Платон украдкой, через слегка раздвинутые пальцы подпирающей лоб ладони, наблюдал за Сан Санычем, делая вид, что всматривается в позицию.

Тот раздражённо, снисходительно и даже высокомерно смотрел на потуги соперника.

Наконец на доске что-то завязалось.

При развитии партии, разменяв несколько фигур и пешек, соперники начали готовиться к решающему сражению, планируя свои дальнейшие оперативно-тактические действия.

Платон догадался, что Сан Саныч сделает упор или на позиционное преимущество или же попытается, в слегка разряженной и потому более простой и читаемой ситуации, выиграть пешку или даже фигуру, что было более вероятно для его характера и привычки играть короткие партии. К тому же Платон прекрасно понимал, что играющие часто в блиц непрофессиональные шахматисты, лишены практики досконального анализа то и дело меняющихся позиций, и более всего рассчитывают только на свою интуицию, опыт и шаблонность действий, ранее приводивших их к успеху.

Скорость игры затянулась и со стороны Сан Саныча.

Он вдруг понял, что вдумчивая, медленная и осторожная игра Платона чёрными не принесла ему какого-либо преимущества в дебюте. И теперь надо было углубляться в позицию и что-то предпринимать, комбинировать.

Платон любил играть чёрными, отдавая инициативу сопернику, как бы вторым номером. Ибо, не зная дебютов, он не мог вести партию и часто белыми фигурами, или проигрывал, даже более слабым соперникам, или же специально терял темп, как бы меняя цвет фигур на чёрный. Игра чёрными, от соперника, в нужной мере ограничивала Платона и заставляла сосредоточиться на конкретных проблемах, создаваемых соперником, мешая тому в осуществлении его планов.

Как ни странно, именно чёрными он частенько выигрывал у соперников более высокого уровня. Платон в миттельшпиле и, особенно в эндшпиле чувствовал себя, как рыба в воде. Имея богатое воображение, ассоциативную память, и умение быстро и точно считать в уме, он мог просчитать любую ситуацию на несколько ходов вперёд не только в шахматах, но и в жизни.

И сейчас чёрным цветом Платон ни в чём заметно не уступал сопернику. Тот начал несколько нервничать и злиться на непокорность партнёра по партии. Отсутствие привычки более или менее глубоко продумывать свои ходы и реагировать на все ходы соперника, сыграло с Сан Санычем, наконец-то, злую шутку.

Он попался на простую четырёх ходовую комбинацию, начинающуюся, якобы, небольшой неточностью, или даже зевком Платона, неожиданно отвлекшегося на чай и сделавшего другой, преждевременный, на первый взгляд невинный ход на противоположном фланге, развивая, якобы, именно там успех ведущегося сражения.

Платон подкрепил это психологически дезинформирующим лёгким вздохом сожаления от этого сделанного не вовремя, неточного, и даже неправильного хода.

Этот трюк подействовал, как и надеялся Платон, на Сан Саныча.

Тот, приободрившись и воспрянув духом, предвкушая свой успех, уверенно сделал свой роковой ход, нисколько не сомневаясь в своей правоте.

Сделав пешкой «вилку» на две фигуры: слона и коня, он, с ехидно-довольной улыбочкой превосходства, ожидал, какую именно фигуру пожертвует Платон: защищённого пешкой слона, первым нанося по пешке удар, либо отводя из-под удара незащищённого коня, или непосредственно самого коня, защищая ходом другого своего коня.

Тот, со вздохом сожаления, сделал вид, что расстроился, теперь уже и не зная, какую из двух фигур спасать, и… оставил сей выбор Санычу, сделав на другом фланге уже второй, подготавливающий, теперь уже ход ферзём на незамеченную соперником убийственную позицию в задуманной и успешно осуществляемой им комбинации.

Саныч, обрадовавшись, что ему оставили выбор, что хапнуть, поначалу, как Буриданов осёл, не зная, какую фигуру побить, вытаращенными под стёклами сильных очков глазами, от этого казавшимися Платону сильно выпученными, жадно всматривался в позицию, оценивая, что лучше взять: слона или коня?

Но потом, разглядев, в чём он был абсолютно уверен, новую ошибку Платона, и, наконец, решившись, Саныч молниеносно, словно боясь, что Платон, не дай бог переходит, схватил незащищённого коня, тем самым временно сохраняя свою далеко продвинувшуюся пешку.

При этом наверняка думая в душе, какой же Платон лопух, что не подкрепил его другим конём для получения компенсации: хотя бы пешку за коня, или не ударил сам, первый, слоном по пешке.

Эти алчные заблуждения совершенно отвлекли Сан Саныча от другого фланга битвы, где над его боевыми порядками сгущались, предвещавшие скорую бурю, грозовые тучи.

Расчёт Платона был прост: представив первый его ход, как ошибку, Саныч увлечётся безнаказанным боем коня и из-за этого потеряет два хода, плюс один вынужденный ход из-за шаха, а дальше… дело техники!

Платон, крякнув от сожаления, сделал вид, что надолго задумался.

Надо было, для повторения этого трюка с этим же партнёром в будущем, замаскировать свою, заранее обдуманную комбинацию, сделав вид, что только сейчас, долго думая, Платон обнаружил, якобы неожиданно найденный выход из создавшейся плачевной ситуации.

Внешне это так и выглядело.

Сан Саныч, опять же улыбаясь, не сомневался в том, что Платон, сожалея об очередной промашке, начал интенсивно искать пути спасения партии.

Вместо того чтобы внимательнее посмотреть на позицию и обнаружить грядущую для его ферзя смертельную опасность, Сан Саныч откинулся от доски и стола, сладко потягиваясь и демонстрируя партнёру своё полное безразличие и уверенность в её исходе.

При этом он совершенно раскованно попивал свой, неожиданно для него уже остывший, чаёк, не скрывая при этом своих эмоций и комментируя вслух, оказывая, как ему казалось, а вернее хотелось, психологическое давление на Платона с целью скорейшего положительного для себя завершения неожиданно затянувшейся партии:

– «Ну, тут всё ясно! Финиш близок!».

Платон ещё раз просмотрел позицию и свой планируемый ход, проверяя надёжность своей задумки.

Да, она явно и, безусловно, вела к выигрышу ферзя за фигуру, так как шла через шах и обязательный в данной ситуации отход короля.

Платон со вздохом сожаления подвёл черту под создавшейся ситуацией:

– «Да! Ничего не поделаешь! Придётся попробовать вот здесь, хоть так!».

Он специально робко, словно оттягивая неизбежное поражение, сделал свой долгожданный ход конём, объявляя шах королю.

Саныч не думая, почти мгновенно убрал короля, усмехаясь очередной глупости своего недалёкого соперника, комментируя при этом:

– «От шаха ещё никто не уми…!» – и, не закончив фразу, тут только понял, на что он попался.

Улыбка мгновенно слетела с его резко покрасневшего лица. Платон молниеносно ответил, да так, что Сан Саныч чуть не поперхнулся своим ещё недопитым чаем из-за такого быстрого и видимо заранее готового ответа.

Задрожавшей рукой он поставил стакан и впился вытаращенными глазами в доску, видимо, наконец, всё поняв, не соглашаясь с этим, и пытаясь хоть как-то замаскировать своё расстройство.

Сан Саныч прислонил ладони ко лбу, создавая как бы защитный козырёк от торжествующе-испытующего взгляда Платона, и сделал правильный, но не спасающий ход, втайне всё ещё надеясь, что Платон свой предыдущий ход сделал всё-таки случайно.

Но опять молниеносный ответ Платона полностью лишил его последней, чуть теплившейся надежды и окончательно добил Сан Саныча.

Он чуть ли не со слезами на глазах вынужден был отдать ферзя за того самого хитроумного коня и, уже молча, без улыбки, с густо покрасневшим лицом, стал сосредоточенно работать своими наивными мозгами над сложившимся на доске положением. Но Платон был точен.

Его жизненный опыт, который он набирал постоянно и повсеместно, подсказывал ему, что в такой ситуации не надо почивать на лаврах, зазнаваться, а спокойно и аккуратно реализовывать своё преимущество, лишний раз проверяя свои ходы, чтобы не дай бог самому же и загубить своё преимущество в партии, что с ним ранее уже иногда случалось.