- Хён, я же «эвил макнэ», люблю людьми командовать, – сказал он. – Хватит доминировать, тебе все равно не идет.
Джеджун пришел в себя, и взгляд, горевший задорным огнем похоти, стал превращаться в естественный для него, доверчивый и мягкий. Чанмин, казалось, до этой секунды еще сомневался, что перед ним – действительно не артист; теперь, ясно увидев свою «ромашку», он улыбнулся, низко наклонил голову и уткнулся носом в его шею, словно пытаясь уловить приглушенный аромат полевых цветов. Джеджун обнял его, закрыв глаза. Желание стало размытым из-за воды, и оно имело скорее психологическую, нежели физическую природу – тело могло бы сейчас обойтись без секса, однако сердце просило единения с любимым. Это было не просто удовлетворение естественной потребности, а безмолвное, но искреннее признание.
Они разделись без спешки, постоянно прерываясь, чтобы подарить друг другу поцелуй. Джеджун никак не мог поверить в то, что это происходит наяву, и видел, что для Чанмина все – тоже прекрасный сон. Омеге наконец было легко, он точно знал, что уже никогда, ни за что не сможет быть с другим. Только с этим вампиром Джеджун не чувствовал себя несчастным – прошлое будто испарялось, когда ладони Чанмина прижимались к его коже. И только с ним Джеджуну было неважно, что он – порождение нездоровой сексуальной фантазии. Сейчас можно было забыть обо всем и просто любить.
Оставшись без одежды и сбросив покрывало на пол, Джеджун снова лег на кровать и оказался в полной власти своего любимого. Чанмин действовал медленно, несмотря возбуждение, будто специально растягивал сладкое, томительное ожидание. То, как часто они дышали, как отчаянно льнули друг к другу, как пытались вложить всю свою любовь в каждый нежный поцелуй, – это было не менее важно, чем кульминация. Джеджуну больше трех месяцев не хватало близости Чанмина, и тот старался сполна возместить нанесенный ущерб. Омега должен был ощутить и поверить, что это не имеет ничего общего с их первой ночью и сейчас он для вампира – не сексуальный объект и не сосуд с кровью, а единственное на всем свете любимое существо.
Когда Чанмин вошел, Джеджун сделал шумный вдох и чуть слышно попросил замереть. Несколько бесконечных мгновений двое смотрели в глаза друг друга, прислушиваясь к тишине. Омега хотел запечатлеть этот момент в своей памяти: любимый был в нем впервые после не такой долгой, но мучительной разлуки. Потом Джеджун опустил и поднял ресницы, как бы говоря, что можно продолжать. Чанмин начал двигаться, и омега застонал, обезумев от восхитительного коктейля из эмоций и ощущений. Ему было слишком хорошо, чтобы он мог думать о тонких стенах и товарищах, ненавидевших вампира. Когда острое, яркое наслаждение оглушило его, он даже заплакал от счастья и еще некоторое время, не позволяя Чанмину выйти из своего тела, прижимался к нему. Казалось, все то плохое и хорошее, что происходило с ними раньше, было ради этого момента воссоединения, ради их любви, которая из-за боли и страданий стала лишь сильнее.
Затем Чанмин уложил Джеджуна на бок и лег сзади него, разглядывая в полутьме нарисованные Джунсу «татуировки» и целуя их.
- Я не хочу снова тебя отпускать, – тихо сказал вампир.
- Не отпускай, – попросил омега, схватив его за руку и прижав ее к своей груди.
- А знаешь… SM разрешили ДжеМин, – заметил Чанмин, не сумев подавить смешок. Игра продолжалась. – Официально дали добро на самый откровенный фансервис.
- Я люблю артиста этого агентства, – с улыбкой ответил Джеджун, – но иск против самой компании отзывать не собираюсь.
- И что мы будем делать? – вздохнул Чанмин, придвигаясь так близко, что омега ощутил прикосновение его чуть влажной от пота кожи к своей.
- Уйдешь с нами, – бодро заявил Джеджун. Сейчас он верил во все хорошее: светлое будущее, победу добра над злом, фей и серебряных единорогов. – Мы сокрушим SM, выиграем дело, и ты перейдешь в наше агентство.
- Но ты сам знаешь, что ваше агентство против моего…
Джеджун резко повернулся к Чанмину и прижал палец к его губам.
- Молчи, макнэ, – потребовал он весело. – Я не хочу рассуждать. Я хочу тебя. Еще и еще. Я скучал…
- Я тоже, – ответил Чанмин, поднося руку Джеджуна к своим губам и целуя его пальцы.
Юно обладал слишком хорошим слухом, чтобы к пламенным речам Скарлетт или Ретта не примешались жаркие стоны из соседней комнаты. Он поставил «Унесенных ветром» на паузу, удостоверился в том, что за соседней стеной занимаются сексом, и покачал головой.
- Уже в постели врага, совершившего столько предательств и подлостей, – произнес оборотень осуждающе. – А как же сердечные раны? Как же попранная гордость? Как же инстинкт самосохранения, в конце концов? Одно слово: женщины… Они сами себя не понимают, куда уж нам…
Джунсу продолжил пить вермут и в спальне, даже не предлагая майору составить ему компанию. Ючон лежал на кровати, играя на смартфоне в очередную игру из разряда «чуть сложнее «Тетриса», но то и дело посматривал на художника, который увлеченно пытался сделать красивое фото с помощью фронтальной камеры.
- Пьяные фотки – это Джешино дело, – наконец сказал он. – Тебе надо в свободное время танцульки репетировать или там кошек мучить.
- Танцульки? – Джунсу открыл музыкальные записи в своем телефоне и, недолго подумав, включил какую-то зажигательную латиноамериканскую мелодию, поставив ее на повтор. Правда, танцевал он под эту заводную композицию недолго: заметив, что майор бросил игру и уставился на него во все глаза, художник запрыгнул на его кровать. Медленно подползая к нему, Джунсу улыбался, как увидевший беззащитную добычу хищник. Майор был не настолько глуп, чтобы не понять, что над ним просто издеваются, но вышвырнуть перебравшего художника не смог.
Джунсу перекинул одну ногу через неподвижно лежащего Ючона и сел на его бедра, обжигая жертву игривым и одновременно презрительным взглядом.
- Су, ты че это, слезь, – попросил майор, нервно сглотнув. – Ты ж бухой.
- Я всего лишь немного пьян, – ухмыльнулся Джунсу, подаваясь вперед и упираясь ладонями в подушку по обе стороны от головы Ючона, так, что их лица оказались не более чем в десятке сантиметров друг от друга. – И не все ли тебе равно? Я же рядом…
Джунсу наклонился ниже и почти любовно укусил майора за мочку уха, а потом, видимо, совсем ошалев, провел языком по шее. Ючон переводил растерянный взгляд со своего мучителя на потолок и обратно. Попав когда-то в плен к терронцам, он чувствовал себя куда спокойнее и увереннее.
- Что такое, майор Пак? – хитро спросил Джунсу, задрав его футболку и забравшись под нее рукой. Ючон жалобно посмотрел на него: вот зачем он так жестоко его дразнит? – Помню, в подмосковном мотеле ты за это съездил мне кулаком в морду. Что изменилось?
- Сам знаешь, что, – ответил майор. – Я думал, что ты мой друг.
- А я думал, что ты – мой парень, – выдохнул ему в ухо Джунсу. – Теперь мы все знаем. Ты меня хочешь, а я тебя – нет. Поменялись ролями. Нравится? – Художник поцеловал Ючона в губы, что было доказательством крепости выпитого вермута: прежде он часто давал понять, что брезгует «воспитанным в окопе» военным. Затем он опустил руку ниже и триумфально сжал в ней возбужденный член майора. Ючон невольно сделал короткий вдох. – О, значит, эрогенные зоны у тебя все-таки там, где положено землянину!
- Тебе чего надо? – спросил майор, совсем переставший понимать, что происходит. Джунсу он, безусловно, хотел. Но не пьяного же – еще обидится на него утром, вконец возненавидит.
- Хочу тебя помучить вместо предложенных тобой кошек, – объяснил художник и начал двигать рукой, лаская его член сквозь ткань. – Хочу увидеть, как ты сходишь с ума от неудовлетворенности, услышать твои мольбы сделать хоть что-нибудь…
- Подожди-ка, – попросил Ючон, решительно спихнув его с себя. Джунсу едва не свалился с узкой кровати, а он куда-то ушел, вернувшись всего через пару минут.
- Что, у герцога презерватив взял? – усмехнулся художник, когда майор закрыл за собой дверь. – Я сказал: помучить, но не избавить в итоге от мучений.
