– Отец! – бросилась к вошедшему в помещение Гильермо Элизабет – излишне порывисто, будто к спасителю. И тут же устыдилась своей импульсивности. Аптекарь одарил дочь ласковым и чуть укоризненным взглядом и перевел его на гостя.
– Доброй ночи, сеньор Гарсия, – глубоким голосом с чуть вибрирующими интонациями поприветствовал аптекаря гость. – Прошу прощения за поздний визит, но дело не терпит отлагательств.
Он сделал деликатную паузу, которую Гильермо расценил верно.
– Элизабет, дорогая, принеси нам вина и сыра.
Обычно, когда отец деликатно отсылал ее, Элизабет не обижалась. Но на этот раз ее желание узнать, кто этот молодой господин и с каким делом к ним пожаловал, оказалось таким сильным, что она испытала досаду. Однако перечить отцу не стала и отправилась за вином и сыром.
Когда она вошла с угощением, отец и гость разом замолчали, и этот резко оборванный при ее появлении разговор одновременно обидел Элизабет и еще больше разжег ее любопытство. Но она сдержанно, как полагается хорошей хозяйке, кивнула, поставила тарелку, сняла с подноса чаши и разлила по ним прохладное вино. А затем так же молча удалилась, но, уходя, украдкой оглянулась на гостя. И неожиданно встретила его взгляд. Элизабет вышла, аккуратно притворив за собой дверь, и, только поднявшись к себе, поняла, что улыбается.
Как ушел гость, она не услышала, хоть прислушивалась к тому, что происходит внизу. Отец сам поднялся к Элизабет и спросил, готов ли ужин. Девушка надеялась, что за ужином речь зайдет о таинственном госте, она узнает его имя и цель визита. Но отец был молчалив, как никогда, и чем-то заметно встревожен. Однако, когда Элизабет спросила о причине его беспокойства, он рассеянно улыбнулся и ответил, что думает о больном, которого навещал.
Мысли о таинственном незнакомце занимали Элизабет все последующие дни. Ее задумчивость и не присущая ей рассеянность не остались незаметными, девушка не раз ловила на себе встревоженный взгляд Гильермо, но, когда она вопросительно вскидывала брови, тот, будто желая избежать ее расспросов, поспешно отворачивался. Однажды ранним утром отца позвали к занедужившей молодой супруге булочника. Торопливо собираясь, Гильермо угрюмо молчал и, уже уходя, пробормотал себе под нос, что должен был отнести сверток в таверну «Три кота». У Элизабет, случайно услышавшей тихое бормотание отца, сердце застучало так громко, что она уже не услышала адресованных ей слов. И когда отец ушел, бросилась разыскивать таинственный сверток. Вон он, спрятанный за большой склянкой, с пометкой о том, что за зелье приняты три монеты.
Город, просыпающийся в лучах восходящего солнца, казался в то раннее утро Элизабет прекрасным, как никогда. Даже узкие, будто каналы, каменные улочки, в которых и днем, и ночью господствовал сумрак, выглядели светлыми и широкими, словно стены домов внезапно расступились. Солнечные блики отражались от серого камня, вызывая у Элизабет улыбку. Узкие улицы ручейками сливались к круглой, как озерцо, площади, над которой возвышался, уходя острыми куполами в поднебесье, собор Девы Марии. Элизабет торопливо перекрестилась, а затем подала монету покрытому язвами нищему, расположившемуся на нижней ступени лестницы.
Таверна находилась в противоположном конце города. Элизабет никогда не бывала внутри и, когда вошла в помещение, пожалела о своем опрометчивом поступке. За длинными деревянными столами, несмотря на столь ранний час, уже сидели с огромными кружками постояльцы. Едва Элизабет перешагнула каменный порог, к ней тут же со всех сторон устремились взгляды – оценивающие, бесцеремонные, раздевающие. Она вспыхнула и, будто икону, прижала к себе сверток. Один из постояльцев, угрожающей внешности, с налитыми кровью глазами и косматой бородой, отпустил в ее адрес сальную шуточку, вызвавшую громкий хохот сидевшего рядом с ним соседа. На счастье испуганной Элизабет, к ней вышла хозяйка – грузная немолодая Тереза, и грубым мужским голосом спросила, что посетительнице надо. Когда Элизабет объяснила причину визита, Тереза молча махнула ей рукой, приглашая следовать за собой, и проводила к узкой лестнице с выщербленными ступенями. Поднимаясь за хозяйкой, девушка слышала громкое уханье собственного сердца. Но не страх перед грубыми мужланами был уже тому причиной. От мысли, что она сейчас с глазу на глаз встретится с таинственным незнакомцем, ноги слабели и дрожали. Элизабет споткнулась и едва успела ухватиться за перила, чтобы не упасть. Но Тереза даже не оглянулась на нее. «Я отдам сверток. Лишь отдам сверток и уйду», – твердила мысленно, будто успокоительную молитву, девушка. Но волнение с каждой преодоленной ступенью становилось лишь сильнее.
Незнакомец, будто зная о визите девушки, вышел из своих комнат и поджидал ее на верхней площадке лестницы. Он не казался удивленным.
– Сеньорита, вы сегодня еще прекрасней, – произнес он вместо приветствия своим глубоким голосом, заставившим сердце Элизабет заколотиться еще быстрее. Он был хорош собой, удивительно хорош – с причесанными по моде черными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, так идущей к его чеканному профилю, и необыкновенно яркими зелеными глазами. Он улыбнулся Элизабет так открыто и радостно, будто и не было для него большего счастья, чем ее визит. И она от избытка чувств совершенно позабыла, зачем сюда пришла…
Алина вынырнула из сна так внезапно, будто разбуженная резким звоном будильника. В не закрытое ставнями окно заглядывала любопытная луна, отражалась в полированной створке шкафа и разливала серебряное озеро света по деревянным половицам. Алина села на кровати, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Сердце колотилось так быстро, как во сне, щеки лихорадил румянец. Сон показался ей настолько реальным, что Алина не сразу сообразила, где она и как очутилась в этой комнате, когда еще вот только что находилась на верхней площадке лестницы в темной таверне.
Сны, в которых Алина видела себя темноволосой девушкой из другой эпохи, виделись ей с детства, но имя той красавицы она узнала совсем недавно. Сызмальства она видела этот старинный город с узкими улицами, оправленными в серый камень угрюмых домов, и круглой площадью с высоким собором. Иногда ей снилось таинственное помещение с полками, на которых стояли бутыли, бутылки и горшочки, и виделась маленькая черноволосая девочка, завороженно глядевшая то на поднимающийся от котла цветной пар, то на бурлившую по изогнутым трубкам жидкость. Алина взрослела, и вместе с ней «взрослела» та незнакомка из ее снов, превращаясь из неуклюжей девочки в юную красавицу. Потом эти сны вдруг прекратились, и Алина решила, что они ушли вместе с детством. Она закончила университет – не медицинский, хоть под влиянием тех снов ей была интересна фармакология. Но затем судьба привела ее на работу в компанию, имеющую отношение к производству медикаментов.
Старые сны вернулись к ней уже здесь, вскоре после того, как Алина поселилась в этом поселке с видом на море. Только теперь она могла увидеть историю о повзрослевшей дочери аптекаря не только во сне, но и в любое время суток, внезапно отключившись во время какого-либо занятия. В первый раз это произошло во время чтения книги. Алина подняла взгляд от страницы и вдруг увидела перед собой не выкрашенную в белый цвет стену, а полку со склянками. Сморгнула, и все исчезло. Тот случай ее не напугал. Напугал второй, когда Алина готовила обед, повернулась взять нарезанную на доске морковь, а, очнувшись, обнаружила себя уже сидевшей на полу, привалившейся спиной к дверце шкафчика. На огне бурлила вода для супа, морковь с опрокинутой доски рассыпалась по полу оранжевыми кубиками, а сама Алина в первый момент не могла сообразить, что делает в этом чужом помещении, когда она вот только что подавала отцу растолченные в ступке травы. Тогда она и узнала имя девушки из снов – Элизабет Гарсия.
Подобное случилось с ней еще раз, дома. Но вот совсем недавно она упала на улице на глазах у Евгения. Темноволосый красивый незнакомец в ее снах-видениях до тех пор не фигурировал. Но с его появлением видения приобрели атмосферу тревожности. От мужчины веяло опасностью. Но в то же время к нему тянуло. Алина поймала себя на том, что ей хочется увидеть его снова. Она закрыла глаза, надеясь, что сон с незнакомцем и Элизабет вернется, но спать расхотелось совершенно. Тогда девушка накинула поверх пижамы куртку и вышла на террасу. Море сливалось с небом в черный занавес, в верхнем углу которого огромный круг луны с чуть надкушенным боком, как софит, освещал часть поселка. Многочисленные черепичные крыши домиков казались подернутой рябью водной гладью. Алина замерла, любуясь красотой поселка и совершенно не замечая прохладного ветра. Может, она простояла так, убаюканная тишиной и покоем, еще бы долго с риском подхватить простуду, если бы ее внимание не привлекло движение. Кто-то пробрался во двор пустующего дома на соседней улице и рискнул взобраться по прогнившим и кое-где обломанным ступеням на самую верхушку «мачты». В первый момент Алине подумалось, что этот смелый романтик любуется с высоты ночным морем. Но вот неизвестный смельчак развернулся в сторону ее дома, и в руках у него девушка заметила предмет, похожий на подзорную трубу. Озноб прошелся по спине холодным ветром, Алина содрогнулась и поспешила скрыться в доме, не забыв проверить, хорошо ли заперла за собой дверь.
