Подожгла тюль, покрывало, сбросила со стола книги, рвала листки, и кажется, устроила истерику, позволила крику сорваться с уст, схватила бокалы, чтобы разбить их и от них остались только осколки. Осколки чувств. Почему она позволила ему увидеть ее настоящую? Узнать такой, какой не знал ни один другой. Она ведь подготовила для него эти книги. Понимает, что эти книги ему не нужны больше и рвет бумагу, поджигает ее.

Огонь очистит ее мысли.

Огонь все уничтожит.

Смотрит на комнату, в которой разговеется огонь.

Оранжевые искры.

Больше огня.

Руки сжаты в замок. Подсвечник лежит на полу.

Пламя ведь загорается всегда с искры.

Огонь обжигает ее ладони и лицо, кажется, она сходит с ума, смотря, как тлеет и трещит дерево, плавится шелк, сгорает тюль штор, бумага обращается в пепел, запах гари и поднимающееся серое облако. Она ведь может задохнуться от угарного газа.

Кашляет, но ей мало.

Задыхается, но ей мало.

Кетрин Пирс не нужно, чтобы огонь затух.

Только ярко-оранжевое пламя.

Только забыть.

Он ведь растопил лед в ее сердце, а сейчас огонь светится в глазах.

Она дала ему огонь, который всегда был в ней.

Смотрит на пламя, руки сжаты в замок.

Мало.

Пламя.

Сложно описать, что было между ними. Больше, чем любовь, роман или любая страсть.

Между ними пламя.

Дышали в унисон, думали друг о друге, она не прятала от него свою настоящую сущность, забыла обо всем и мечтала, что он — ее судьба. Рядом с ним можно обрести покой. Покой, о котором они так мечтали.

Все так, как она мечтала.

Сейчас между ними огненная стена.

Он видел ее настоящий, а не маску. Видел, что она просто нуждается в любви и заботе. Видел ее настоящей и улыбался благодаря ей. Видел, что эмоции ей не чужды. Видела, что огонь страсти в нем можно разжечь, и ему мало. Огонь ведь не затух и нужно только разворошить угли, и она сделал это. Элайджа почувствовал тепло, сжимая ее талию. Она разбудила его от спячки, когда коснулась его кожи. Видела и чувствовала это. Она была не способна любить, но проиграла, и ей не нужно было говорить, что любит, потому что Элайджа видел это в ее взгляде. Она ведь не может быть милой и покорной, но понимала, что с таким мужчиной ей можно остановиться и ничего не бояться. Обжигаться, прижиматься и чувствовать опору, когда его руки сжимали ее бедра, скользили по голой спине. Его ладони сгорали, а она переполняла его огнем и стонала, когда их тела сближались и сгорала вместе с ним. Не спать и сжигать до утра вместе с ним. Все так, как она хочет. Кетрин Пирс всегда мало.

Мало огня.

Комната в огне.

Сгорать только с ним.

Не спать до утра только с ним.

Все это конечно можно заменить суррогатом. Можно быть с другими и лгать самому себе. Можно лгать, что любишь и чувствуешь, но понимать, что с другими так не будет. Никогда не будет так, как с ней ни с одной другой женщиной. Никогда не будет так, ни с одним другим мужчиной.

Кетрин чувствует только обжигающее пламя на своей коже. Горит, а по щеке скатилась одинокая слеза, которая не потушит пламя.

Он был нужен ей. Кетрин это понимала, но промолчала и сожгла дотла.

Все можно сжечь.

Огонь очистит.

Сжигать дотла.

Сгорать дотла.

Сжигать себя.

Сжигать его.

Сжигать дотла.

***

Ребекка Майклсон знает, что сейчас в руках ее брата лекарство — ее шанс на нормальную жизнь. У него в руках ее шанс. Она ведь в прошлый раз не думала, когда выпила лекарство и очнулась с разочаровавшись в том, что она все еще вампир. Кетрин Пирс обманула и ее, потому что Ребекка Майклсон выпила вытяжку из вербены. Конечно же, она просто может свернуть шею брату, забрать лекарство и сбежать. Но предать семью. Сколько раз, пытаясь найти настоящую любовь, Ребекка предавала семью и заканчивала ч гробу с клинком в груди. Элайджа и вправду стал осложнением, но гораздо хуже если она станет человеком и предаст семью. Ее не пощадят. Даже Элайджа. Ведь он чтит семейные узы и только ради него она не пойдет против семьи в этот брат. Элайджа жертвует всем ради семьи. Вот и она пожертвует своей мечтой и подождёт. Она и так ждала слишком долго и подождет еще, чем разобьёт сердце Элайджи, того, кто всегда был рядом и никогда не предавал семью во имя личного благо.

Пока они на пути в Мистик Фоллс, Ребекка может сжать его ладонь и поговорить с ним.

— Ты и Кетрин Пирс. У меня в голове не укладывается. До сих пор.И что она наплела тебе? Я думала, что ты умный брат, — голос девушки разрушает тишину.

— Сестра, прошу тебя, — Элайджа выгнул бровь. — Катерина ничего не обещала мне, была рядом и просила верить ей… Верить… Мне с ней было так спокойно, она знала все мои раны. Я люблю ее, и ты знаешь…

— Как тебе сложно сказать: « Я тебя люблю», — пытается улыбнуться блондинка. — Ник не позволит никому из нас любить, быть счастливыми.

— Я верю в другое, сестра и то, что каждый может стать счастливым, — говорит Элайджа. — В один день мы обязательно будем счастливы.

— Счастливы, когда будем не обременены спасением души Ника, но сейчас мне наплевать и я хочу просто быть счастливой, ты ведь позволил себе быть счастливым, — отвечает Ребекка.

Счастливым.

Быть счастливым рядом с стервой.

В голове тут же стаей птиц замешкались мысли и воспоминания, перемешиваясь, как карте в колоде, и отрывки голоса из прошлого, раз за разом мелькали среди множества красок. Один из немногочисленных рассветов, когда они были вместе. До того, как она уехала в Пенсильванию.

Тогда Элайджа вернулся с охоты, Кетрин же предпочла кровь с пакета. Она и не подавала вида, что встреча со знакомым вампиром ее напугала. Они были вместе, и она видела, как тот вырвал сердце, она сидела рядом и сжимала его окровавленную ладонь.

На следующий день она просто решила не выходит с квартиры, и Элайджа отправился на охоту один.

Он возвращается до первых лучей солнца. Снимает одежду, ступает тихо, чтобы не разбудить ее, ведь знает, что она боится быть раскрытой и найденной. Но он рядом и убьет любого, кто навредит ей. Убьет любого, кто посмеет отнять ее у него.

Ложиться в постель, поправляет кремово-бежевую шелковую простынь и укутывает ее плечи.

Элайджа Майклсон ощущает. Ощущает ее рядом с собой.

Восхитительная. Это восхитительно, просто лежать рядом с ней, смотреть на то, как она спит, как слегка приподнимается ее бровь, как она морщит нос. Стерва и вправду мило морщит нос, как замечает Элайджа и ощущать, как ее умеренное дыхание теплой глазурью стелется по собственной коже. Ее сердце стучит и дышит она рядом с ним — это главное.

Элайджа медленно сходит с ума по одному лишь запаху ее волос, когда утыкается носом, вкапну темных волос, обнимает ее за талию. Этот запах. Запах черной орхидеи? В мире ведь не существует черных орхидей, но есть цветы таких тёмных оттенков, что они выглядят практически чёрными. Но, если присмотреться более внимательно, то эти оттенки варьируются от темно-синего до темно-бордового. С этой точки зрения цветок чёрная орхидея встречается, причём даже разных видов. Кетрин Пирс почти черная, для него.

Почти.

Запах вишни и черешни? Это ведь одни из самых кислых ягод, любимых ее ягод, как и его. Он ведь знает, какова на вкус эта ягода. Знает, какова на вкус Кетрин Пирс и может сдержать весь этот кислый вкус или разбавить его сахаром

Он чувствует, как где-то глубоко внутри она запаливает в нем костёр и этот огонь согревает.

— Ты вернулся, Элайджа, — ее шепот ломает все. По ее телу пробегается дрожь, и он улыбается. Какая она чувствительная или просто учуяла запах его одеколона.

Какая же она его Катерина.

Пускай сама так не думает.

Не думает, что его навечно.

Элайджа знает, каково это, просыпаться с ней в одной постели, получать электрический ток

от прикосновений кончиков ее холодных пальцев к щеке, а после подносить каждый из них к своим губам и согревать их теплотой своего дыхания?