Здесь в одночасье погибли сотни тысяч живых существ. Порывистый ледяной ветер обдувал их тела, лежащие на бесконечной равнине праха. Тучи всех оттенков серого неслись по небосклону. В плотной пелене не было ни одной прорехи, позволившей хотя бы одному лучу солнца рассеять царящую здесь вечно полутьму. Да и всходило ли солнце в этом проклятом и промёрзшем месте?

Изрубленные, изорванные, изломанные, изувеченные тела замерли в самых разных позах. Кровь кое-где застыла наплывами, словно когда-то здесь извергся кровавый вулкан, где-то магия, в числе прочих бушевавшая на этом поле, вырывала из тел острые, как скальные пики, потоки, а в каких-то местах кровь застыла зеркально ровной поверхностью. Некоторые тела буквально вросли в этот кровавый лёд, и исполненные мукой лица погибших застыли в его глубине.

Тела сотен тысяч погибших и их кровь являлись единственной деталью рельефа здесь. У погибшей армии – или армий – не имелось ни оружия, ни штандартов. Основным оружием в этой битве было колдовство, а изменённые магией тела некоторых служили лишь подспорьем в битве. Люди и те, кто отдалённо напоминал людей, лежали на огромной равнине неровными рядами, сбивались в кучки, образовывали целые горы из тел, и совершенно неясно, сражались они друг с другом или, напротив, объединились в битве против единого врага.

Почти все они были мертвы больше семи десятков лет.

Почти, но не все.

У самой большой горы трупов лежали двое. Огромные, двенадцати футов ростом, тела просто невозможно было назвать человеческими. Один, с плоским безносым лицом и рогатой головой, сложился буквально пополам, его сломанный позвоночник пробил кожу и торчал чуть выше поясницы. Его безгубый рот, больше напоминавший открытую рану, скалился в безумной ухмылке, обнажающей полсотни мелких острых зубов, лишённые радужки и зрачков треугольные красноватые глаза широко раскрыты. Второй, покрытый шерстью, чья голова больше походила на неровный, поросший чёрным мхом валун, лежал, раскинув оторванные по локоть руки. Его правая нога болталась на жилах, а выпирающая, как у пса, пасть с чёрными губами ощерилась в зверином оскале.

Ни намёка на то, что их сердца ещё бьются и гонят по изувеченным телам кровь. Ни следа дыхания – их вмятые от ударов грудины не вздымались, ни облачка пара не поднималось от их застывших губ. И всё-таки они не умерли. Они спали.

Пока.

Могильщики проснулись ещё до рассвета. Наскоро перекусив, они забрали на кухне обед, который им приготовили с вечера, и вышли на старый тракт. До Крозунга было две с гаком мили, и могильщики торопились – августовские дни становились ощутимо короче. В то же время они проводили в мёртвом городе всё больше дней, так как за добычей приходилось заходить всё глубже.

Сразу после рассвета поднялся туман, и Краг порядочно продрог. Влажная прохлада, казалось, вытягивала даже желание разговаривать: за всю дорогу Велион лишь однажды что-то хмуро пробурчал из-под своей чёрной шляпы, а Седой, кажется, и вовсе спал на ходу.

Ровная поначалу дорога становилась всё более разбитой, значит, до стен Крозунга оставалось чуть меньше мили. Наконец, могильщики миновали разрушенное старое поместье, когда-то окружённое посадами, а теперь одиноко торчащее посреди поля, усыпанного строительным камнем. Ещё через минуту они увидели кривую и испещрённую уродливыми дырами стену мёртвого города. Старый тракт в этом месте больше походил на отвал каменоломни – плиты то вздымались на добрых пару футов над землёй, то зияли провалами, забитыми щебёнкой и булыжниками. Здесь же кузнецы со вчерашнего вечера оставили тележку, которую могильщикам за день предстояло набить ржавым железом.

– Нужно переждать туман, – хмуро сказал Велион, останавливаясь у тележки и скидывая в неё рюкзак.

– Да ладно, мы же ходили здесь десятки раз, – фыркнул Седой. – Никакого риска нет – два или три квартала совершенно свободны от проклятий. – Его самоуверенное выражение лица не оставляло сомнений – он действительно собирался идти на могильник прямо сейчас.

– Практически свободны, старина. Одного незамеченного из-за тумана проклятья достаточно, чтобы кого-то из нас погрузили вечером в тележку вместе с железом.

– Я не хочу, чтобы моё тело погрузили в эту тележку вместе с железом, – буркнул Краг, яростно зевая и одновременно почёсывая шрам на подбородке.

– Вот и я не хочу, – кивнул Велион.

– Ну, как знаете, – пожал плечами Седой.

Уже через пару секунд он сидел у тележки с закрытыми глазами и едва не храпел. Краг устроился рядом, выудил из котомки кусок вяленой рыбы и принялся медленно жевать. Велион застыл рядом, вглядываясь в утонувшие в тумане руины. Его высокая фигура в чёрном плаще и широкополой шляпе со спины напоминала то ли пугало, то ли крылатую гарпию, которых так любили изображать на храмах мёртвых городов.

– Знаешь, Шрам, – медленно проговорил Велион, – мне всё это порядком наскучило.

– Что – это? Работа? Могильники?

– Конкретный могильник, Крозунг.

– Быть может, мы слишком долго сидим на одном месте? Я так не привык.

– Я тоже. Но наш друг Седой, кажется, всем доволен.

Этот ублюдок действительно захрапел, не прошло и пары минут. Крагу захотелось его пнуть, но он всё же сдержался. Пусть спит. В конце концов, даже Крозунг может стать последним могильником в их жизни.

Туман рассеивался всё быстрее, на серые камни упали первые солнечные лучи. Порция солнечного света досталась и спящему Седому – он сморщился и, чихнув, раскрыл глаза.

– Пора? – спросил он, оглядевшись.

– Угу, – кивнул Велион, вытаскивая из глубоких карманов плаща чёрные перчатки.

Краг выудил из котомки свои. Чёрная грубая кожа привычно поскрипывала, пока могильщик натягивал их. Мир на мгновение выцвел, а потом вновь наполнился красками, но куда более тусклыми, чем обычно. Зато рядом со стеной замерцало несколько змей, слабеньких, тускло-багровых, намертво вцепившихся в похороненные под битым камнем крупицы металла. Велион называл змей остаточными магическими эманациями или попросту чистой магической энергией, высвободившейся во время войны, да так и оставшейся бесхозной из-за слишком большой опасности высвободиться с непредсказуемым результатом. В любом случае, эти «эманации» были слишком слабыми, чтобы ожидать хоть сколько-то ценную добычу.

Зато дальше, в самой глубине Крозунга, ещё было, чем поживиться, пусть на самом деле ценной добычи – монет или произведений искусства – могильщики практически не находили. Но все эти дни они охотились не за моментами, их интересовало железо.

Велион шёл первым, Краг следом, Седой, всё ещё позёвывая, плёлся последним. Они перебрались через дыру в стене и вышли на узкую улочку, заваленную мусором и костями. Два костяка были свежими, они служили доказательством тому, что обычным мародёрам не стоит соваться даже в хоженые-перехоженные могильники вроде Крозунга. Тусклые змеи виднелись то тут, то там, но последние ценные вещи отсюда вытащили ещё, должно быть, первые могильщики – Крозунг находился в местах, где люди обитали с самого конца войны семидесятилетней давности.

– Вчера я видел постройки, похожие на цеха, – сказал Велион, останавливаясь на первом же перекрёстке, – в шести кварталах на запад. Предлагаю сходить туда, в центре города и на востоке мы уже всё разведали. Или можно идти напрямик, на тот конец города, там мы ещё не были.

– Пошли на запад, – предложил Седой. – Там всё равно делать нечего.

– Ты был в той стороне?

– Да, ещё до того, как познакомился с вами. Сплошные руины, даже пешком не пройти.

– Если туда непросто пройти, там должен быть хороший хабар, – заметил Краг.