— Ты же знаешь, что нет. Она дома, ждет тебя.

— Ага, ну да. Но я освободился раньше и решил малость развеяться перед тем, как к ней идти. — Он снова затянулся и выдохнул дым ей в лицо, улыбаясь. — Здорово, что я тебя встретил. Мне так и так надо было с тобой поговорить. Познакомиться, так сказать, поближе.

Блестка снова помотала головой. Этот идиот ее уже утомил.

— Не стоит ко мне подкатывать, Родни, — сказала она, специально называя его именем, которое он ненавидел.

В июле, три месяца назад, ей исполнилось восемнадцать, и она не раз ловила на себе его взгляды, обычно когда мать отворачивалась, а Род думал, что она его не видит. Сама Блестка скорей отдалась бы бродяге под Уолмартом, чем этой волосатой обезьяне.

— Мне нужно идти.

Она отвернулась и шагнула прочь, но Род схватил ее за руку и развернул к себе, не слишком грубо, но и далеко не ласково.

— Задержись на минутку, — сказал он. — Я просто хочу поговорить. — Он улыбался, но в глазах зажегся неприятный огонек. — Нечего так злобствовать, юная леди.

Она оглянулась, но никто не смотрел в их сторону. Люди шли по своим делам в разных направлениях. Она была одинока в этой огромной толпе. Где-то кричали счастливые голоса, какая-то девушка пищала: «Помогите!» — ей смеялись в ответ. Блестка попыталась вырваться, но пальцы Рода только сжались сильнее, как китайские наручники. Он так и не перестал улыбаться, вот только теперь улыбка была злой, а недовольной. Блестка вспомнила синяки на предплечьях матери, темные пятна, похожие на отпечатки пальцев. Она знала, что это не были метки страсти. По крайней мере не всегда.

— Не дергайся, смысла нет. И не надо ничего говорить матери. Все это касается только тебя и меня…

Внезапно Род замолчал. Он открывал и закрывал рот, но не мог выговорить ни слова. Его голова медленно повернулась влево, он уставился на пальцы, сжавшие его плечо. За пальцами оказалась рука, а за рукой и ее обладатель — один из самых красивых парней, которых Блестка видела в своей жизни. Он был на пару дюймов ниже двухметрового Рода, но, казалось, нависал над ним. Парень весь словно состоял из острых углов и казался вырезанным из цельного камня. Глубоко посаженные синие глаза тяжело смотрели на Рода. Род отпустил руку Блестки, не столько разжав пальцы, сколько отдернув, словно какие-то нити в его руке бритоголовый незнакомец просто перерезал.

— Уйди, — сказал незнакомец, склоняясь к самому лицу Рода. — Быстро.

Род споткнулся, словно потеряв контроль над собственными ногами, парень помог ему выровняться и развернул, почти без усилий, в противоположную от Блестки сторону. А потом толкнул. Род засеменил прочь и растворился в толпе, как побитый пес в знакомой и безопасной стае.

А парень снова развернулся и впервые посмотрел прямо на Блестку. Его глаза были похожи на бездонные озера, жесткость, с которой он смотрел на Рода, исчезла. Когда он посмотрел на нее, взгляд его стал… теплым. Ей хотелось нырнуть в этот взгляд и потеряться в нем навсегда. Он улыбнулся ей, не нахально и не пошло, но так, чтобы все сказать без лишних слов.

— Ты в порядке?

— Да, в порядке. Он просто мудак.

— Ты его знаешь?

— Он друг моей матери.

— М-да. — Улыбка парня потеплела еще на сотню ватт. — Надеюсь, у тебя вкус получше.

Они оба рассмеялись.

— Я Ник, — представился он. — Рад познакомиться.

— Я Блестка.

— Тебе невероятно идет это имя, — кивнул он на ее пудру с блестками, и они снова рассмеялись.

Рука Ника оказалась теплой и сильной и в то же время нежной.

— Я действительно рад знакомству, — сказал он и указал на воздушные шары, костюмированных зевак и окружавшую их толпу. — Это все потрясающе здорово. Я тут впервые. А ты?

— А я живу в Альбукерке. И приезжаю сюда каждый год.

— Ну… — Он помедлил и снова просиял своей невероятной улыбкой. — Слушай, я умираю с голоду и хотел бы побольше узнать об этом местечке… и о тебе.

Он оглянулся, заметил киоски с едой и оценил бесконечные очереди перед ними.

— Ты не против пообедать со мной и поговорить?

Ник хотел отправиться в место, где нет лишнего шума. Он остановился в Старом городе, в отеле со своим рестораном, и был не прочь попробовать, как там готовят. Поэтому они сели в разогретый солнцем автобус, а потом прогулялись до «Черч Стрит Кафе». Держаться с ним за руки было так легко, будто они ходили вот так каждый день. И за столиком на веранде, под висящей корзиной с цветами, вместе уминая чипсы и горячий пирог с мясом, они пили лимонный чай «Сан-Фелипе» из запотевших стаканов и болтали, как старые друзья.

Ник рассказал ей, что организовывает выступления рок-группы «Старлетки и Спейсбои». Блестка никогда не слышала о такой. Он рассказал, что группа решила попробовать новую маркетинговую модель: ребята садятся в автобус, приезжают куда-нибудь на открытую местность, где много людей, и объявляют о концерте. Никаких билетов, только добровольные пожертвования. В этом городе он уже неделю, занимается объявлениями и ждет, когда группа его догонит. В следующую среду они устраивают ночное шоу у гор Сандия.

— Возможно, — сказал Ник, гладя ей в глаза, — и ты захочешь приехать.

Она ответила, что пойдет с удовольствием, и оба без слов поняли, что разговор идет не только о рок-концерте.

Ник ни разу не спросил, сколько ей лет, ходит ли она в школу или что-то вроде того. Не спросил ни о Празднике воздушных шаров, ни о жизни, ни о чем другом. А Блестка не спросила его об акценте — похоже, британском, а может, и австралийском — и о том, как он смог появиться в ее жизни так вовремя. Они просто вместе пообедали, а потом она потянулась к его руке, но он опередил ее и обнял. Блестка растаяла и прижималась к нему всю дорогу до его номера в отеле Альбукерке.

Она любила номера отелей. Правда, бывала в них всего несколько раз, во время так называемого отпуска ее матери: однажды на окраине северного Феникса, где бассейн почему-то был устроен на стоянке, а во второй раз в Оклахоме, в дневном хостеле. Блестке нравились простыни, и маленькое мыло, и пластиковые стаканчики в целлофановой обертке, а особенно нравилось, что горничные за ней убирали.

Но в этот раз все было иначе. Комната Ника оказалась на последнем этаже, простыни на кровати хрустели от свежести, кондиционер держал идеальную температуру, а сам номер был просторным и очень светлым. Да и Ник был другим. Она знала, как обычно ведут себя обитатели таких номеров. А Ник даже не коснулся ее бокала, он просто слушал внимательно и отвечал на вопросы, смотрел ей в глаза, а не на грудь, хотя было ясно, что грудь ему тоже нравится.

Она не была девственницей, но до сих пор только украдкой встречалась для быстрого перепиха с парнями своего возраста и за привычные уже тридцать секунд не успевала даже возбудиться. Ник и в этом отличался от всего, что было ей знакомо. Он не спешил, медленно, но уверенно изучая ее, и эта его уверенность сама по себе действовала как афродизиак. Он нежно целовал ее, расстегивая на ней блузку, потом его язык опустился к ее соскам, когда Ник занялся застежкой на джинсах, и еще ниже, когда джинсы были стянуты. Когда он вошел в нее, Блестку обожгло как огнем, она не хотела, чтобы это заканчивалось.

Часть ее сознания вопила, что так не может быть, все слишком идеально: она в постели с парнем, который так похож на ее ожившую мечту, она чувствовала себя невероятно желанной — и в безопасности. Это напоминало американские горки перед самым большим спуском. Ник поднял ее выше, чем она могла представить, и уронил в такую пропасть, что Блестка потеряла сознание.

А когда очнулась, в комнате было уже не так светло. Ник лежал рядом с ней, обняв одной рукой, и смотрел телевизор. И улыбнулся, стоило ей пошевелиться.

— Какой год на дворе? — спросила она.

Он опять улыбнулся.

— Все тот же.

И Блестка со смехом ударила его по руке.

— Уже двадцать минут шестого, — уточнил он.

— Господи, что ты со мной сделал? Никогда больше не смогу трахаться.