Он грузно опустился в кресло. Поднял руку ко лбу и попытался вспомнить, что все по-настоящему. Зазвонил телефон, но он не понял где — в его мире или ее. Миры накладывались друг на друга, как слои пленки в старом фильме, когда актер показывался на экране рядом с самим собой. Тогда для этого кадры налагались один на другой. Его жена, сбросив туфли, прошагала к телефону и сняла трубку.

— Алло? Привет, дорогой. Я хорошо добралась, нам дали наш номер. — Она послушала. — Ой, нет, это плохо. А когда будет следующий рейс? Ну что ж, так ты хотя бы не пропустишь все выходные. — Снова тишина. Он слышал искаженный трубкой голос, свой собственный. — Тогда, наверное, тебе лучше остановиться в мотеле у аэропорта. На всякий случай. Хотя лучше бы ты был здесь.

Она рассмеялась чувственным гортанным смехом, и он знал, какой шутке, потому что сам ее когда-то произнес и теперь вспомнил почти дословно. Каждая минута тех выходных всплывала в памяти, телефонный разговор пробудил забытый эпизод. Он ощутил облегчение, смешанное со стыдом. Он сомневался в ней. После всех лет, проведенных вместе, он подумал о ней плохо, хуже, чем заслуживал сам и чем заслуживала она. Ему очень хотелось извиниться, но он не мог придумать как.

— Прости, — прошептал он, и признание своей вины вслух принесло облегчение.

И он погрузился в воспоминания о тех выходных. Был сильный снегопад, и все рейсы в аэропорту отложили. А у него был загруженный день, множество дел и встреч с нужными людьми. Он собирался вылететь последним рейсом, но видел на табло только «отложен», «отложен», а затем просто «отменен». Весь вечер он провел в мотеле аэропорта, чтобы успеть перехватить первый утренний рейс, если погода улучшится. Погода улучшилась, и следующую ночь они провели вместе. Это был единственный случай, когда годовщину они отмечали по отдельности — она в своем номере, он в своем. Оба ели заказанную пиццу и смотрели хоккей по телевизору. Теперь он помнил, что ночь была совсем неплохой, хотя, конечно, лучше было провести это время с ней. За сорок восемь лет их брака не было ни одной ночи, которую он не хотел бы провести с ней.

И было еще что-то, связанное с этой ночью, но он не мог вспомнить что. И это засело в мозгу как заноза, мешало и просилось наружу. Что же? Он раздраженно обругал свою предательскую память, хотя сильней всего было другое чувство.

Он чувствовал нечто вроде ревности к более молодому себе. Он был тогда таким нахальным, так кичился собственной важностью. Иногда даже посматривал на других женщин (хотя дальше взглядов так ни разу и не зашел), а иногда вспоминал свою бывшую девушку Карен, которая могла бы стать его женой, ту, что решила учиться в колледже на Среднем Западе, ожидая, что он последует за ней. Он же выбрал другой университет, остался поближе к дому. Они пытались поддерживать отношения, но не вышло, и в начале брака он подумывал о том, как это было бы с Карен, как могли бы выглядеть их дети, как бы он себя чувствовал, засыпая с ней рядом каждую ночь, целуя ее, чувствуя, как она отвечает, как переплетаются их ноги, как она обнимает его. Со временем эти мысли поблекли, и он радовался тому, что имел, благодарил Небеса за свой выбор и был благодарен ей за все, что она принесла в его жизнь. Тот, молодой мужчина, беззаботный и бесшабашный, приедет утром и отправится со своей чудесной женой в постель — и опять не поймет, как ему повезло в жизни.

Она повесила трубку и некоторое время сидела на кровати, поглаживая камешек на обручальном кольце и золотой ободок над ним. Затем встала, закончила распаковывать вещи, а потом, когда он сидел в кресле, любуясь снежинками за окном, задернула занавески, включила лампы у кровати, которые тут же залили комнату теплым уютным светом, и начала раздеваться.

Ночь с ней, пусть и не близко, зато рядом, стала для него неожиданным подарком. Он сидел на полу в ванной, пока она мылась, и прижимался щекой к теплому боку ванны. Она подложила полотенце под голову и, закрыв глаза, слушала песню Стена Гетца, лившуюся из радиоприемника в комнате. Он был рядом с ней, когда она сидела на кровати, завернувшись в махровый банный халат и укутав волосы полотенцем, делала педикюр и смеялась над каким-то жутким комедийным шоу, которого он никогда раньше не смотрел с ней, а вот теперь смеялся за компанию. А потом он читал вместе с ней книгу, которую сам выбирал для поездки, решив, что она ей понравится. Сюжет давно забылся, и они оба заново открывали для себя эту историю.

Наконец она сняла полотенце с волос, затем халат и надела ночную рубашку. Забралась в постель, выключила свет, поудобнее устроила голову на подушке. Он был с ней наедине, ее лицо почти светилось в темноте, бледное и едва различимое. Он чувствовал, как подступает сон, но боялся закрыть глаза, потому что его сердце знало, что, когда откроет глаза, ее уже не будет рядом. А ему не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась. Он больше не хотел с ней расставаться.

И все же заноза так и сидела в мозгу; ощущение того, что он забыл нечто важное, не отпускало. Что-то о разговоре, который произошел, когда он добрался до номера в отеле и они занялись любовью. Воспоминание возвращалось медленно, постепенно, но он находил осколки тех выходных на пыльном чердаке своей памяти. Да, они занялись любовью, а потом она была непривычно тиха. Он взглянул на нее и увидел, что она беззвучно плачет.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего.

— Не может быть. Ты же плачешь.

— Ты решишь, что я дурочка.

— Скажи мне.

— Ты мне снился, — ответила она.

И воспоминания снова оборвались. Он старался вспомнить этот сон. Почему-то это было важно. Все в той ночи было важно. Рядом с ним мягко дышала во сне молодая жена. Он раздраженно прикусил губу. Что же это было? Что он забыл?

Левая рука начала неметь. Наверное, из-за неудобного положения. Он попытался пошевелить ею, и онемение сменилось болью. Боль быстро растекалась по телу, как кислота, попавшая в кровь. Он раскрыл рот и резко выдохнул. Полетели капельки слюны. Он застонал. Грудь давило, словно что-то тяжелое навалилось на него сверху и медленно сжималось, не давая дышать, выдавливая из сердца кровь и препятствуя его сокращению.

— Мне снилось, что ты лежишь рядом со мной, но я не могла тебя коснуться, не могла дотянуться до тебя. Я пыталась снова и снова, но у меня не получалось.

Ее голос доносился издалека, и теперь он вспоминал слова и то, как гладил ее, сжимая в объятиях. Сила ее чувств тронула его, но в глубине души он действительно подумал, что она дурочка, если так близко к сердцу принимает обычный сон.

Она шевельнулась во сне, и теперь уже он плакал. Боль выжимала слезы из уголков его глаз.

— Мне снилось, что ты умираешь, а я ничего не могу сделать. Не могу спасти тебя.

Я умираю, — подумал он. — Смерть наконец пришла.

— Тише, — сказал он своей жене.

Посмотрел на нее, и, хотя ее глаза были закрыты, она прошептала в ответ;

— Тише, тише… Ты здесь, и я здесь.

Она перевернулась, потянулась к нему руками, и он уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая знакомый запах и прикасаясь к теплой коже. Агония становилась невыносимой, сердце в его груди разрывалось на части, становилось бессмысленным сплетением крови и вен, артерий и мускулов. Она притянула его к себе, и последнее, что он услышал, прежде чем погрузиться во тьму, тишину и неподвижность, были ее слова.

— Тише, — сказала она, когда он умер. — Я здесь…

А теперь и ты здесь.

Тише. Тише.

И он открыл глаза.

КЕВИН ДЖ. АНДЕРСОН

Церковные службы

Как только его громкая молитва и внутренняя мольба достигли крещендо, Джером Такер открыл глаза и увидел, как демон покидает юношу.

Внутри натянутого холщового тента богохульная тварь вышла из глотки и ноздрей паренька, словно ядовитый дым, смешанный с пчелиным роем, и вся эта субстанция жужжала, трещала и вращалась. Шепот демона перешел в крик. Струйка крови потекла изо рта, когда тварь вышла целиком.