Эта комната, кажется, принадлежала дочери Фенно…
Он проваливался в сон медленно. Словно бы из переливающейся в углах темноты протягивались к нему руки, слепо касались его… Странно, было совсем не страшно.
“Тебе понравилась трава нашей степи… Это очень хорошо. Ты полюбил свой мир после того, как увидел его поля. И наш полюбишь…”
Вспоминалось солнце Примы, оно пропитало собой тогда, казалось, всё… жужжание незримым насекомых в густой высокой траве, пыль на лице и одежде, и саднящие царапины от чертополоха, и смех Лаисы… Во многом с телепатами сложно, но в одном удивительно легко - их можно порадовать, поделившись хорошими воспоминаниями. Они способны вместе с тобой греться этим солнцем, вдыхать те же запахи, почувствовать то же счастье. И чувствуешь себя при этом так, словно, не поделись ты этим - как раз тогда чувствовал бы себя обделённым…
Рассветы на Тучанкью очень неявные. Тёмное небо не вспыхивает таким ярким радостным светом, как на Приме или Минбаре. Нет здесь ни тех красок, ни той неудержимой быстроты и силы. Он не входит в комнату, он не прорывается в неплотно задёрнутые шторы, решительно отбирая обрывки недосмотренных снов. Скорее, просто чувствуешь, как что-то неуловимо изменилось в воздухе. Пожалуй, это стоит того, чтоб попытаться поймать если не первый луч, то второй и третий… Подумав, что Минбар его всё-таки испортил, привив несвойственную раньше любовь к ранним подъёмам, он прошёл через гостиную - дом ещё спал - и осторожно отворил дверь в сад.
Было, действительно, ещё практически темно. Только смутное белёсое зарево занималось на горизонте, над зубчатой каймой деревьев и крыш. Звезда, вокруг которой вращается Тучанкью, достаточно яркая, да много ли толку - её свет едва пробивается сквозь окружающие планету газопылевые облака. Казалось невероятным то, что, при таком свете, здесь вообще может что-то расти и жить, тем более видеть, что здесь сумели прижиться центаврианские растения. Хотя видимо, они генмодифицированы специально под суровые условия с недостаточностью солнечной радиации и совершенно иной почвой. Запах тот же, но цветы бледнее, мельче… Как это, наверное, удручало хозяйку дома, которой хотелось гордиться настоящим центаврианским садом… Интересно, что само понятие сада вообще есть не во всех культурах, и может сильно различаться. Вот тучанкам, например, в голову не приходило высаживать специально перед своим домом какие-то растения, у дрази сада как понятия, пожалуй, не могло возникнуть ввиду сильной скудости того, что вообще можно было назвать декоративной флорой, их растениеводство долгое время было сугубо утилитарным… Пожалуй, наибольшую близость в садово-парковых культурах он заметил между Землёй, Центавром и Минбаром. Но если на Центавре сад был местом отдыха и развлечений, полем эстетики, моды, был немыслим без ярких красок и причудливых форм стрижки кустов, то на Минбаре это было местом уединения и размышлений, духовной жизни. Туда выходили для медитаций, размышлений о жизни, вселенной, вечном, преходящем, гармонии и дисгармонии. Большинство древних минбарских городов, к коим относились и Йедор и Тузанор, были целиком высечены в кристаллических породах, и там, где слоёв почвы не образовывалось естественным образом ветровыми наносами, а сад всё-таки хотелось, его создавали искусственно, высекая котлован от трёх метров и глубже, заботливо укладывая слой за слоем так, как они расположены в естественных условиях, а затем просто разбрасывали семена, оставляя им возможность прорасти там, где им случится упасть. Часто сады создавались там, где сквозь камень естественным образом пробивался родник, иногда его приходилось высекать. Для родниковой воды прорубали канал, выкапывали небольшое озерцо, иногда, если сад был ярусным, получался мини-водопад…
