Ульшпергер также показал Кожевникову наиболее интересные места в статьях западных газет, привезенных Фирлапом.

Когда они расстались, была еще ночь. Но рассвет уже притаился за горизонтом. Тьма недолго могла продержаться.

Ульшпергер надеялся застать Рихарда Хагена в соседнем городке. Там вчера заседал окружной комитет партии, и Ульшпергер знал, что Рихард решил все-таки съездить туда.

Он обрадовался, увидев, что окна комитета еще или уже освещены. Уборщица фрау Эльснер обслуживала несколько учреждений и потому спозаранку явилась на работу, сейчас она сидела у приемника с учительницей Мальцан. Они сварили себе кофе. Рядом, внимательно слушая радио, сидел еще кто-то. Ульшпергер узнал того, кого искал.

— Вот так удача! — крикнул он.

Рихард кивнул. Он мигом понял, зачем понадобился Ульшпергеру.

— Мой племянник, — объявила фрау Эльснер, — тоже не отрывается от приемника, и вид у него при этом чудной, точно он кого-то подкарауливает. Они там не иначе что-то задумали.

— А что, сигналы подают? — спросил Рихард.

— Может быть. Все может быть, — быстро ответила фрау Эльснер.

— Ну что за чушь ты городишь, товарищ Эльснер, — сказала Мальцан.

— А вот муж говорит, что его двоюродный брат, он на эльбском заводе работает, все с какими-то стариками встречается, то на одном садовом участке, то на другом, это что, тоже чушь, по-вашему?

Мальцан рассмеялась.

— Почему бы им и не встречаться?

Ульшпергер помолчал. Но, подумав, попросил:

— Мальцан, запиши-ка все, а там посмотрим, чушь это или не чушь. Потом передашь мне.

У Рихарда в памяти засела одна встреча, настолько мимолетная, что он даже не решался говорить о ней. Иначе еще подумают, вроде учительницы Мальцан, что и он чушь городит. Встреча эта произошла уже после того, как смерть Сталина начала сказываться на плакатах и мыслях людей. Янауш своим насмешливым каркающим голосом говорил как бы от имени всех озлобленных шептунов. Может, именно потому, что Рихард всегда помнил о Янауше, упорно не приемлющем ничего нового, тот все время попадался ему на глаза на заводе и в городе. Он и на той неделе столкнулся с ним. У Янауша был очень довольный вид. С ним шел его приятель, в отличие от него розовый и добродушный, и еще какой-то парень, по виду ученик на заводе. Янауш говорил последнему:

— Скоро тебе такое доведется увидеть, чего ты и во сне не видывал…

Он умолк, заметив Рихарда. Но лицо его выражало удовольствие, смешанное со злорадством.

Что тут рассказывать? Нечего! Идет по улице пожилой человек с двумя приятелями. На такие пустяки внимание обращать, жизни не рад будешь…

Возвращаясь в Коссин, Рихард сел в машину Ульшпергера. Его шофер Бернгард Витт вел за ними пустую машину, вспоминая недавнее прошлое. Его ведь дважды посылали с инженером Ридлем. Один раз в Тюрингию, когда жена Ридля умерла от родов в какой-то деревне и они увезли оттуда ребенка. В другой раз он возил Ридля в Западную Германию на переговоры. Ридль использовал свободные минуты на какие-то странные визиты. Витту было досадно, что никто потом не спросил его об этом, даже Рихард Хаген, хотя ему-то уж надлежало знать, чем дышат люди вроде Ридля.

Витт любил свой завод и достаточно много знал, чтобы представить себе, о чем толкуют эти двое, Ульшпергер, директор завода, и Рихард, секретарь парторганизации. Он бы им посоветовал в такие дни не спускать глаз с Ридля. И злился, что ему приходится молча ехать сзади.

Рихард Хаген договорился с Ульшпергером выбрать, предварительно заручившись согласием Штрукса, который всегда рано приходил на службу, в каждом цехе доверенное лицо. Пусть эти доверенные из самых надежных товарищей будут в курсе жизни и образа мыслей людей подозрительных и ненадежных. Пусть через короткие промежутки времени докладывают обо всем Штруксу. А Ульшпергер решил, не отлучаясь из кабинета, держать связь с комендатурой и окружным комитетом партии. В случае чего он подаст сигнал тревоги. Всем доверенным тогда мигом надо будет собраться у него.

Рихард ответил, что сам обойдет как можно скорее все цехи и все участки, чтобы яснее представить себе положение на заводе. Ульшпергер же предложил передать в случае опасности по заводскому радио, ну, к примеру, песню «Небо Испании», ее знают все, кто и в Испании никогда не бывал.

— Вот удивился я, — добавил Рихард, — когда услышал здесь впервые нашу песню. Неужели они все были в Испании, подумал я, такие молодые ребята? Быть не может! Очень меня порадовало, что они ее знают!

— Да, ты был там, — ответил Ульшпергер. — А меня, сколько я ни просил, не отпустили.

Они приехали в Коссин очень рано, под моросящим дождем. Ульшпергер отпер дверь своего кабинета.

Хоть Штрукс и одобрил меры директора и секретаря, но попытался охладить их пыл. Он считал, что беспартийные или члены других партий охотнее всего получают разъяснения у своих единомышленников. Кое-кто, Янауш к примеру, заходит к мастеру Цибулке домой или на садовый участок, так же как Вебер, бригадир ремонтников из трубопрокатного. Штрукс предложил даже выбрать доверенными мастера Цибулку и бригадира Вебера.

Когда после этого разговора (уже успело пройти несколько минут, потом четверть часа, полчаса, и день был уже в разгаре) они собрали доверенных, те только удивились. Ничего подозрительного или тревожного никто не сообщил. Мастер Цибулка сказал, что у печей все и так в полном порядке. Были у них раздоры, о чем всем известно, скандалил кое-кто из упрямых литейщиков, но и те за последнее время утихомирились.

Другие доверенные доложили примерно то же. Рихард ждал даже, не скажет ли Штрукс, как и Мальцан: ну и чушь все это.

Бригадир Вебер, которого тоже позвали, не пришел, он был в городе, подыскивал замену Шульцу, получившему травму. Вместо него пришел Бреганц, человек чудаковатый, оторвавшийся от коллектива и тем не менее, а может именно потому, бывавший на всех партийных и профсоюзных собраниях. Внешне он держался так же спокойно, как Вебер, но спокойствие Вебера было успокоительным, оно сдерживало неспокойных и чересчур уж бойко мыслящих, а Бреганц своим тупым спокойствием только злил их.

Меллендорф, которого прислал к Штруксу Гербер, сообщил: у них парней с норовом хоть пруд пруди. А где их нет? Но он и представить себе не может, чтобы они вдруг подняли шум. Гербер-то ведь зубастый.

Совещание проводили, как было условлено, в кабинете Штрукса. Рихард прислушивался, оценивал ответы, но не вмешивался. А потом еще раз зашел к Ульшпергеру поделиться впечатлениями.

Оба с минуту помолчали.

— Так что же? — спросил Ульшпергер.

— Все остается, как мы договорились, — ответил Рихард. — Я сейчас же иду в цехи.

И подумал: Ульшпергер только с виду спокоен. Волнуется не меньше меня.

И хотя долгое время Рихард остро воспринимал все, что отличало его от Ульшпергера, сейчас он внезапно ощутил тесную близость с ним. Точно сквозь многие трудные годы шли они навстречу друг другу, чтобы сойтись именно здесь, именно в этот час.

2

В обычное время Вебер был спокойным, рассудительным, надежным человеком, без лишних слов добросовестно выполнявшим свою работу. Как бригадир, он умел держать людей в руках; каждый член бригады знал: не перечь Веберу — в накладе не останешься. Поэтому Томас и счел его самым подходящим жильцом для рассудительных, спокойных Эндерсов.

Томасу, правда, не по душе было, что Вебер спит в его комнате, в кровати Роберта, как он все еще продолжал думать, не по душе ему была и манера Вебера разговаривать с ним. Но голова его была так забита своими неприятностями, что ему было не до того, с кем водит дружбу Вебер. Он даже не замечал, что тот частенько останавливается с Янаушем, с Улихом, с Хейнером и Бернгардом.

Вебер знал себе цену и гордился, что слывет надежным, даже незаменимым и у тех, кто давал ему указания, и у тех, кому он сам обязан был их давать. Однако требования последнего времени подрывали его репутацию, он злился на решения дирекции, поколебавшие уверенность его людей: у Вебера в накладе не останешься. Он вдруг очутился в положении, при котором — так ему по крайней мере казалось — перестал быть одинаково надежным для низов и для верхов. Он держал сторону своей бригады, издевался над теми, кто навязывал ему непосильные, по мнению его бригады, задания, которые и сам он считал непосильными.