Так Элена получила секретную информацию о личной странице известного артиста и стала ему писать, уверенная, правда, что общается с майором. Возвращаясь после работы в квартиру подруги, девушка представляла себе, как на родине станет встречаться с Ючоном, как он будет защищать ее от хулиганов и носить на руках. Хичоль, однако, ждал не такого развития событий и поделился своим переживаниями с Кюхёном. Монах стал, как выразился бы герцог Кентерберийский, его «наперсником» — Хичоль доверял ему безоговорочно и полагался на него, как на самого себя. При этом оба словно заключили молчаливое соглашение: Кюхён старательно делал вид, что всегда испытывал лишь дружескую привязанность, а Хичоль не дразнил его. Что касается герцога, то он тоже тактично разыгрывал запущенный склероз.
— Интересно, как там Ючон? — задумчиво произнес вампир, лежа на широкой кровати, вертя пальцами прядь своих волос и разглядывая потолок с лепниной. В особняке он делил комнату с оборотнем, но постоянно вертелся у Кюхёна, который жил один. — Матом девушку послал или, наоборот, стал ей всякую похабень писать? Он может и то, и другое. А она, кажись, настырная, просто так не отлипнет. Эх, почитать бы их переписку…
— Жаль, я не могу сам у него спросить, — ответил Кюхён. — У меня только телефон вашего макнэ.
— Чего? — Хичоль резко выскочил из постели, как чертик из табакерки. — Откуда?
— Он звонил тебе, и я ответил. Было интересно с ним пообщаться.
— Эй, Кюхён! — Хичоль стал трясти монаха за плечи. — Не лезь туда. Не надо тебе с Кюхёном общаться. Ты уже давно смирился и справляешься на твердую «пятерочку», но все равно советую забыть. Факт знаешь, вопросов больше нет — и живи спокойно, не компостируй себе мозг. А если начнешь приставать к тому парню — схлопочешь. — Хичоль больно щелкнул Кюхёна по лбу и тут же пояснил: — Я о тебе забочусь. Вообще наши клипы не смотри. И фотки только мои разрешаются.
— Ты прав, так будет лучше, — со вздохом согласился монах. Если бы наставники из монастыря узнали, что он во всем потакает бессовестному вампиру, его с позором прогнали бы со Священной горы… Но горы, наверное, уже не было.
А тем временем у остальных личная жизнь била ключом, хоть для некоторых этот ключ был не прозрачным родниковым, а разводным, и колотил прямо по голове. К числу счастливчиков относился, например, Юно, почему-то невероятно гордившийся своим статусом любовника новообращенного вампира. Это не поддавалось никакому логическому объяснению: Хичоль принадлежал к числу «немертвых», доминировать над ним герцог не мог, цветущая юность этого создания осталась в прошлом, а мучить его вообще не получалось — после самого грубого обращения он в лучшем случае лупил оборотня подушкой и сообщал, что «скоро затрахается так трахаться». Юно неожиданно для себя осознал, что ему нравится такое поведение. Не просто непокорность, которую он видел в своем бывшем возлюбленном Джеджуне, — вовсе нет, это было абсолютное равенство, при котором ни одна из сторон не уступала другой! Герцогу даже захотелось сделать Хичолю что-то приятное, и он, через неделю после переезда в особняк, устроил для своего «бойфренда» романтический ужин со свечами и цветами, который плавно перетек в совместное принятие ванной. «Вот так хорошо все начиналось, а ты опять был в своем репертуаре, волчара, — шипел Хичоль, снимая с головы прилипшие к волосам лепестки роз: Юно едва не утопил вампира, пока пристраивал к себе в какой-то немыслимой позе, да при этом поскользнулся сам, и в итоге оба расплескали воду, треснувшись разными частями тела о края чугунной ванны. — Давай помоемся — и в постель. Там хоть все мягкое. Кроме спинки, конечно.» Тем не менее, потом оба смеялись, вспоминая случившееся. Правда, убирался при этом один Хичоль: он терпеть не мог беспорядка. Герцог хотел уже причислить вампира к такой же «прислуге», как его господин, когда Хичоль вернулся из ванной и весело, но все же с воспитательной целью отхлестал аристократа мокрой тряпкой по груди и животу. «Оба насвинячили — оба и убирать должны! — заметил он без особой строгости в голосе. — Учись выживать без горничных, дурилка. А то брошу тебя — и грязью зарастешь.» Это еще сильнее привело герцога в восторг, и он воспылал желанием снова соединиться со своим любовником в порыве страсти. Хичоль, однако, обучение продолжил: не дал. Только это, как и следовало ожидать, ни к чему не привело: утром мыть тарелки, оставшиеся после романтического ужина, герцог не стал. К счастью, Хичолю тоже почти не пришлось заниматься посудой — Джеджун, увидев ее, повиновался своему старому условному рефлексу и быстро все перемыл.
— И почему моя девушка должна убирать за вами? — укоризненно произнес Чанмин, выгнав Джеджуна с кухни. — Кто тут Золушка: ты или он?
— Уже и не знаю, — пожал плечами Хичоль, которого господин заставил вытирать отобранные у омеги тарелки.
Еще двоими счастливцами были Чанмин и Джеджун, которые, после уймы сложностей, добрались до чего-то наподобие «конфетно-букетного периода» отношений (за рамки этого понятия выходило лишь сожительство). Джеджун от счастья даже настолько похорошел, что один из сотрудников подставной фирмы, застенчивый молодой парень с россыпью прыщей, пригласил его на свидание.
— Простите, но у меня уже кто-то есть, — с гордостью ответил омега.
Парень вытаращился на него и, постоянно оборачиваясь, засеменил в свой кабинет. «Я его обидел, » — подумал Джеджун. «Мужской голос, это МУЖИК!» — испугался парень, который прежде с Джеджуном не заговаривал.
У Чанмина график работы был странный: он мог исчезнуть в любое время суток, на полдня или всего на пару часов. Джеджун, естественно, скучал. И, чтобы чувствовать свою постоянную крепкую связь с любимым, омега придумал оставлять ему записки. На холодильнике.
— Охренеть, босс, — хихикал вездесущий Хичоль, выдрав из-под магнитика пожелание удачного дня. Чанмин, с чашкой кофе в руках, заглянул на кухню. — Видимо, чанминья морда вводит в заблуждение. Ты должен торчать около холодильника все свободное время. А на самом деле записку первым увидел майор, который показал ее господину герцогу, тот неблагородно поржал и продемонстрировал мне, и уже только теперь бумажка дошла до тебя. — Чанмин взял у слуги листок и умиленно улыбнулся. — Дурочкой он у тебя стал.
— Не завидуй. — Чанмин шлепнул Хичоля запиской по лбу. — Нравится — оставляй герцогу такие же каракули, скажем, под подушкой, если стесняешься выставлять ваши отношения напоказ.
Чуть позже, правда, Чанмин и сам попросил Джеджуна использовать их общую комнату для переписки, благо та была просторной и богато обставленной мебелью. Хоть в ванной целые поэмы прячь, хоть трюмо бумажками завали…
— Прости, это и правда было глупо, — густо покраснел Джеджун, сминая свое послание. — Но я думал, ничего страшного, там ведь все прилично, даже без романтической чепухи …
— Просто некоторые начали мне завидовать, — ответил Чанмин, поцеловав Джеджуна в уголок губ. — Не у всех есть такие очаровательные чудики, которые открыто проявляют свою мимимишность прямо на холодильниках.
Джеджун прильнул к Чанмину и, опустив голову, уткнулся носом в его плечо. Он все еще боялся, что вампир вот-вот передумает и оттолкнет его за какую-нибудь оплошность, но, судя по всему, об этом волноваться не стоило. Тем не менее, со следующего дня Джеджун стал прятать записки на внутренней стороне дверцы платяного шкафа. Чанмин вернулся поздно; придя домой первым, Джеджун нашел на месте своего послания приклеенный скотчем ответ: «Сегодня ночью ты должен быть в необычном костюме. Жду твоих идей!» Джеджун, счастливо смущаясь от такого поворота событий, помчался в секс-шоп, около дверей которого мялся минут пять, как испугавшийся подросток. Набравшись смелости, он все-таки зашел внутрь и столкнулся с чересчур напористой продавщицей, которая, определив его как гея и зная всего несколько английских слов, стала настойчиво предлагать ему разного рода анальные игрушки. Джеджун, сгорая от стыда, все-таки оценил несколько экземпляров, сгорел еще и от любопытства, понял, что купить нечто такое и предложить Чанмину это использовать все равно не решится, и приобрел только костюм. Вампир, вернувшись глубокой ночью, долго беззвучно хохотал, увидев на кровати свернувшегося калачиком «полицейского» с игрушечным пистолетом в подложенной под голову руке. Не дождался он «подозреваемого».
