Я сидел на мокрой траве, коротко подстриженной и ухоженной, будто мертвым было до этого дело, не обращая внимания на промокшую одежду и волосы, прилипающие ко лбу. За спиной стояла Максин, просто молчала, не подавала признаков жизни. Кажется, мы оба замерли, что-то обдумывая или же ощущая пустоту.

Просидев, не двигаясь, какое-то время, я решил, что пора возвращаться в свою старую съемную комнату, где теперь всегда было тихо и пахло холодом и одиночеством – никаких запахов или шума. Ничего не было в моей комнате, только старый диван, старый стол с телеком и я, завершающий всю декорацию жилища.

-Тебе идут черные волосы, -обходя Максин, сложившую перед собой руки, бросившую на меня лишь короткий взгляд, я поплелся по скользкой траве в сторону выхода из этого царствия упокоенных душ. – Будто ты теперь всегда живешь с трауром.

-Ло давно отпустила тебя, но ты не смог. – слова заставили остановиться, чувствуя всю сырость мира. В какой-то момент я испугался, думая, что все знают о моем безумии, о моем смятении, но после понял, что никому не суждено разделить собственных чувств с другими, никто не поймет меня целиком, не примет. А Ло не могла меня отпустить, потому что обещала.

Я лишь покачал головой, так же стоя позади Максин, повернувшейся ко мне спиной, будто она могла это увидеть. А после мы расстались так же быстро и тихо, как встретились у могилы, где год назад похоронили часть моей убогой жизни. Если бы Ло могла переродиться, она была бы птицей, свободной и вольной, летящей в голубом небе, нарушая все законы и преграды. Она была бы счастлива.

***

Женщина сорока лет смотрела на меня печально, стараясь скрыть многие эмоции. Она скрывала и боль, и тоску, и злобу, и обвинения, и ненависть. Все это она умело прятала за одной лишь печалью, глубокой и серой, взрывающейся множеством точек, мельтешащих перед глазами. Женщина скрывала, но вот мужчина рядом с ней был откровенен и прямолинеен. На его лице каждый раз читалось одно и то же: «Ты убил ее, сукин сын, убил мою крохотную дочь!»

Я много чего забросил за прошедшее время, многое потерял, но потери эти не были такими, как та единственная. Я, кажется, потерял достаточно для одного человека за такой короткий промежуток времени, но хотелось большего. Хотелось уехать из этого проклятого города, где всегда натыкаешься на знакомых, которые будто ищут тебя, выслеживают.

И вот снова. Я застыл посреди магазина, понимая, что не могу и поздороваться. Легче сделать вид, что не узнал, что не заметил, что я просто бессердечная мразь, чем выдавить из себя приветствие. Я не мог.

И вот снова. Я просто молчу, опускаю голову и прохожу мимо, будто растворяясь в помещении. Я знаю, они смотрят мне в спину, мать Ло отчаянно, а ее отец грозно, с ненавистью, которую невозможно описать.

И вот снова. Я выхожу на улицу, где солнце нещадно светит в глаза, будто стараясь развеять мрак в душе, но оно не способно. Даже эта огромная огненная звезда, на которую летала Ло, впервые узнав о героине, не могла согреть меня. Пот струями стекал по лицу, но душу солнце согреть не могло – там теперь вечная осень с проливными дождями и холодным ветром.

Теперь, где бы я ни был, всегда таскаю с собой вымышленный зонт, чтобы укрыться от этих холодных капель, падающих с небес. Я теперь, по большей части, живу в вымышленном мире: вымышленные люди, вымышленные вещи, вымышленные снегопады, вымышленное всё.

***

-А ты не думал, что так ей только легче, что теперь не нужно страдать. Она навсегда оказалась в тех мечтах, чтобы попасть в которые раньше требовался наркотик. – банка дешевого пива, которое я начал пить всё чаще с того дня, зашипела после небольшой встряски, открываясь.

-Она теперь заперта там одна,- согласно кивая, чувствуя знакомое бессилие и обреченность, я принял банку пива, долго рассматривая ее, прежде чем сделать глоток. Тэд лишь удивленно смотрел на меня, отпивая пенистую жидкость. Мы встретились случайно, но что-то внутри давно жаждало этой встречи, что-то вопило от давно не посещающего меня чувства радости.

-А ты заперт здесь, -Крайтона бесил такой мой пессимизм. Он не терпел людей жалких, самовлюбленных и поверивших в то, что невозможно увидеть глазами. Тэд ненавидел священников с их слепой верой, младенцев и обиженных на весь мир. Сейчас эта его злость была обращена ко мне. - Сам создал себе какие-то рамки, преграды, и сидишь в комнате, боясь высунуть носа. Ты стал ничтожным, Ло бы никогда не простила тебя за такое убогое существование.

-Ло теперь нет. – я сам не верил своим словам, потому что именно сейчас за моей спиной, положив длинные пальцы на плечо, громко смеялась она, то ли забавляясь моими страданиями, то ли лицом Тэда, редко бывающего разъяренным.

-Но ты есть, -спокойно отставляя пиво на капот ржавеющей машины без колес в старом закоулке, Тэд чуть сжал жестяную банку, как сжал и зубы от легкого бешенства, вызванного данным разговором.

-Ты не понимаешь, приятель, когда Ло погибла, то я понял, кто в этом виноват. И это был я, я забыл из-за мимолетного желания и влечения, что героин не игрушка, что она давно превышает дозу, каждый раз беря всё больше и больше, тратя деньги, одалживая их.

Крайтон повернул голову в мою сторону, но не дождавшись того же, уставился на каменную стену, увитую зеленым плющом. Погода была такой же холодной, как температура тела, не получающего ласк и заботы.

-Если бы я тогда поступил иначе, пусть начав небольшую ссору, Ло сидела бы сейчас с нами. После этой передозировки я не могу ни спать, ни есть. Я даже посрать нормально не могу, запах ее потной кожи того вечера и перемешанные ароматы духов бьют в нос, стоит мне остаться одному, без людей. Я просто…

-Если бы мы могли менять прошлое, то ты все равно остался бы таким же. Она бы бросила тебя, ты бы горевал, кричал о самоубийстве, как кричат девки с синяками на всем теле и под глазами. Не называй меня своим приятелем, пока не поймешь, что нужно жить дальше, -Тэд выплюнул куда-то в сторону, ополаскивая рот пивом, после закуривая сигарету. – Забудь об этой наркоманке.

Оскорбление Ло повлекло за собой драку. Два взрослых парня катались по земле, отталкивая друг друга в сторону, натягивая одежду, оттягивая кожу. Слышались угрожающие речи, плевки и кряхтение, но гнев пылал в моей голове, как и в голове Тэда, наверное. Мы начистили друг другу морды, я проигрывал, а Тэд сел сверху, что-то крича мне в лицо. Сознание было расплывчатым, не понимало, что происходит из-за бешеной активности, какой не бывало больше года, но определенные слова, самые страшные, засевшие в голове, слышались отчетливо.

-Смерть – это темнота. Прежде чем умереть ты вспомнишь всё свое дерьмо в один момент. Ваш секс, прогулки, слепая влюбленность, а после и смерть Ло пронесутся перед тем, как тело остынет. Даже, уходя куда бы то ни было, ты снова испытаешь пережитые чувства. Сначала это будет радость, потом счастье, искренность и удовлетворение. А после боль вспыхнет резкой вспышкой, прожигая в сердце дыру. Отчаяние, бессилие, разрушение мозга и сознания, временная гибель разума – всё это последует за умиротворением от воспоминаний. Вот только ты уже ничего не сможешь исправить. Потому что пуля выпущена, шаг с крыши сделан, лезвие разрезало кожу. Даже умирая, ты почувствуешь боль, душевную, после физическую. Смерть – это пустота.

Я лежал на холодном асфальте, где пахло канализацией и собачьим дерьмом, раскинув руки в стороны, а высоко в небе проносились птицы, что-то крича на своем непонятном и чуть глупом языке. Я смотрел на птиц, и каждый раз вспоминал ее. Такую же своенравную, вольную делать всё, что захочет, свободную. Для нее не существовало преград, не было стен и запретов, даже шторм и ураган не могли изменить ее. А я боялся, я был рабом жизни, радом иллюзий, рабом собственного разума. Ее рабом.

После драки с Тэдом, о которой мечтало все тело, я начал бояться смерти. Панически бояться темноты и пустоты гибели, приносящей холод. Крайтон заставил меня испытывать страх одними словами, показывая, что нужно быть намного храбрее, чтобы жить. Умереть может каждый, смириться же со всем дерьмом – единицы.