Внезапно Гербер Петух отвел глаза от Бехтлера. Нехорошо стало у того на душе. Видно, чует, что я задумал. Бехтлеру в то время уже был точно известен день отъезда, маршрут. Альберт Ноуль обеспечил ему работу в Хадерсфельде, вручил подъемные, словом, завербовал его, как это называлось в Коссине. Ладно, утешал себя Бехтлер, как там, так и здесь говорят по-немецки, а им нечего соваться в мои дела. Никто в его дела и не совался, ибо никто не знал его намерений, кроме Ноуля.

После их прибытия в Хадерсфельд Ноуль как в воду канул. Коссинцы перестали его интересовать. Да и они больше не нуждались в нем. Все шло как по маслу. Отдел кадров на бентгеймовском заводе был оповещен заранее. Их приняли с распростертыми объятиями. Время от времени Бехтлер видел в машине Бютнера с его красавицей женой. Прежнего своего директора, профессора Берндта, он ни разу не встретил. Куда тот подевался? Непосредственный начальник Бехтлера, коссинский инженер, тоже удравший вместе с женой и ребятишками-близнецами, и здесь до недавнего времени работал инженером в его цехе. А что сталось с Ноулем и его женою, Леной Ноуль? Терпеливо, год за годом ждала она мужа. Вместе с ней в одном доме, за одним столом с Эндерсами, сидел и Роберт Лозе. Он очень ее домогался. Но она не поддавалась, все продолжала ждать. Слышать не хотела, когда ей говорили, что муж не вернется. В один прекрасный день он и вправду вернулся. Чтобы вскоре удрать вместе со всеми нами. Лена сшила себе синее платье к его приезду. Роберт Лозе глаз не сводил с ее рук, с ее лица — даже сейчас, в воспоминаниях Бехтлера, он не отрывал взгляда от Лены Ноуль.

— А что сталось с Робертом Лозе?

— Я его не знаю, — отвечал Ридль.

— Да, всех знать невозможно. Томаса вы, вероятно, тоже не знаете.

В воображении Бехтлера мигом возник этот юноша. Он был совсем близко и равнодушно смотрел на него холодными светлыми глазами, потом отодвинулся куда-то в необозримую даль, отвернулся и увел Роберта от стола. Что-то они задумали, эти двое, верно, чему-то учиться хотят, там это принято.

— Кто этот Томас? — спросил Ридль.

— Томас? Кажется, Хельгер его фамилия. Он, наверно, уже закончил учебу.

— Какого-то Томаса я знаю, но, может, это не тот. Мой уже кончил и работает в ремонтной мастерской.

— Скорей всего, он, — обрадовался Бехтлер.

Разговор дошел до мертвой точки. Пора было расходиться. Бехтлеру, конечно, хотелось еще многое узнать о жене Ридля, о ее жизни и смерти, но он чувствовал: ему не хватает слов для этого трудного вопроса.

Тут Ридль вдруг нагнулся над столом и тихо, словно его принуждали именно Бехтлеру сказать всю правду, проговорил:

— Моя жена никак не могла решиться вместе со мной уйти на Восток. А когда вдруг двинулась в путь одна, даже не написав мне, было уже поздно. Перед самыми родами.

— Она родила в дороге? — Бехтлер говорил так же тихо, казалось, они делятся какою-то тайной.

— Нет, уже у нас, и умерла.

— Ребенок тоже?

— Нет, ребенок жив и здоров.

— Значит, вам скоро понадобится новая жена, — грубо сказал Бехтлер, стремясь скрыть свою взволнованность. Ибо так же, как Ридль, усматривал взаимосвязь между его, Ридля жизнью с Катариной и оставаньем, отъездом и смертью этой женщины. Ридль не предполагал таких мыслей в Бехтлере. Оскорбленный его словами, он встал. Если бы Бехтлер торопливо не протянул ему руку, он бы ушел, не простившись. В мгновение ока Бехтлер превратился в чужого, враждебного ему человека. То, что он сбежал лукаво, втихомолку, словно это было какое-то незатейливое приключение, представилось Ридлю насмешкой над его собственной жизнью. Прочь отсюда, подумал он, прочь, прочь!..

Под дождем перед дверью он дождался Витта.

Едва Бехтлер оказался в одиночестве, как люди, сидевшие по соседству, стали пододвигать к его столику свои стулья, точно проклятие было снято с него после ухода Ридля. Бехтлера здесь любили. За шутку, которую он сыграл с русскими — так они воспринимали его побег, — и еще за его выступления во время забастовки в прошлом году да и вообще при всех конфликтах на заводе. Он не обманул Ридля.

Они выспрашивали Бехтлера, кто это сидел за его столиком, и он отвечал:

— Инженер из восточной зоны, из Коссина.

И в легком тоне стал рассказывать о том, что камнем лежало у него на сердце. О жене Ридля, о ее упорном нежелании уехать на Восток, о ее смерти, о которой он только что узнал.

— Чего ж ему здесь надо? — поинтересовался кто-то.

— Какие-то дела, связанные с его заводом, — отвечал Бехтлер, — откуда мне знать? Прихожу я сюда на несколько минут раньше, чем обычно. И думаю, знакомое лицо у этого парня, что сидит один-одинешенек. Это всегда так, когда вдруг встретишься в чужом городе. Покуда я жил на Востоке, мне редко приходилось говорить с ним.

— А я думал, что там все друг другу душу выкладывают. Даже директор рабочему.

Бехтлер не понял, говорит этот человек в шутку или всерьез. И сказал:

— На Востоке моим директором был профессор Берндт, он ведь тоже давно сюда перебрался. И говорил я с ним не чаще, чем вы здесь говорите с Бентгеймом.

— Погоди-ка, — сказал один. На руке у него вместо кисти был железный крюк. — Это со старым Бентгеймом так. А с его сыном все пойдет по-другому. Сдается мне, что Эуген хочет поближе с нами сойтись.

— Поживем — увидим. Ты при старшем сынке здесь не работал: сволочь был первостатейная, вот его и пристрелили на масленичном гулянье.

— Убийца, верно, пьяный был.

— Нет, сумасшедший.

— Может, то и другое вместе.

— А может, случайность?

— И случайность иной раз в самую точку приходится.

— А я считаю, из мести.

— Почему из мести? — спросил Бехтлер; он любил слушать эту историю.

— У вдовы Отто Бентгейма, красивая такая бабенка с большим ртом…

— Ну, сейчас она уже не такая красивая, хотя рот у нее все еще большой…

— Так вот, у этой вдовы есть шофер, он приятель с другим шофером, а тот узнал от кого-то из восточной зоны, что Отто Бентгейм, эсэсовец, еще в войну во время отпуска приказал здесь арестовать одну девчонку. У девчонки был ухажер, вернулся он с войны, а девчонка — тю-тю. За это он и прикончил Отто.

— Вполне понятно, — сказал Бехтлер.

— Ты бы тоже кого-нибудь укокошил за свою чернявую-кучерявую овечку Лору?

— За Лору? Э-э, нет, — ответил Бехтлер и подумал: за Лору, конечно же, нет. Внезапно он понял, что его любовь может кончиться так или эдак, но сердце это ему не разобьет. Преходящее чувство. Правда, приятели считали, что ему везет в любви, его Лора всем нравилась; раньше она только и знала, что менять ухажеров, а теперь ни на кого, кроме Бехтлера, смотреть не хотела. Да и он в настоящее время не знал женщины, которая бы нравилась ему больше, чем Лора. Но все это только случайность, думал он.

Чувствуя недолговечность своей связи и зная, что если она продлится, то лишь в силу случайных обстоятельств, он в то же время ощутил, что Лора нужна ему, сейчас, сию минуту. Он хотел тотчас же пойти к ней. Но вспомнил, что она уехала за город на именины сестры, и расстроился. Почему нет под рукою Лоры, связь с которой недолговечна? Почему он один сегодня?

И опять он подумал об инженере Ридле. Ощутил привкус презрения в том, как тот прощался с ним. А ведь каких-нибудь полчаса назад он, Бехтлер, думал: бог ты мой, до чего же у него унылый вид. Из-за женщины! Просто надо было бы поскорее обзавестись другой. Теперь его сверлила мысль: может быть Ридль хотел только эту женщину, которая умерла, только ее одну. Интересно, как она выглядела? Для него это было навечно. И тем не менее кончилось. Как бы я хотел сказать себе: это навек, навек. Может, я был бы недоволен, но хоть раз хотел бы испытать такое чувство.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Вокруг на равнине тишина и безлюдье. Как в полночь. Но до полночи еще далеко. Одна смена кончила, другая еще не заступила, когда они ехали мимо Брейтенской плотины, мимо эльбского завода и затем через Нейштадтский мост к Коссину.