— Крошка, я убью тебя, потом его, а потом себя, если ты сейчас же с него не слезешь, — сказал Рифкин.

Хармони встала, отчего Санни почувствовал крайнее неудобство, потому что теперь немецкая пушка была направлена прямо ему в пах.

Он тоже поднялся.

— Не дергайся, урод, — каркнул Рифкин. — Все равно от этого нокаута не сбежишь. Усек?

Санни кивнул.

— Усек.

Рифкин ухмыльнулся.

— Вот и правильно, чертов ты…

Санни подобрался.

Но в тот же миг Хармони схватила дробовик за дуло. Коко Шанель рявкнула и выбила в потолке дыру размером с баскетбольный мяч, наверняка перепугав до чертиков миссис Гапта-Санг-Джефферсон, домовладелицу, которая жила как раз этажом выше.

А потом Хармони отрастила третью руку.

Санни чуть с ума не сошел, глядя, как стриптизерша правой рукой хватает дробовик, левой — горло бандита, а третьей рукой, выросшей едва ли не из задницы, сжимает яйца Рифкина.

Головная боль Санни двинулась вниз, шипами прошлась от затылка к шее: поврежденный глаз передавал ему зрелище, которое любого заставило бы завязать с выпивкой: нечто среднее между Бейонс и Кали, индийской богиней разрушения, устраивало Рифкину кошмар наяву.

А вот левый, здоровый глаз Санни до сих пор видел Хармони такой, какой она была в «Шейкдауне». И почему-то аппетитная красотка и языкастый ночной кошмар были едины и неразрывны.

— Пожалуйста… отдай, — прошептал Рифкин.

Хармони запустила ногти в его горло. Миг спустя они оба были покрыты брызнувшей кровью.

Ее язык выстрелил, как у жабы, и дважды обвил Рифкину шею. Тот побагровел, Коко Шанель со стуком упала. Хармони подняла его над головой и с размаху ударила об пол, с такой силой, что покрытие из фальшивого дерева, гордость Санни, треснуло и разлетелось. И продолжала трепать, да так, что перхоть с остатков его волос устроила в комнате снежный шторм над Миннеаполисом.

Позвоночник Рифкина издал жуткое хруп! — и забившиеся в агонии ноги пнули дробовик. Коко Шанель пролетела через всю комнату и застыла возле Санни.

Он нагнулся за оружием, Хармони бросила Рифкина и, раньше, чем Санни сам понял, что уже все решил, прыгнула, снова расплавив свое лицо в полете.

Коко Шанель кашлянула, разворотив Хармони глотку. Стриптизершу отнесло к противоположной стене. У Санни было пять минут на то, чтобы понять, что его не убили, а затем Хармони поползла по стене вверх и исчезла в тени под самым потолком.

И вырубился свет.

— Дерьмо! — прошипел Санни.

Он вертелся на месте, пытаясь отличить силуэт женщины от теней над головой. Раздался звук, и он вдруг почувствовал, как миллионы огненных муравьев впиваются в его плоть, добираясь до самых костей. Что-то в его голове лопнуло, кровь залила поврежденный глаз. Он завопил и выронил дробовик.

Чудовище выпало из теней и приземлилось ему на спину. Санни заметался, врезаясь в стены и мебель, пытаясь сбросить ее.

— Все бесполезно, боец, — прошипела тварь.

Его позвоночник обожгло, когда язык существа пробил кожу у основания его черепа и начал ввинчиваться дальше, разрывая мышцы.

Ты должен остановить ее, парень! — закричал в его голове Шарки. Санни чувствовал, как дрожит этот язык, с шорохом наждачной бумаги вылизывая его позвоночник.

— Остановить ее, па-а-арень, — пропела Хармони.

Санни упал на колени.

Дробовик лежал всего в каком-то футе от них, но Санни рухнул лицом вниз, когда попытался его достать. Тварь на его спине запустила свой зонд еще глубже.

Спи, — подумал Трауб. — Будь хорошим мальчиком, просто лежи.

Не дури, — возразил ему Шарки. — Если ты ляжешь в нокаут, то, что встанет, уже не будет Санни Трубадуром.

Он знал, что Шарки прав, поэтому правой рукой, под хруст суставов, потянулся к дробовику. Что-то в плече щелкнуло и поддалось, Санни потянулся дальше, коснулся холодного дерева… вздернул его.

Дальше остались лишь ощущения: он ткнул Коко Шанель вверх и назад, через левое плечо, почувствовал, как дуло входит в нечто мягкое, и спустил курок. Выстрел оглушил его, зато Хармони снова отнесло на несколько метров.

Санни вскочил на ноги, жадно втягивая пересохший воздух, больным глазом вглядываясь в темноту. Хармони лежала у двери, ее лицо превратилось в ошметки. Острые шпильки туфель оставляли глубокие царапины в полу: она пыталась встать и сучила ногами. И у нее почти получилось. Наполовину поднявшись, Хармони хрюкнула, и тут ее затылок взорвался, выплескивая содержимое на противоположную стену.

Миг спустя снова зажегся свет.

Санни потрогал свой раненый затылок и вздрогнул. А потом отправился проверять Рифкина.

Он и раньше видел мертвых, но по сравнению со Скарпом даже латынь до сих пор жива. Скарп выглядел как человек, который поскользнулся на томатной пасте, заработал инфаркт, но успел застрелиться от стыда за такую глупую смерть.

Санни наблюдал, как его последняя надежда на пять тысяч баксов истекает кровью на развороченном полу квартиры, которая ему больше не по карману.

А потом Скарп сел. И завопил:

— Больно же, сука!

Санни присоединился к воплю, и вышел дуэт Билли Грэхема и Чарлтона Хестона на вечеринке в честь тюремного изнасилования.

— Чувак, блин, ты меня напугал! — сказал Рифкин.

Санни клацнул зубами.

— Флаконы, — сказал Рифкин.

— Что?

— Хрустальные флаконы. Ты ж, надеюсь, их не прострелил?

Хармони сползала по стене, сдуваясь, как резиновая кукла.

Уцелевший флакон поблескивал на ее быстро опадающей груди под тем, что раньше было головой.

Санни снова услышал тоненький визг, на этот раз более четкий. Визг, который доносился из флакона.

— Ну? — хрюкнул Скарп.

— Один разбился, — сказал Санни. — А второй…

— Черт! Дерьмо! Дерьмо!

Рифкин заколотил кулаком по полу, с каждым движением хрустя сломанной спиной. Позвоночник не выдержал, и его тело с громким мерзким звуком просело дюйма на два: Рифкин рухнул лицом вниз, как религиозный фанатик черной Оклахомы.

И во второй раз за ночь Санни ощутил, как его внутренности исполняют сальто-мортале.

Где-то снаружи громко хлопнула дверь машины. Полиция не стала бы сюда ехать до самой программы по облагораживанию района, так что беспокоиться о копах не стоило. Как и надеяться, что копы чем-то помогут.

Рифкин оттолкнулся от пола руками, поднимаясь над лужей собственной крови, и уставился на Санни.

— Тащи сюда это дерьмо, и быстро, — хрипло скомандовал он.

Правая рука соскользнула, и он снова рухнул лицом в лужу.

Санни услышал отчетливый хруст, но не поверил своим ушам.

— Чееееедт, — заорал Рифкин. — Мой дос!

Санни вытер подбородок и застегнул штаны.

— Ты просто жалок.

— Эй! — Скарп уже не поднимался, вопя в пол. — Я дебе пдачу не за оскорбдедия, идиод!

— Оставь себе свои деньги. Отскребись от пола и вали отсюда.

Рифкин фыркнул.

— Сдушай, гедий. Я бы с удоводсвтием, но ода сдомада мне спину, и я не багу встать!

— Не мои проблемы.

Рифкин взвыл. Лампочка над головой Санни замигала.

— Дадно, сдушай. У бедя в багажнике подмиддиода доддаров. Даличдыми. Дай мде фдакон, и оди твои.

Санни нахмурился.

— Да что в этом флаконе?

Рифкин перекатился на спину и уставился в потолок.

— Хармони жрет истинную сущность мужчин, ту, что делает тебя тобой. И держит эту сущность в тех стекляшках.

Тестостероновый вампир, — хрюкнул Шарки. — Как моя первая жена.

— Она сказала мне, что без моей сущности я буду вечно бродить по земле, — продолжил Рифкин. — Как живой мертвец. Вечный Жид и всякое такое дерьмо.

Он дает тебе второй шанс, сынок, — заметил Шарки.

Санни проклял тот день, когда позволил Шарки вытащить себя из трущоб. И перебросил флакон Рифкину, который тут же вытащил пробку и присосался к содержимому, как Марион Бэрри к трубке с новой дурью.