– Маленький…

Увиделось, как он, полугодовалый, выглядывает из-под облезлого стола, где был его «домик», старомодно прикрытый скатертью, и вся Ленькина мордашка светится радостью. Белоголовый, как она сама, кудрявенький, глаза сияют полукруглыми солнышками. С грудным смехом он хватает за ноги Аню, которая сидит с книжкой (уже научилась в свои пять лет бойко читать по слогам), а та отталкивает его ногой с неожиданной яростью:

– Да отстань ты! Вечно мешаешь.

Кажется, тогда Наташа впервые дала дочери затрещину, потому что Ленька отлетел к ножке стола, ударился головой.

– Поиграла бы с ним лучше! – крикнула Наташа, морщась от некрасивости плачущей дочери. – Корчишь тут из себя взрослую!

– Я и есть взрослая! – размазывая слезы, протянула та. – Ты не понимаешь… Я не хочу играть! Мне неинтересно.

И ведь правда, почти не играла, только в раннем детстве, еще до рождения брата. А после – будто протест возник: чтобы с малышом не уравнивали, не ставили на одну планку. Кукол и мягких зверюшек засунула в диван – от греха подальше. Книги, книги и ничего, кроме них. Наташа пыталась растормошить дочь, тянула за собой на детские праздники, которые проводила, но в ответ слышала только одно:

– Неинтересно. Ты же это не для нас придумала.

– Но ты тоже могла бы повеселиться с ними вместе!

– Так – неинтересно.

Чужая, пересказанная, а то и придуманная в книгах жизнь увлекала девочку больше… А Леньке все было интересно! Он часто увязывался за матерью даже на свадьбы, которые Наташа тогда еще проводила сама. И охранял ее своим присутствием от захмелевших гостей, которые не решались тянуть лапы через голову ребенка. То ли понимал, что ей необходим защитник, то ли делал это интуитивно и больше для себя самого – она и сейчас этого не знала. Но всегда, каждую свободную минуту, ее сын был с ней рядом. Ее Ленька, который, как Наташе казалось, даже дышал с ней в такт…

Хотя и ему тоже требовалось уединение, что в однокомнатной квартирке, позднее ставшей Наташиным офисом, давалось непросто. Забравшись под стол, Ленька рисовал своих «идиотиков», как называл их отец, – мускулистых воинов с небольшими головами. И гора мышц у каждого все росла и росла… Потом сын вырезал их и играл сам с собой, потому что сестра никогда не составляла ему компанию – взрослой себя считала! А он долго оставался ребенком и что-то бормотал в своем углу на разные голоса. У него была целая куча игрушек, а он упорно плодил этих «идиотиков»… Аня презирала его за это и любила называть «маменькиным сынком». Он и был маминым, только не в уничижительном смысле.

«Надо работать! Глушить работой». – Наташа вскочила из-за стола. На дела набрасывалась, как на болеутоляющие таблетки, а со стороны казалось, что Малаховская землю роет, чтобы фирму вывести в лидеры своего бизнеса. Пока до этого далеко было, но если боль не утихнет в ближайшие года три, то все может быть…

– Я поехала на встречу с иллюзионистом, потом – к музыкантам, – бросила она секретарше. – Если что – я на связи.

И забилась в лифт от чужих глаз, которые могли подметить, что иногда с Наташи почему-то слетает пыльцой ее природная жизнерадостность. Пара минут наедине с собой. Смогла бы она выдержать целые дни, как Аня? Не заскучала бы в собственном обществе? Дома, когда дочь запиралась у себя, Наташа сразу хваталась за телефон или включала телевизор. Ей необходимо было слышать чей-то голос, иначе нарастал ужас: мир забыл обо мне…

Дверцы раскрылись, предлагая ей мир подземный. Здесь, на парковке, машины ждали своих хозяев, как дремлющие псы… Как Ленька радовался, когда она принесла подобранного на улице щенка, собственноручно отмыла его и проглистовала. И сын, топоча, носился с неуклюжим, заваливающимся на бок щенком наперегонки, хотя квартирка тогда была такой, что не разбежаться. А дочке собака сразу вонзилась костью в горло. Точнее, в ухо.

– Да что он все время лает? – морщилась Аня. – Столько шума от него…

Почему в ней всегда была эта патологическая непереносимость любых звуков? И громкий Наташин голос, развитый на чужих свадьбах, больнее всего резал дочкин слух. Она даже головой трясла и закрывала ладошками уши, демонстрируя, какой дискомфорт причиняет ей мать, только открывая рот.

– Смотри, какой хорошенький! – Наташа тормошила щенка, целовала его смешную мордочку, пытаясь расположить к нему дочь.

Но Аня сторонилась их обоих:

– Мама, ты же его трогала, а теперь меня! Ты хоть руки помой… Фу, что ты его целуешь, он же под хвостом у себя вылизывает!

Все это еще можно было как-то снести и уладить, если бы чернявый дурачок, которого они назвали Кузей, не добрался до книжек. Могло показаться, что вся квартира усеяна бесцветными конфетти – так мелко щенок изорвал все страницы. С Аней случилась настоящая истерика… Когда дочь позвонила ей, Наташа даже не сразу поняла из ее рыданий и заиканий, что именно произошло. Но нечто совершенно ужасное – это было ясно. Температура у Ани подскочила запредельно, даже «Скорую» пришлось вызывать – Наташе не верилось, что можно так расстроиться из-за книг.

– Детка, да я куплю тебе другие! Куплю, – клялась она.

Но дочь визжала, колотя ногами и тыча в провинившегося щенка:

– Выгони его! Унеси его куда хочешь!

И Володя встал на сторону дочки: нельзя так издеваться над ребенком. Не хочет собаки, и не надо. Ему-то было все равно…

– А я хочу! – пискнул из-под стола Ленька, обнимавший щенка, и затих.

Больше они никогда не заводили животных. А теперь Наташе казалось, что из их дома что-то ушло тогда вместе с этим щенком…

Ей почудилось, будто звук шагов, доносившихся из темноты за спиной, стал наплывать, приближаться, подменяя привычную реальность какой-то киношной, выдуманной. Это там, в экранном Зазеркалье, на людей то и дело нападают на подземных стоянках, и женщинам приходится убегать, подворачивая ноги, на ходу сбрасывая туфли. Они разлетаются попавшими в шторм лодочками, беспомощно заваливаются на бок, демонстрируя степень беззащитности их владелицы. Крупный план. Срывающееся дыхание актрисы.

Женщина ускорила шаг, невнятный стук каблуков доносился издалека, точно душа ее уже отделилась от тела, и с недоумением прислушивалась к происходящему внизу. И не с ней – это ощущение не оставляло. Вспотевшая рука не сразу попала в сумочку: «Ключи… Ключи… Да где они?!»

Кто-то идет следом, в этом нет сомнения. И он тоже заторопился, почуял, что добыча ускользает. Показалось, что он уже в паре метров, она резко повернула голову: никого! Опять слуховой обман гулкого подземелья? В ушах шумит так, что посторонних звуков уже не разобрать… На ходу обернулась, пятясь назад, но даже тени, скользящей следом, не увидела. Фантом какой-то… Или успел присесть за чью-нибудь машину? Джипов здесь хватает.

– Эй, кто здесь? – резко выкрикнула она, понимая, что рискует выставить себя идиоткой. Может, человек просто нагнулся, чтобы достать что-то из салона своей же машины…

Но никто не откликнулся. Не выпрямился. И никак не находились ключи, а это уже заставляло паниковать, ведь спастись можно было только в своем «BMW». В народе – просто «трешка»… Рука нащупала и стиснула большой кошелек: «Швырнуть ему? Кость – бешеной собаке… Этого хочет? Не меня же… Теперь эти уроды только на детей охотятся. Бросить?»

Но что-то в ней слишком сопротивлялось. Когда-то Наташа билась за каждую копейку, даром они ей никогда не давались. Не годами, десятилетиями вырывалась из нищеты. Как ноги пухли, когда возвращалась с очередной свадьбы – без голоса, без сил! Все, что теперь имеет, своим горбом заработала, с какой же стати отдавать хоть частичку тому, кто сам не способен ни на что иное, как нападать на женщин?

Вперед. Кошелек так и остался в сумке, теперь ключи от машины жгут ладонь, как сорванная чека гранаты: «Уцелею? Успею?» Ног уже нет, вместо них – стекающий с тела ужас. Но эти тягучие струи еще как-то движутся, хотя мозгу больше не подчиняются. Он, собственно, и команд никаких не дает. Отключился. Растекся страхом.