— Аллен, судя по полученным данным, каким-то невероятным образом ты… ты…

— Ну! — не выдержав, надавил Бак, и Комуи, всплеснув руками, закончил.

— Носишь ребёнка.

Аллен медленно посмотрел на свои руки, оглядел кровать.

— Где?

Ощущение, будто он напился и не понимает очевидного, не может проникнуться трагичностью ситуации. Или напились все вокруг и достают единственного трезвого. Кто знает?

— В животе. В коконе… ну, это похоже на кокон сейчас, кокон, созданный при помощи чистой силы, потому мы не можем сейчас нормально его рассмотреть… — извиняющимся тоном произнёс Комуи. — Но это и вправду…. Аллен, а ты что думаешь об этом? То есть, я понимаю, это шокирует и сбивает с толку…

Не то слово, такого бреда Уолкер давно не слышал. С тех пор как перестал встречаться с пьяным в зюзю Кроссом. А ведь даже у Учителя подобное состояние было редкостью. А Комуи продолжал извиняться и подготавливать почву для уже сказанного.

— Аллен… Ну так, чей это ребёнок? То есть откуда он? То есть, есть ли у тебя предположения? — сбивался на каждом слове Бак.

— Да, обычно у детей два родителя, но боюсь, это может оказаться не тем случаем, тут и Аллена матерью не назовёшь, и отец и мать… — продолжил рассуждать Комуи.

Аллен улыбнулся и кивнул.

— Ах, ну понятно, — юноша с облегчением вздохнул, устраиваясь обратно на своей мягонькой подушечке и закрывая глаза. — Вы мне снитесь, глюки.

====== Глава 22. Ребёнок или что? ======

В госпитале было тихо. Вернее в этом уголке госпиталя, в отдельной палате, в которую пациентов обычно устраивали на карантин или при слишком сильном ранении, или если необходим был постоянный контроль над больным. И в этой его палате было очень тихо, и никого кроме него не было. Приглушённый свет сбивал с толку, никак не желая дать понять, сколько сейчас времени на самом деле, и Аллен, едва отрывая голову от подушки и сонно оглядываясь по сторонам, снова ронял её обратно, говорил себе, что можно поспать ещё чуть-чуть, и засыпал. Пару раз он говорил себе, что лишь полежит, дожидаясь, пока к нему кто-нибудь не заглянет, но снова проваливался в сон. В недолгий сон, если верить ощущениям.

Но каждый раз, когда он пробуждался, его ждала одна и та же картина: нехватка дневного света, плотно закрытое жалюзями окно, отсутствие других людей. Вставать не хотелось. Привлекать к себе внимания — тоже. Сонный разум твердил, что это из-за какого-то нелепого приснившегося ему сна. Пару раз он даже вспоминал, о чём он был, и ужасался своей буйной фантазии.

А потом снова засыпал. Ненадолго.

Ему не было жарко или неудобно, и он, вроде бы, даже был сонным, но всё равно сон покорял его лениво, нехотя, всё же утаскивая юношу к себе вновь и вновь и каждый раз, кажется, на всё меньший и меньший срок. Словно Аллен не должен был сейчас столько спать, но его разум не был способен на бодрствование.

Когда Аллен проснулся в чёрт знает какой раз, ему уже было нехорошо от этого постоянного засыпания и пробуждения. А за окном, кажется, лишь чуть-чуть стемнело. А он успел проснуться и заснуть раз тридцать! Юноша хотел уже встать, но в то же время его голова была переполнена сном и желанием спать, чтобы хотя бы подняться с постели. Ему казалось, что, пожелай он сейчас в туалет, всё равно не сумел бы заставить себя подняться и отправиться в нужном направлении. Эти постоянные сумерки, эта душившая его тишина мешали. Казалось, ещё немного, и в голову на полном серьёзе забредут мысли о том, что он умер или в коме и мечется между жизнью и смертью. Состоянию «жив» то, что происходило с ним сейчас, не подходило. Состоянию «мёртв», вроде бы, тоже. Хотя, вариант со своеобразной пыткой «недосном» заслуживал отдельного рассмотрения. Но даже сосредоточиться на определённой мысли Аллен не мог. Мысли кружили в голове нестройными рядами, подпрыгивали то туда, то сюда, клонились в сторону, наскакивали друг на друга. Одни и те же слова повторялись в голове раз по десять, и он буксовал на них, не в силах сдвинуться дальше и не понимая, откуда они вообще возникли в его голове, потому что во всех случаях это был лишённый смысла бред или просто заевшая мысль.

А затем он снова погружался в недолгий и ненадёжный сон, который был лишь короткой передышкой перед новым этапом пытки. Аллен никогда не представлял, что это может быть так мучительно: спать и не спать. Раз за разом. То спать, то не спать.

Было ли это последствием всех последних дней, когда он спал совсем мало и редко?

Точно нет. Аллен знал это. Его состояние сейчас напоминало болезнь, неприятную болезнь, но до этого он болен точно не был.

Так что же с ним теперь стало? Вопрос без ответа. Ему оставалось только уповать на крепость собственного организма и чистой силы.

Определённо, всё происходившее лишь отрицательно сказывалось на его самочувствии, и он уже готов был молиться о том, чтобы в палате появился хоть кто-нибудь, кто вырвет его из лап этой странной болезни, смены сна и бодрствования которой, казалось, уже не будет конца.

Кем-нибудь оказалась Линали. На сей раз в палате была включена лампа, и рядом с ней в небольшом кресле сидела, читая какие-то бумаги, девушка. Читала сосредоточенно, слегка хмурясь и даже не замечая, что Аллен проснулся и улыбается во всё лицо. Ну да, ведь теперь он был уверен, что останется в царстве реальности без страха погружения в очередной некрепкий сон.

— А можно побольше света? — голос хрипел, а в горле ощущался скрипучий песок. Но Аллен говорил. Наконец-то говорил, стряхивая с себя огромную глыбу перемешанных мыслей, потому что те, испугавшись произнесённых вслух слов, тут же бросились врассыпную, оставляя голову абсолютно пустой и грозя заполнить её новой ерундой. Этого следовало избежать.

— Привет. — Ли улыбнулась, повернувшись к нему, и прошла прямо к постели Уолкера. — На счёт света — запросто. Если тебе не помешает.

— Я грежу светом все эти часы.

Ли только удивлённо приподняла брови и щёлкнула включателем, зажигая лампу на стене прямо над постелью Уолкера.

— Уже вечер.

— Я промучился сутки?

— Прости?

— Сколько я спал? — повторил свой вопрос Аллен, понимая, что Ли наверняка не знает, какие жуткие ощущения вызвал у него этот сон.

— Ну да. Но ты вообще-то рано проснулся. Тебя дали лекарство, чтобы ты отдохнул.

— Снотворное… — в ужасе выдохнул Аллен, наконец-то понимая, что было не так с его сном. Он не нуждался в долгом сне, но снотворное не давало ему подняться, сбивало с ног и с мыслей. Похоже, его естественная или подкреплённая чистой силой натура боролась во всю с медикаментами. — Скажи остальным, что оно мне противопоказано.

— Ты о чём? — Линали нахмурилась ещё сильнее, наблюдая за тем, как кряхтя, словно старик, Уолкер приподнимает свою тушку и садится на кровати.

— Это были одни из самых страшных часов в моей жизни. Я просыпался раз тридцать – я серьёзно, я не преувеличиваю – и каждый раз не мог даже встать. То есть моя голова не соображала, мысли заклинивало, я снова засыпал. Бред короче. Впрочем, бред лучше, насколько я помню. Там почти ничего не запоминаешь и мечешься в жаре. У меня подобная лихорадка была пару раз, хотя уже и давно. Короче, не надо мне больше снотворного, скажешь им там, хорошо?

— Было так плохо? Тогда тебе и самому надо сказать…

— Скажу. Но просто сейчас… Здесь ещё так пусто, и это помещение, оно… — Аллена передёрнуло, — Я уже чёрт знает о чём подумать успел. Фух, хорошо сейчас хоть отступило.

— Получается, ты, считай, и не спал…

— Спал. Мне даже что-то виделось.

— Да, когда я только пришла, ты был очень беспокойным и… Наверное, это был кошмар, я слышала имя Тикки Микка.

«Не краснеть!» — взревел внутренний голос, и Аллен с трудом, но всё же удержал на лице маску равнодушия. Такого сна он не помнил, но отлично знал, в каких именно снах ему так же может сниться Тикки. Не только в кошмарах. Кошмары даже были более редкими перед другим типом снов. Но Аллен не видел в этом ничего странного: он подросток, недавно впервые занимавшийся сексом, причём так, что ему понравилось и даже очень, да ещё и с человеком, который, несмотря ни на что, привлекал его уже несколько лет. Ничего странного в эротических снах с присутствием Тикки не было. А с кем ещё им быть-то, в конце концов?