Они сидели в кукольном уголке – семеро девочек и близнецы Сэмсоны, Рэймонд и Дэвид. В другом углу остальные шестеро мальчиков столпились вокруг столика для игр с песком и превратили его в спортивную арену. Из пластмассовой ложки они сделали катапульту, чтобы стрелять кубиками «Лего» в рифленую жестянку из-под желе, которую поставили на дальнем конце столика. По большей части они промахивались, зато, когда удавалось попасть, дети разражались бурными аплодисментами, после чего начинали пихаться локтями, пытаясь завладеть ложечкой-катапультой. Кейт следовало бы подойти и успокоить их, но она не стала. Пусть дадут выход энергии. К тому же она не воспитательница, всего лишь нянечка, а это совсем другое дело. Детский сад «Школа для самых маленьких» в Чарлз-Виллидж был основан сорок пять лет назад мисс Эдной Дарлинг, его бессменным директором, и все воспитатели достигли настолько преклонных лет, что нуждались в помощи обслуживающего персонала (по одной нянечке на каждую, две для самой трудоемкой группы двухлетних детей), без которого они вряд ли справлялись бы с ватагой маленьких сорванцов. Хотя учреждение занимало цокольный этаж церкви Святого Алоизия, большая часть помещений находилось выше уровня земли, так что в комнатах было светло и солнечно, а двойные двери открывались прямо на детскую площадку. В противоположном конце помещения располагалась комната для отдыха воспитателей, где пожилые женщины и проводили большую часть рабочего дня, распивая травяной чай и обсуждая свои физические недомогания. Порой кто-нибудь из обслуживающего персонала осмеливался заглянуть туда на чашку чая или чтобы воспользоваться туалетом с «взрослыми» удобствами, однако на этих закрытых заседаниях старших они неизменно ощущали себя лишними и поэтому, несмотря на сердечность последних, старались без особой нужды не входить.

Мягко выражаясь, Кейт вовсе не мечтала о работе в детском саду. Случилось так, что на втором курсе она заявила профессору ботаники, что его объяснение процесса фотосинтеза – бестолковое. Слово за слово, и в результате ее попросили уйти из колледжа. Она боялась реакции отца, но услышав, как было дело, он сказал: «Что ж, ты права – объяснение действительно бестолковое». Тем все и кончилось. Кейт сидела дома, не зная, чем заняться, пока ее тетушка Тельма не предложила ей место в детском саду. (Тетушка Тельма состояла там в членах правления. И не только там.) Теоретически Кейт могла бы восстановиться в колледже в следующем году, только почему-то не стала этого делать. Похоже, отцу и в голову не пришла такая возможность, к тому же для него было удобнее, чтобы она занималась домом и присматривала за своей младшей сестрой, которой было всего пять лет, – их дряхлая экономка с нею уже не справлялась.

Воспитательницу, которой помогала Кейт, звали миссис Чонси. (Все нянечки обращались к воспитательницам «миссис».) Спокойная, невероятно полная женщина присматривала за четырехлетками дольше, чем Кейт прожила на этом свете. Как правило, она относилась к ним ласково-рассеянно, а когда они озорничали, строго говорила: «Конор Фитцджеральд, я все вижу!» или «Эмма Грей и Эмма Уиллис – смирно!» Она считала, что Кейт их слишком распускает. Если ребенок отказывался спать в тихий час, Кейт говорила: «Ну и ладно, как хочешь» и со вздохом отступала. Миссис Чонси в таких случаях смотрела на малыша с укоризной и говорила: «Кажется, кое-кто не слушается мисс Кейт». В подобные моменты Кейт чувствовала себя самозванкой. Да кто она такая, чтобы заставлять ребенка спать? Ей совершенно недоставало авторитетности, и все детишки это знали. Похоже, они воспринимали ее как четырехлетку-переростка, перечащую взрослым. Ни разу за шесть лет работы в детском саду они не обратились к ней «мисс Кейт».

Время от времени Кейт подумывала о поисках работы, однако ничем это так и не закончилось. По правде сказать, на собеседованиях она не блистала. Кроме того, она ума не могла приложить, чем бы еще заняться.

Как-то раз в колледже ее уговорили перекинуться в шахматы в зале отдыха общежития. Играла она так себе, зато обладала изрядной долей дерзости и любила рисковать, поэтому ей удавалось довольно долго теснить своего противника. Вокруг собралась небольшая толпа, которую Кейт словно не замечала, пока один из студентов не прошептал другому: «У нее нет никакого плана!» Так оно, собственно, и было. Партию она вскоре проиграла.

Теперь Кейт часто вспоминала эту фразу, когда шла по утрам в детский сад. И когда разувала детишек, и когда выскребала пластилин у них из-под ногтей, и когда залепляла пластырем разбитые коленки. И когда снова обувала малышей.

У нее нет никакого плана.

На обед были макароны с томатным соусом. Как обычно, Кейт сидела во главе одного стола, миссис Чонси – во главе другого в дальнем конце столовой. Прежде чем занять места, дети показали Кейт и миссис Чонси руки с обеих сторон. Потом все сели. Миссис Чонси постучала вилкой по своему стакану с молоком и объявила:

– А теперь помолимся! – Дети послушно опустили головы. – Дорогой господь! – с чувством произнесла миссис Чонси. – Благодарим тебя за то, что ты даешь нам эту пищу, и за эти здоровые, цветущие личики. Аминь.

Дети за столиком Кейт тут же подняли головы.

– А у Кейт глаза открыты! – тут же сообщила всем Хлоя.

– Ну и что с того, мисс святоша? – спросила Кейт.

Близнецы Сэмсоны радостно захихикали.

– Мисс свя-то-ша, – повторил Дэвид вполголоса, стараясь запомнить на будущее.

– Если откроешь глаза во время молитвы, – начала Хлоя, – то Бог подумает, что ты ему не благодарен.

– Ну, значит, я не благодарна, – откликнулась Кейт. – Не люблю макароны.

Повисла напряженная пауза.

– Как это – не любишь макароны? – наконец спросил Джейсон.

– Они пахнут псиной, – ответила Кейт. – Неужели не почуял?

– Фу-у! – воскликнули дети.

Они склонились к тарелкам и понюхали.

– Ну как? – спросила Кейт.

Дети переглянулись.

– Точно! – сказал Джейсон.

– Как будто моего старого пса Фрица сунули в огромную кастрюлю для крабов и сварили! – заметил Антуан.

– Фу-у!

– Зато морковка удалась, – поспешно вставила Кейт, начав жалеть, что подняла эту тему. – Берите вилки и за еду!

Пара детишек взялась за вилки. Остальные даже не шелохнулись.

Кейт сунула руку в карман джинсов и достала отрезку вяленой говядины. Будучи весьма разборчивой в еде, она всегда носила с собой перекус на случай, если на обед подадут какую-нибудь гадость. Оторвав кусочек зубами, она принялась его пережевывать. К счастью, вяленую говядину не любил никто, кроме Эммы Дабл-Ю, которая вовсю наворачивала макароны, и делиться не пришлось.

– Хорошего вам понедельника, мальчики и девочки! – объявила миссис Дарлинг, ковыляя к их столу с алюминиевой тростью. Она непременно наведывалась в столовую во время обеда каждой группы и всегда вставляла в свое приветствие соответствующий день недели.

– Хорошего понедельника, миссис Дарлинг, – пробормотали дети, пока Кейт судорожно пихала говядину за левую щеку.

– Почему никто не ест? – спросила миссис Дарлинг. (Ничто не ускользало от ее взгляда.)

– Макароны пахнут мокрой псиной, – поведала Хлоя.

– Как-как? Силы небесные! – Миссис Дарлинг прижала к мешковатой груди морщинистую, покрытую пигментными пятнами руку. – У меня такое впечатление, будто вы забыли одну важную вещь. Дети! Кто помнит наше Хорошее Правило?

Все промолчали.

– Джейсон?

– Если не можешь сказать что-нибудь хорошее, – пробормотал Джейсон, – лучше вообще помолчи.

– «Лучше вообще помолчи». Так-то! Кто может сказать что-нибудь хорошее о сегодняшнем обеде?

Молчание.

– Мисс Кейт? Вы можете сказать что-нибудь хорошее?

– Ну, он просто… блестящий, – выдала Кейт.

Миссис Дарлинг наградила ее пристальным взглядом, однако ограничилась пожеланием приятного аппетита и с топотом направилась к столу миссис Чонси.

– Блестящий, как мокрая псина! – шепнула Кейт детям.