Джеджун от неожиданности окончательно пришел в себя и в один глоток допил чай.
— Вы никогда не ходили на свидания? — переспросил он. — Как это?
— Так война же. — Ючон шмыгнул носом, хотя никакого насморка и в помине не было — вероятно, это было одно из проявлений его смущения. — Не до романтики.
Джеджун улыбнулся с доброжелательным снисхождением. Вот уж о чем он раньше не догадывался, так это о том, что когда-нибудь у него, как у более опытного, станут просить совета о делах сердечных. Вспомнив свои неловкие отношения с Юно в школе и короткий роман на курорте, а заодно вооружившись внушительным багажом сентиментальных фантазий, он стал рассказывать офицеру, как надо вести себя на свидании. Тут были и розы, и прогулки у реки, и стихи… и поцелуй.
— Хотя целоваться не обязательно, — тут же спохватился Джеджун. — У вас все только начинается… ну, с вашей, майор, точки зрения.
— С моей вообще все кончается! — грозно напомнил Ючон, выставив указательный палец и случайно ткнув им в нос Джеджуна. — Я ж его бросить должен, забыл?
И он, встав из-за стола, пошел к Джунсу — успокаивать художника, настолько расстроенного, что едва ли способного собрать достаточно внутренней энергии даже для излечения царапины.
— Забавно, правда? — спросил Джеджун у вальяжно вплывшего на кухню Юно. — Майор — такой сильный, бесстрашный…, а отношений еще не было. Он признался, что ни разу не ходил на свидание. И как теперь им быть с Джунсу? Из них получилась бы хорошая пара, но он считает Ючона своим бывшим возлюбленным, а тот еще невинен… ну, в «этом» смысле.
— Какая наивная старомодная леди. — Юно почти невесомо коснулся кончиками пальцев пластыря на шее Джеджуна. Ему начинал нравиться трогательный печальный «гермафродит», и было немного обидно, что это существо, еще недавно казавшееся недотрогой, так легко получил вампир. — Пак Ючон родился и вырос в условиях военного времени и с юности участвовал в сражениях. Конечно, у него не было времени на такую роскошь, как ухаживания. Он пропускал серенады под балконом приглянувшейся барышни и сразу после знакомства переходил к «первой брачной ночи». — Джеджун дернул плечом, чтобы как-то оттолкнуть руку герцога, но тот лишь хищно улыбнулся и продолжил порхать пальцами по коже рядом с пластырем. — Так что нашему утонченному живописцу, если он решится на смелые ласки, нужно опасаться не оскорбления чести «девицы», а гнева мужчины, предпочитающего видеть в своей постели женщин.
— Кажется, я немного перестарался, — нарочито громко сказал Кюхён: пусть оборотень вспомнит, что на кухне есть свидетель, и прекратит свои домогательства. Когда Юно оставил Джеджуна в покое и выпрямился, он указал на графин с водой: — Много пить нельзя — это может не просто снизить влечение, а привести к временному половому бессилию.
— Ему неважно, он не пользуется пенисом, — спокойно ответил Юно. — Так ведь, миледи?
Джеджун ничего не стал говорить и только начал кусать уже давно истерзанные губы. Ну почему все вокруг считали себя великими знатоками его физиологии? Один мартовской кошкой окрестил и собирался поить валерьянкой, второй решил, что член у него — только для справления «малой нужды»…
Ючон, вспомнив все, что говорил Джеджун, повел Джунсу гулять, прежде чем проводить его то ли к главному успеху целителя, то ли в последний путь. Он таскал художника по улицам, держа за руку, и, естественно, привлекал к себе внимание прохожих. В его мире никого уже не волновало, с кем спят посторонние — люди куда больше беспокоились о собственном пропитании и спасении от жестокости инопланетных захватчиков. А здесь многие неодобрительно косились в их сторону и даже считали возможным комментировать прогулку «двоих педиков» средь бела дня. Ючон не обращал на это никакого внимания: он-то волочил едва успевающего за ним Джунсу безо всяких романтических мыслей. А вот художник чувствовал себя неуютно. Ему, разумеется, было приятно, что Ючон больше не стесняется проявлять свои чувства, ведь прежде он готов был провалиться под землю, если Джунсу позволял себе просто обнять его за плечи на публике. С другой стороны, разговоры о том, что это «фу какая гадость» и « гомики совсем стыд потеряли», действовали ему на нервы.
— Ючон, отпусти, это неприлично, — попросил Джунсу, вырывая свою руку. Пристыженный офицер переступил с ноги на ногу и непонимающе посмотрел ему в глаза. Вроде, Джеджун упоминал, что надо за руки держаться… Что же он ухитрился опять сделать не так? — Разве ты не понимаешь, что на нас люди оборачиваются?
— Че такого, мы ж не трахаемся прямо на улице, — засмеялся Ючон. — А вон те, кстати, уже скоро начнут.
Он указал пальцем на пару подростков, оккупировавших лавочку: девушка сидела на коленях парня, целовалась с ним взасос и так извивалась, словно пыталась трением своей пятой точки извлечь искру.
— Но они ведь гетеросексуалы, — вздохнул Джунсу. — Их общество не осуждает.
— Да и насри ты на общество, Су! — Ючон по-братски похлопал его по спине. — Че оно тебе сделает? Ну не отрубит же башку за то, что ты со мной по улицам шмоняешься!
— Это верно, — согласился Джунсу, — но шепот за спиной…
— Ха, шепот! — Ючон махнул рукой, как бы посылая всех недовольных в далекое путешествие без обратного билета. — Про меня тоже раньше всякое говорили. А я решил — да пошли в жопу! Скажут че не то — так я им в репу! — Он, задорно улыбаясь, потряс кулаком. — Ты не боись, Су. Пока ты со мной — никто тебе ниче плохого не сделает.
— Да уж, ты такой защитник… Это я должен тебя защищать, но, боюсь, не выйдет. — Джунсу с грустной нежностью посмотрел на офицера. — Меня могут убить, если не справлюсь с заданием. А я, дурак, слишком высокую планку задал при первой же встрече с преступником… И что с тобой тогда будет… Кто о тебе позаботится… До сегодняшнего дня я рассчитывал на Дже, но…
— Да он вообще не виноват! — Ючон решил выгородить не единожды обиженного им Джеджуна. — Это все у него «критические дни». Крышу сносит. А сегодня он видел как переживал? Все из-за этого, вот.
«По себе судит? — предположил Джунсу. — Черт, неужели изнасилование — это лишь оправдание, а на самом деле у него просто были „такие же дни“ и он не смог справиться со своим желанием?»
— Ладно, это личное дело Джеджуна и Чанмина, — сказал он. — Пусть хоть берут к себе Юно и «шведской семьей» живут — не мои проблемы. Для меня главное — ты. Я должен быть уверен, что никто не причинит тебе вреда, если меня не станет…
— Я с Кю буду, он волшебный, — нашелся Ючон. — А тебе я покажу «не станет»! Чтобы вернулся как миленький! Когда отработаешь — мы с тобой на свиданку пойдем. На настоящую. Я тебе розы куплю, красные такие, и стихи прочитаю. Свои!
Ючон, несмотря на полуграмотность, и правда умел сочинять стихи. Одно произведение он даже посвятил «своему» Джунсу — это случилось еще в те дни, когда отряд полковника Чона лишь начинал совершать свои славные подвиги. Правда, за такое творчество Джунсу гонялся за поэтом с кирпичом. В тот день он явился с красным носом, объяснив это тем, что пытался выдавить прыщ (статус маньяка-психопата позволял ему смешивать тягу к убийствам врагов с определенной заботой о собственной внешности). И Ючон, недолго думая, выдал следующую эпиграмму: «Выскочил вчера у Су прыщ здоровый на носу. Надавил Су слегонца — расхуярил пол-лица!» Кирпич разбился об его спину, но он нисколько не пострадал. Наверное, с тех пор Джунсу подозревал, что его сослуживец — не чистокровный землянин. Но почему-то молчал.
— Это я тебе розы подарю, глупенький, — улыбнулся другой Джунсу, взяв руки офицера в свои. — Если хочешь, конечно.
И он, решив действительно забыть о предрассудках, нежно поцеловал Ючона. Тот обалдел и даже драться не стал. Да и нельзя было: Джеджун ведь не говорил, что на свиданиях своих пассий можно бить.
Джунсу, думая о том, что Ючон окончательно простил его и хочет вернуть отношения на старый уровень, действительно справился с поставленной задачей. Правда, после этого он пролежал без сознания двое суток, а очнувшись, был очень слаб. Следующее чудесное исцеление пришлось отложить. Это его, правда, нисколько не расстраивало — куда больше огорчало то, что и свидание теперь следовало перенести. Тем не менее, Джунсу не удержался и заказал доставку цветов. Ючон, вернувшись домой после небольшой и довольно скучной для него криминальной разборки в другом городе, с удивлением обнаружил у входной двери букет алых роз с открыткой. К сожалению, прочитать послание романтичного художника он не смог. Джунсу, давно соскучившийся по родине, не стал использовать странным образом выученный язык и написал пламенное признание на корейском. Однако Ючон умел с грехом пополам читать и писать только на общем языке, который ввели на Земле оккупанты, да теперь еще и на русском; по-корейски он говорил, но ни одной загогулины не понимал. Можно было выкинуть открытку в мусорное ведро, но старому солдату, не знавшему слов любви, почему-то захотелось узнать содержание. И он, несмотря на поздний час, отправился к Джеджуну, который, надев купленные накануне очки, прочитал послание. Джунсу снова просил прощения за измену и сообщал, что теперь есть подтверждение искренности его чувств. «Только ты, только моя любовь к тебе дали мне силы превзойти самого себя и выжить после этого. Ты — моя вторая половинка, смысл моего существования. Каким бы абсурдом ни казалось то, что происходит вокруг, ты помогаешь мне не сойти с ума и двигаться вперед.»
