Мы цепочкой потянулись наружу. Первой Гейша, конвоируемая одним из "шкафов", следом я, под присмотром второго спецназовца. Потом любвеобильные друг к другу американцы. Замыкала кавалькаду странная азиатка-подросток.
- Держись, Батя. Кажись щас будет показательное выступление. Думаю, жутковатое. Эта девочка просится в "новую стаю". Что-то у неё с Химерами случилось. Эти два шпиона, как бы взнос. Она их убьёт. В ЕЁ мышлении нет такого понятия, как "взять в плен". Только "уничтожить" - сообщил Дэха.
На палубе было темновато, рассвет ещё полностью не наступил.
"Ш-с-с-с..." - прозвучал негромкий, шипящий звук.
Как в предутренней серости, затейливым зигзагом метнулся темный комок, вряд ли кто-то кроме меня заметил. А я, только благодаря Дэхиному подгону, не реальному, орлиному зрению. Три глухих шлепка и одно "чваканье".
Девочка стояла на своем прежнем месте. Я осторожно обвел взглядом наш пятачок. Три мешка одежды, такое ощущение, что совсем без костей. Один из спецназовцев, успевший сдвинуться с места и оказавшийся ближе всех к борту, просто разорван пополам. Боюсь, что я смотрел на Химеру широко разинув хлебало.
Она нарочито медленно повернулась и отвесила Гейше традиционный, японский поклон.
- Это тебе, Большая Мать - произнесла по-японски.
- Генотип действительно, что-то вроде эвенки, хотя Япония явно присутствует. А говорит она чистейше. Мне так показалось, основываясь на тех знаниях, которые ты мне вложил, - обратился я к Дэвису. Старательно скрывая, что у меня всё трусится внутри.
- Японский для неё родной, кроме того знает русский. И не только язык, много в интернете торчала, изучала Россию. Неплохо говорит по-английски. Она, только что, полностью открыла защиту, в знак доверия. С огромным, кстати, трудом. На морально-волевых, буквально насилуя себя. Я её аккуратненько сканировал, по возможности, не влезая в душу.
В общем, она "подобрашка", узнала об этом сравнительно недавно, два года назад. Старшие товарищи, взрослые Химеры рассказали. На "初期認識" - "shoki ninshiki", - праздник какой-то у них. "Раннее взросление"? Не, правильней будет "первое осознавание". Хм-м... Или "осознание"? Короче, Старшие вот что поведали ей, по поводу её судьбы...
"В конце девяностых, двое придурков, студенты РУДН. Она эвенка, он японец. Третьекурсники, любовь-морковь уже два года. Любители мистики, фантастики, ужастики. Он к тому же страстный фанат ниндзюцу. Что более чем странно, поскольку парняга реальный потомок самураев, а их круг ниндзя терпеть не может, считает за людей без чести.
И вот эти студенты, когда каникулы после третьего курса начались, проперли автостопом в Украину, в Чернобыльскую зону отчуждения. Тихо просочились, охрана там так себе. И недели три кувыркались во все тяжкие. А что дозиметр ласты склеил, сразу не врубились. Вроде потрескивает, значит, рабочий. А он врет, ни хрена не показывает. По идее там сейчас радиационный фон не высокий, кое, где не отличается от природного. Но это было почти два десятка лет назад, да и смотря куда залезть! Они поближе - нормально, ещё ближе - опять нормально! Все горячие пятна собрали. В зале управления побывали. Сколько можно было совершить глупостей, освоили все.
Нахапали где-то по два с половиной, три мЗв. В самый раз, чтобы за полгода коньки отбросить. И тут она своего Изаму оповещает: милый я беременна! Довольно давно...
Он, как же так, почему не сказала? А она: стеснялась, мол, не хотела нам каникулы портить. Но я же предлагала тебе, что поехали просто, с нелегальной экскурсией... А ты, "это недостойно ниндзя!".
В общем, долгая и трудная была история. Зафигачили их в шестую Московскую радиологическую больницу. Там сказали, дескать, вас, девушка, в Англию отправим, на операцию костного мозга, а о ребеночке забудьте. Аборт поздновато делать, готовьтесь мертвенького рожать. Сбежали они оттуда. Повез Изаму её на родину, в страну Восходящего солнца. У нас, мол, ученые по радиации и лучевой болезни огромный опыт имеют. А у неё ни загранпаспорта, ни визы, ни времени на эту мороку. Протаскивал он её какими-то японскими контрабандистами, воровскими сейнерами с крабами. Прибыли, он уже никакой, она совсем плохая была. И срок поздний, но, главное, ребенок живой. Крутится себе, в животе, как ни в чем не бывало. Парень её в Национальный институт радиологических исследований пристроил. Все связи родни задействовал. И умер.
Девушку в отдельную палату положили, на отшибе где-то, и обследуют перед лечением. И вот зашли как-то трое японцев, пробыли у неё минут десять, послушали живот, посмотрели подключенные приборы и прежде чем уйти, перебросились меж собой парой слов.
- Поражаюсь этой русской... Это "ребенок Розмари"! Я начинаю верить в дьявола! Она практически мертва, причем не первый день... Мать ничего не может дитю дать, уже которую неделю! А ребенок даже не истощен, такие чудесные данные плода, не встретишь и у одного на тысячу!
- Я разделяю ваш восторг, доктор Икэда. Поторопитесь, пожалуйста, отец ребенка вчера скончался от радиации, мы не можем рисковать, у вас будут годы, наблюдать этот феномен. Завтра надо стимулировать роды. И подготовьте справку, о смерти роженицы и ребенка. Труп новорожденного вам подвезут с утра.
- Генерал! Это полковник Симияки, - подключился третий, показывая на свой сотовый телефон, - он докладывает, что бокс готов, оборудован, охрана поставлена, всё привезено.
- Вот и пошли, прошу Вас, Икэда-сан! - пробормотал генерал, пропуская вперед доктора.
Елена Увачан не могла похвастаться какой-то уж запредельной успеваемостью в институте, но японский язык, давался ей всегда легко. Она с детства бредила Японией, там бы её никто, как однажды в Туринской, средней школе, не обозвал бы узкоглазой.
На момент поступления в Российский Университет Дружбы Народов, у Лены уже было двое курсов по японскому языку за плечами. Это ей, кстати, зачлось! С Изаму, все три года, они общались исключительно на его родном языке. В том числе на людях. Ей нравилось, что все принимают за японцев их обоих.
О чём говорили мужчины, она поняла прекрасно, до последнего слова. Крупные слезы потекли по её худому лицу.
В палату неожиданно вошла пожилая японка, в белом, одноразовом халатике. В закрывающейся за ней щели двери, Елена увидела совершенно круглый, несмотря на природный разрез, глаз охранника.
- Дайка я посмотрю, кто у тебя здесь, - сказала она, почему-то не шевеля губами.
Совершенно не обращая внимания на приборы, просто постояв секунд десять рядом, продолжила:
- О, как... Получается действительно ОНА... Почувствовала опасность и позвала... Ну, вставай, пошли со мной...
Голос по-прежнему звучал как бы в голове.
- Я бы рада, Госпожа... - еле слышно прошептала по-японски Лена. - Не могу... отходилась... Мёртвые мы... Папа наш умер, и мы мертвые... И я, и мой сын...
- Дочь у тебя. Вставай, не бойся, до Дома ты дойдёшь.
Елена почувствовала, что спадает пелена перед глазами, и будто со стороны увидела, как спускает с кровати, ставшие вдруг легкими ноги. Как сами отлетают не вытащенные трубочки и проводки. А она, поддерживая огромный живот истонченными, желтыми, в синяках руками, вслед за незнакомой женщиной, идет к выходу из палаты.
Крепкий мужчина, в черном костюме и белой рубашке, карауливший вместе с напарником выход, инстинктивно сунул руку за пазуху и дернулся им навстречу.
- Ты хочешь остановить меня? - безразлично спросила его Еленина провожатая.
Вместо ответа мужик посмотрел на неё безумными, белыми глазами, упал на четвереньки, и его шумно вырвало.
Что было дальше, Елена не видела и не помнила. Последнее, что она осознала, был небольшой сад камней, традиционный японский дом, три женщины, пьющие чай в чайном домике. И опять как бы увидела себя со стороны. Почерневшую, страшную, с глубоко запавшими глазами. Лежащую на бело-розовом помосте. Где-то в голове послышался голос давешней японки:
