— От всех Чанминов — одни беды, — подвел итог омега. — Это какая-то видовая чанминовская особенность.
И тут — гром среди ясного неба, метеорит, врезавшийся в равнину, торнадо, налетевший на мирную деревню… До этого момента Кюхён испытывал греховный соблазн, лишь когда чуял запах вкусной запретной пищи, а человеческая красота нисколько не волновала его. Но тут в иссушенном монастырским воспитанием сердце пробился росток любви. И к кому! Неземное создание в махровом халатике и с влажными каштановыми волосами появилось на пороге кухни, гордо неся за собой, словно шлейф, темную ауру вампира «чанминовского» типа. Но Кюхён все равно не мог отвести глаз от «прелестной проклятой девы», как он окрестил Хичоля. А когда тот подул на покрытые бесцветным лаком ногти, Кюхён и вовсе оказался зачарован «пухлыми коралловыми губками» и «томно опущенными опахалами ресниц» короля корейского фансервиса.
— Ой, почему же мне не сказали, что у нас такие гости! — радостно воскликнул Хичоль, переключив свое внимание с ногтей на монаха. — Чо Кюхён! Дай посмотрю. — Он подошел к застывшему магу и обхватил его лицо ладонями. Кюхён едва не забыл, как дышать. — Какая милота, мордашка-то — почти не наглая!
Кюхён хотел возмутиться. Хотел заметить, что прикасаться к чужим людям без разрешения — неприлично. Хотел применить против «вампирши» магию, в конце концов. Но вместо этого он просто смотрел в смеющиеся глаза «невесты Тьмы» (да, монах когда-то украдкой читал светские романы и обладал обширным запасом красочных эпитетов, которые теперь невольно вспоминал). «О, это не дева, — сказал себе Кюхён. — Эта обольстительница — порочна! Но кто я такой, чтобы осуждать падшую женщину?» И он, призвав на помощь всю свою выдержку, старался не опускать взгляд на грудь, которую открывал халат наклонившейся «прекрасной бесстыдницы». И зря — может, заметил бы, что груди, даже нулевого размера, там не наблюдается.
— Ким Хичоль, в общем, — представилась ни в одном смысле не дева, пожав руку завороженному Кюхёну. — Дже, лапа, а он у вас не дурачок? Чего вылупился?
— Он монах, — пояснил Джеджун. — Полагаю, ему не очень приятна такая фамильярность.
— Все верно, я в замешательстве, — с трудом проговорил в ответ Кюхён.
— Монах? — Глаза Хичоля умиленно засияли. — Ой, извини. Но я, серьезно, без пошлого умысла. Просто потискать!
«Она, кажется, и не так молода, » — продолжал искать недостатки Кюхён. Как ни странно, все изъяны восхищали его. Какой скромный юноша не мечтал о красивой опытной распутнице постарше? Кюхён, конечно, еще не размечтался (это было бы низко — думать о женщине в таком ключе!), но уже испытывал перед «вампиршей» не знакомый до той поры трепет.
— Я не сержусь на тебя, — улыбнулся Кюхён. — Твое поведение не соответствует правилам приличия, но вина в том — не твоя, а тех, кто тебя воспитал.
— И все-таки он с приветом, — развел руками Хичоль. Отвернувшись, он сказал: — Так, Дже, колись, какую часть тела ты брил лежащим в ванной станком, что он весь в длинной волосне? Если интимную зону — то не завидую Чанмину, который сквозь эти заросли продирался.
Джеджун густо покраснел от стыда. Хичоль вульгарно рассмеялся.
— Шучу, шучу, солнышко. Не было там волос. Но раз ты так покраснел — значит, и правда сделал депиляцию… Для Чанмина? Или так, для себя?
— Хичольда ужасна, — выдавил, чуть не плача, Джеджун, когда айдол покинул кухню. Он использовал не раз услышанное от Чанмина прозвище, сгорая от обиды, а Кюхёна это утвердило в мысли, что новый вампир — женщина. Словно желая оправдаться перед самим собой, омега продолжил вполголоса: — Я — для себя… Раз у меня нет мужчины, что мне теперь, и следить за собой нельзя…
Кюхён честно попробовал осудить «грубиянку», но не смог. Уходя от Джеджуна, он обещал себе, что прогонит «вампиршу» из своих мыслей, ведь «она» — мало того, что нечисть, так еще и совершенно бестактная. Тем не менее, это оказалось для него непосильной задачей. Во-первых, мешал оборотень, который каждый день пытался изобрести что-то новое с целью доказать монаху, что он — здоровый мужчина и тоже хочет тепла. От Юно, правда, Кюхён никакого тепла не хотел, несмотря на то, что тот, рискуя получить порцию мучений, все время норовил прикоснуться. А вот восхитительная «Хичольда»… Свободного времени было слишком много, и монах посвятил себя медитациям вперемешку с кабельным телевидением и притащенным ради сублимации кактусом. Правда, кактус оказался большой ошибкой. Он почти не требовал ухода. На третьи сутки попыток отвлечься от мыслей о «развратнице» Кюхён понял, что куда лучше было бы завести котенка.
Во-вторых, Кюхён зачем-то вздумал прочитать книгу «Братья Карамазовы». Увидев намек Достоевского на приставания «падшей женщины» Грушеньки к набожному Алеше, Кюхён провел параллель между этой ситуацией и своими зародившимися чувствами. Если бы только Федор Михайлович соизволил развить едва обозначенную линию, послушник, по его мнению, мог бы помочь Грушеньке исправиться, встать на путь добродетели. Чем же монах Священной горы был хуже? Через два дня Достоевский лишь усугубил ситуацию, попавшись на глаза Кюхёну со своим другим романом — «Идиот». Еще одна «падшая», еще один не в меру религиозный герой… И Кюхён наконец поддался мечтаниям. О нет, он ни в коем случае не собирался претендовать на тело «Хичольды». Он хотел всего-навсего стать «ее» другом и иметь возможность исполнять роль наставника — если не духовного, то хотя бы по курсу этикета.
За день до шопинга Кюхён снова увидел Хичоля. Тот просто шел по улице из кафе с бесплатным wi-fi, где почти три часа, вцепившись в ноутбук, болтал по Skype с одним печально известным китайцем и при этом половину времени даже не обращал внимания на свой дорогой коктейль. («Ну, ты ведь там не пьешь?» — спросил китаец. «Хамло, я же не алкоголик, пироженку взял, вон!» — ответил Хичоль, придвигая к камере тарелочку. «Ого, выглядит вкусно, так бы и съел!» — обрадовались с китайской стороны. «Закажи себе такое же, создадим иллюзию совместного обеда, » — предложил Хичоль. «Во-первых, тут в точности таких же пирожных нет, — сказали в Китае, — а во-вторых, моя лапочка сидит на диете и запрещает мне…» Хичоль просто закрыл ноутбук, выпил свой коктейль и заказал кофе по-французски. Потом, перетерпев прилив желания уничтожить Вселенную, он открыл компьютер и заявил обеспокоенному собеседнику, что находится в полудикой стране, где с интернетом регулярно случаются проблемы. А вообще, проблемы были у китайца. С головой. Потому что знал ведь, бессовестный, сколько лет его безответно любят, и все равно про свою девушку упоминал.) Вот в таких растрепанных чувствах Хичоль и шел по улице. И додумался при этом быть в одежде стиля «унисекс» — легкая трикотажная кофта доходила ему почти до колен, а узкие джинсы жителю прошлого века в силу поверхностных знаний о современной моде легко было принять за лосины. И Кюхён его, конечно, увидел. А Хичоль, несмотря на свои страдания, решил помахать ему рукой, подмигнуть и послать воздушный поцелуй. Монах замер и прижал ладони к груди, в которой бешено колотилось сердце. «Безусловно, эта женщина просто дает волю своему кокетству и не намекает на интерес ко мне, — решил Кюхён. — Но один ее взгляд, одна улыбка заставляют меня жалеть, что я не обыкновенный мужчина, имеющий право добиваться Хичольды…» (Монах почему-то решил, что это — полное имя.) А потом искусство нанесло последний удар — Кюхён услышал в маршрутном такси песню из мюзикла «Нотр-Дам де Пари». Священник, признаваясь в любви к цыганке, заявил, что «судьбы насмешкою в рясу облачен» и потому счастья, вероятно, не познает. «Как хорошо я понимаю тебя, — думал Кюхён, с легкой завистью глядя на едущую рядом влюбленную пару. — Теперь мне остается либо пойти против собственной совести, либо задушить свои непозволительные чувства…»
В ту ночь монаху впервые снился эротический (с его точки зрения) сон — «вампирша» подарила ему нежный поцелуй. Проснувшись, он предался медитации. Нехорошо, нехорошо было желать такого… Вон тот священник из песни, как успел узнать из интернета Кюхён, тоже цыганку не получил. Впрочем, там вообще все умерли.
