ПРИЕХАЛИ Бывший дворец. Очень бывший. Отнимают паспорта. Неинтересно. Приглашают идти есть. Едим. Называется чебурек. Хорошее название. Рыбаков: Понимаю теперь, как плохо живется Жилину, он сказал, что в Бармалеевке отлично кормят. Ленинградские писатели обособлены за отдельным столом. И еще Ильин. Едим с хорошо подчеркнутым интеллигентно плохо скрываемым отвращением. Нас заселяют. Хорошо селят. Напротив - Бабенко-Руденко. Номинальное начальство. Хорошо селят. Рыбаков живет один. Столяров и Измайлов вместе. Столяров спрашивает, не храпит ли Измайлов. Измайлов говорит, что лунатики не храпят. Раскладываем пожитки. У Столярова из пожитков - только рукописи. Их много. Все остолбеневают. Почтительность и тишина. Все по очереди фотографируются на фоне рукописей Столярова.
ПЕРВЫЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ Общее собрание. Нас разлучают. Рыбаков и Измайлов - у Евгения Войскунского. Столяров - у Дмитрия Биленкина. Жаль. Мы б всем дали! Всеобщая патронесса Беркова берет слово: Вы все отличные писатели, но на занятия пьяными приходить не надо, это нехорошо. Многие конспектируют. Ленинградские писатели не конспектируют, они помнят Первый наказ. Беркова говорит, что можно приглашать гостей. Одну или нескольких. Но чтобы все было тихо и предупреждено ее, Беркову. Выражаем на лице. Не за тем ехали. Беркова обещает фильмы, встречи с редакторами, издательствами, возможность публикаций где-то, когда-то, через много лет...
ГЛУХОВО. МАГАЗИН НОМЕР 6 Обед. С нами сидит еще один старенький писатель. Очень дружелюбный. Говорит: недалеко есть магазин, где продают водку. Рыбаков говорит, что мы не пьем, но живо интересуется, как туда пройти. Идем. Простор. Лес. Вдали лошадка обновляет путь. В магазине есть: мыло, водка, конфеты. Берем конфеты. Идем обратно. Навстречу валят фантасты. Удивлены: опять ленинградцы всех опередили. Спрашивают, что есть? Отвечаем: конфеты. Не верят. Показываем. Все равно не верят. Несем кулек открытым, чтобы видели. Не верят. Едим конфеты и начинаем обсуждать. Семинар Биленкина (СБ): Ильин. Двадцать пять лет. Полтора десятка рассказиков. Мы такие писали. Много лет назад. Бросили. Ильин не бросает. Ему советуют бросить писать миниатюры и перейти на полотна. Семинар ведет женщина с остатками внешности на лице. Перебивает, учит как надо писать. Столяров думает: Вот он, мэтр Биленкин. Но оказывается: Биленкин - тихий мужчина с бородой сбоку. В смысле, сидит сбоку. От женщины. Столяров встает и говорит. Женщина умолкает. Все умолкают.
КСТАТИ, О ПСЕВДОБИЛЕНКИНЕ Псевдобиленкин, в смысле, эта женщина, еще до обсуждения прицепилась к Столярову и Измайлову (ноги, шубка, очки, злоглазая): "Покажите Рыбакова! Так много слышала!" Показали. Отцепилась. Больше не цеплялась. К Рыбакову. Ее зовут Людмила Козинец, с Украины. Даем ей грубое, но достойное имя. Голосуем. Имя проходит единогласно. (В дальнейшем - просто Ец в тексте.)
РЫБАКОВ Рыбаков обсуждается в первый день. Читает себя в подлиннике. Надо хвалить. Измайлов хвалит. Хотя есть за что врезать. Пусть это делают другие. Другие не делают. Заявление почему-то в адрес Рыбакова: Надо писать не в стол! Измайлов возражает: Надо. Не в стол. А при чем тут Рыбаков? Заявляемый - женщина. Та, что беседовала с Войскунским. Еще в этот день на Рыбакове в семинаре Войскунского (СВ) сидит холеная старушка. За ужином эта старушка садиться к Рыбакову и эпиталамно хвалит Рыбакова. Рыбаков роняет счастливую слезу.
ИДЕМ ЗА ВОДКОЙ, И ТУТ... Идем за водкой. Чего уж там. Все-таки Рыбаков отстрелялся. И удачно. Ему врезали только за "трепетную негу". Трепетная нега обогащает словарный запас ленинградских писателей на все две недели Бармалеевки. Идем за водкой. По дороге Измайлов безыскусно говорит: В СВ есть красивая женщина. Измайлову говорят: Это Людмила Синицина из Душанбе. В Душанбе есть Памир. В Душанбе есть "Памир". В "Памире" есть Синицина. Голосуем называть ее Поднебесной. Единогласно. Возвращаемся с водкой. Навстречу по лесу ненавязчиво гуляют две женщины. Поднебесная и другая, которую нам завтра обсуждать в СВ. Ненавязчиво приглашаем на чай. Ненавязчиво приглашают прогуляться по лесу. Рыбаков и Измайлов ненавязчиво гуляют, а уж потом ненавязчиво пьем чай. Под руководством Столярова. Он сидит дома и правит опечатки. Он привез книгу. Он хочет, чтобы она была без опечаток. Он моет стаканы, засыпает заварку. Ленинградские писатели соблюдают имидж: постоянно голосуют, напоминают про завтрашнюю политинформацию, про утреннее обтирание снегом. Женщины заинтригованы: вот они какие, ленинградские писатели! Садимся в кружок, работаем. В смысле, читаем. Женщину, которую нам завтра обсуждать. Ее звать Наталья Лазарева из Москвы. С профессиональной настырностью появляется Борис Руденко (майор милиции, пишущий фантастику, староста СВ). Читаем. Трудно. Читаем. Делаем вид, что читаем. Не читаем. Снова регулярно появляется Руденко. Говорит, что ничего из Лазаревой не понял. Говорим, что тоже.
В ГОСТИ Столяров продолжает уничтожать опечатки. Рыбаков и Измайлов интеллигентно пьют чай. У женщин. У них чай лучше. Индийский. Рыбаков и Измайлов ведут себя прилично. Прощаются. Вовремя. Уходят. Приходят к москвичам. Вовремя. Им оставили. У Блохина - день рождения. Угораздило! Немного пьем. Много играем в неинтересные игры. Измайлов и Столяров незаметно уходят и интересно беседуют. Приходит Рыбаков и делает то же самое.
НИКОЛАЙ БЛОХИН У него не только день рождения. Еще он из Ростова-на-Дону. Еще он тоже обсуждался в первый день. Вместе с Рыбаковым. Хорошо пишет. Смешно, точно, лаконично. Но плохо. Есть ситуация - нет конца, он нас обманул. Когда читал вслух. Вслух хорошо. Глазами - плохо Очень плохо. Жаль.
ИДЕМ СПАТЬ Идем спать. Стуком вызываем буржуя Рыбакова из отдельной комнаты. Он приходит... "А как ты, Рыбаков, относишься к Достоевскому?" Сильно смеемся! Рыбаков залезает в кровать Столярова. Измайлов лежит на своей. Столяров сидит на стуле - очень легко одетый, замерзающий. Продолжаем сильно смеяться. Столяров - громче всех: "Как мы Рыбакова-то?!" Спим.
ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ Встаем с Доницетти на устах. Очень ободряет. Попеременно смотрим в зеркало. Попеременно восклицаем: "Кто это?!" Наверно, сказалась перемена климата. Приходит Руденко и смотрит на Столярова. Говорит, что не так его представлял. Говорит - как. Столяров убит Руденко говорит, что не верит теперь разным слухам. СБ: Обсуждаются Козинец и Коблова. Ец - красиво, многозначительно, неземно, льнокудро, любийственно. Все хвалят. Столяров ругает. Столярову дают отпор. Ирина Коблова. Двадцать три года. Свердловск. Худенькая, темненькая, молчаливенькая, скромненькая. В своей повести - наоборот, героиня бьет и своих, и чужих приемами каратэ. Ни за что. Просто так. Зовут героиню Рысь На героиню валятся потолки, но она реагирует вовремя. Столяров комментирует: "На хорошего человека потолок не свалится". Так понятно, что Коблова очень бы хотела быть как Рысь... Столяров встал и разгромил. Коблова не Рысь. И хорошо. А то Столяров никогда бы больше не встал. Другие тоже громят Коблову. Но у нее в прозе есть, черт возьми внутренний ритм, что-то есть. Столяров жалеет, что так сильно разгромил.
ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ-2 СВ: Обсуждаем Лазареву. Руденко говорит, что ничего не понял. Коварный Измайлов, который еще вчера говорил то же, встает и объясняет глупому Руденко все, что тот не понял. Войскунский: Когда я читал, то на полях увидел карандашную приписку. Чью-то. "А не выпендреж ли все это?" Я приписал: "Он самый'". Так что чего тут про Лазареву говорить...
РУЗА Идем в Рузу. Рыбаков, Измайлов, Поднебесная, Лазарева, Руденко. Руденко спрашивает, правда ли что ленинградцы обтирают снегом. Правда. А кого? А вот весна наступит, снег растает, тогда увидишь. Идем из Рузы. Рыбаков и Измайлов ведут себя куртуазно. Куртуазно - это такое слово. Сказал Войскунский. Мол, ленинградцы всегда отличались. Да уж. Руденко ведет себя не куртуазно. Хочет хряпнуть из горла прямо в лесу. Осуждаем. Скрепя сердце. А хочется. Но женщинам не хочется. Им хочется вальяжно. Они так говорят.
